История катастрофических провалов военной разведки
Шрифт:
Встревоженные власти даже пытались найти компромисс с этими опасными гостями в обмен на иммунитет к заразе террора, распространявшейся в других местах. Многие правительства были готовы смотреть сквозь пальцы на присутствие убийц и организаторов террора в своих странах, лишь бы только те не гадили там, где живут.
Фанатичный ислам взял на заметку эти западные слабости и неуверенные реакции, которые, по сути, были не чем иным, как попустительством. Даже в тех случаях, когда правительства давали жесткий отпор убийцам и террористам, как это делали испанские и британские антитеррористические силы в Стране Басков, Северной Ирландии, Лондоне и Гибралтаре, толпы хорошо оплачиваемых юристов и журналистов пытались доказать, что их главный защитник — государство — фактически нарушает закон. Исламский терроризм был крайне доволен такой трусливой реакцией и строил соответствующие планы, ибо у ислама имелись серьезные причины для недовольства Западом.
Корни
Следующие семь крестовых походов определили характер исторической вражды между христианами и мусульманами. Не успел Запад образовать свое недолговечное королевство крестоносцев в Палестине, как мусульманский лидер Салах ад-Дин (Саладин) в 1187 году отвоевал Иерусалим. В течение следующих двух столетий выжившие крестоносцы возвращались к себе на родину, импортируя чудеса и учение ислама в Западную Европу.
Крестовые походы не достигли своей цели, но их историческим результатом стало внезапное возрождение науки и просвещения на Западе. К началу XX века в результате западной экспансии распадающаяся Османская империя и ислам отступили на всех фронтах — колониальном, экономическом, культурном, научном и, что опаснее всего, религиозном. То, чего девять веков назад не удалось сделать силой оружия, теперь удалось сделать западным торговле и колонизации, которые осваивали и эксплуатировали земли Аллаха и чувствовали себя на них хозяевами. Для истинного верующего, знающего славное прошлое ислама, это была крайне унизительная картина.
Постколониальные лидеры возрождающегося арабского мира преподнесли очередное яблоко раздора правоверным мусульманам, которые надеялись, что с крахом колониализма восторжествуют истинные исламские ценности.
Подъем национализма смел все надежды на истинное исламское государство, к власти пришли новые арабские лидеры, которые были столь же авторитарны и коррумпированы во всех отношениях, как любой из доколониальных османских режимов. Призывы новых националистических лидеров к модернизации и просвещенная вера в «прогресс» Лондонской школы экономики не находили отклика у имамов. Для истинных верующих светское государство в западном стиле не имело ничего общего с раем. Единственным идеалом было сообщество верующих — умма, — основанное на божественном откровении. Древняя концепция единого «царства Божьего» (дар аль-ислам — земля ислама) была скомпрометирована разными национальными приоритетами государств от Алжира до Пакистана. Новые лидеры исламского мира открыто игнорировали духовенство и вековое религиозное наследие.
На словах признавая авторитет мечети, новые арабские националистические лидеры были принципиально светскими лидерами. Во всех случаях, когда это было возможно без явного оскорбления чувств верующих, они игнорировали исламское учение, проповедуемое духовными лицами (улемами), чтобы следовать откровенно модернистской и светской программе.
Для таких правителей, как Насер в Египте, Асад в Сирии и вернувшийся из изгнания шах в Иране, радикальные последователи традиционного ислама в их странах были постоянным источником неприятностей. Эти правители разрешали конфликт между национализмом и исламизмом путем безжалостных репрессий. В Сирии мусульмане, открыто противопоставлявшие себя режиму, бесследно исчезали в подвалах дамасской версии Лубянки. В Египте «братья-мусульмане» подвергались жестоким гонениям, и в 1966 году их главный идеолог Сайид Кутб был повешен; в шиитском Иране оппоненты режима шаха — который презрительно именовал шиитских имамов «черными воронами» — бежали из страны, чтобы избежать тюрьмы. Главным среди этих иранских изгнанников был шиитский аятолла Хомейни. Четкая линия раздела между Церковью и государством постепенно возникала даже в исламском мире.
К жгучей обиде на Запад за столетия колониализма и унижений добавилась еще одна причина для возмущения — внутренние притеснения. На всем пространстве от Рабата до Равалпинди ислам находился под бдительным оком государства и его тайных полицейских агентов и информаторов, внимательно следивших за любыми признаками недовольства. Быстрорастущее население Алжира, Багдада, Каира, Дамаска и Исламабада существовало в мире болезней, нищеты и бессилия, где правили диктаторы.
