История культуры Санкт-Петербурга
Шрифт:
Гумилев, однако, был юношей тоже упрямым и упорным. Он настойчиво и целеустремленно тренировался в стихосложении, изучал мировую поэзию (особенно французских символистов) и неуклонно продолжал предлагать Анне руку и сердце. Она несколько раз ему отказывала, потом полусоглашалась, потом опять отказывала. И наконец, написав ближайшей подруге: «Молитесь обо мне. Хуже не бывает. Смерти хочу», 25 апреля 1910 года вышла за Гумилева замуж. Как часто бывает в таких случаях, женитьба стала «началом конца» их отношений. Гумилев, посвятивший Ахматовой не имевший прецедента в истории мировой поэзии (за исключением, быть может, сонетов Петрарки к Лауре) цикл любовных стихов, в которых воспевал ее как русалку, колдунью, царицу, из-за нее несколько раз покушавшийся на самоубийство, вдруг стал тяготиться ее обществом.
Из-под
Полетами тогда увлекались и в Париже, и в Петербурге. Блок, не пропускавший ни одного показательного полета, сочинил стихотворение «Авиатор», посвященное памяти летчика, погибшего у него на глазах. Летчики, которые тогда еще забавлялись тем, что поражали сверху мишени апельсинами, вызывали всеобщий интерес. Они представлялись загадочными и сексуально возбуждающими; в одном петербургском театре шел фарс, в котором дама, домогавшаяся взаимности летчика, исчезала вместе с ним в самолете за облаками. Оттуда вскоре начинали доноситься страстные звуки, а в публику, точно на сеансе невидимого стриптиза, плавно приземлялись одна за другой интимные предметы женского туалета.
Модильяни, как вспоминала Ахматова, тоже живо интересовался авиаторами, предполагая, что это какие-то необыкновенные люди. Самой Ахматовой запомнилась встреча со знаменитым пилотом Луи Блерио. Она и Гумилев обедали в парижском ресторане; Блерио к ним подсел. Во время обеда Ахматова скинула с ног новые, немного жавшие туфли. Когда они с Гумилевым вернулись домой, в одной туфле Ахматова обнаружила записку с адресом Блерио.
Модильяни нарисовал серию портретов Ахматовой. Один из них, в «египетском» стиле (Модильяни тогда увлекался искусством Египта), часто воспроизводится теперь на обложках книг Ахматовой. Но в своей первой книге, выпущенной