Неравенство было повсюду. Для многих молодых людей, казалось, не было никакого выхода из безнадежного положения. Но мечеть ободряла верующих: надежда под рукой, и исходит она от ислама, обещающего установление царства Божьего на земле.Ибо мечеть не бездействовала даже в те времена, когда создавалось впечатление, что она смирилась. Имамы были вынуждены делать вид, что подчиняются государству и светским властям, но при этом при любой возможности подстрекали к мятежу. Ибо, несмотря на классовые, национальные, культурные и языковые различия, всем истинным верующим в мусульманском мире внушалось, что имеется одно простое решение всех их проблем, связанных с угнетением и коррумпированностью правителей.
Все, что от них требовалось, это образовать единое государство, основанное на законах шариата и священных текстах Корана, и тогда на земле утвердится царство Божье, в котором восторжествуют свобода и справедливость для всех. Простым, ясным, современным языком радикальные исламские вероучители в 1960-е и 1970-е годы проповедовали евангелие надежды, воспламеняя веру в сердцах нового поколения постколониальной исламской молодежи, вдохновлявшейся одним-единственным пламенным девизом: «Коран — вот наша конституция». Угнетаемая в настоящем, мечеть возлагала все свои надежды на будущее.
События на более широкой мировой арене в конце концов предоставили экстремистам и фанатикам ту самую возможность, которой они так долго ждали, а также ниспосланного Богом врага, в борьбе с которым мог бы объединиться весь ислам, — Израиль. По иронии судьбы, именно победа заклятого врага косвенным образом побудила ислам издать великий клич к объединению и призыв к оружию.
В 1973 году Египет президента Садата напал на Израиль. В ходе ожесточенных сражений на Голанских высотах и в Синайской пустыне израильтянам в очередной раз удалось отразить натиск, но война Судного дня спровоцировала череду событий, которым суждено было изменить баланс сил в пользу ислама.
С блокадой Суэцкого канала воцарился экономический хаос. Цена на нефть взмыла с примерно 12 долларов за баррель в 1971 году до примерно 24 долларов за баррель в конце 1970-х годов. Садатовская операция «Бадр» явила миру новое мощное арабское оружие — нефть. Ограничения на экспорт нефти, введенные Организацией стран — экспортеров нефти, обострили ситуацию. Деньги потекли рекой в сундуки нефтедобывающих стран, а нефтяной кризис 1970-х годов привел западную экономику на грань катастрофы. Исламский мир вновь приобрел реальную власть в мировом масштабе — благодаря нефти.
В результате к началу 1980-х годов Саудовская Аравия стала центром как ОПЕК, так и исламского мира. Со своим новообретенным нефтедолларовым богатством саудовцы и их богатые союзники в Персидском заливе были в состоянии финансировать массовую экспансию веры, субсидируя тысячи мечетей по всему миру и делая пожертвования в исламские благотворительные учреждения в мировом масштабе через сеть банков, контролируемых Саудовской Аравией.
Помимо выкачивания денег из земных недр саудовцы имели еще один важный козырь в исламском мире. У них также была возможность извлекать выгоду из своего контроля над святыми местами ислама. Жившие на широкую ногу, но осторожные саудовские правители всегда осознавали, что их роль стражей Мекки требовала строгого соблюдения ваххабитской доктрины аскетизма и религиозных норм ислама. Чтобы их режим выжил, они должны были выглядеть правоверными мусульманами. В 1986 году, когда король Сауд формально принял титул «Хранителя святых мест», это сочетание огромного богатства и официальной набожности позволило саудовцам стать средоточием надежд исламского мира.
Но не все мусульмане сунниты. Шиитский Иран начал шевелиться. Шииты, составляющие около 15% исламского мира, считают, что единственно верным путем для ислама является учение племянника пророка Али, убитого в 661 году своими исламскими соперниками в борьбе за наследование власти. В шиитском исламе имамы традиционно имеют большое влияние как над верующими, так и над обществом.
В середине 1970-х годов, несмотря на все усилия тайной полиции, шахский режим в Иране столкнулся с волной брожения и недовольства. Павлиний трон [27] стоял перед двумя растущими угрозами. Первой из них была группа молодых воинствующих интеллектуалов, находившихся под влиянием марксистских идей и революционных движений 1960-х годов. Отчаявшись найти поддержку своим демократическим убеждениям у представителей автократического режима шахского Ирана, студенты составляли заговоры в своих университетах и колледжах, надеясь мобилизовать рабочих и крестьян на «красную» революцию.
27
Золотой трон Великих Моголов, вывезенный из Индии персидским Надир-шахом в 1739 году и с тех пор ставший символом персидской монархии.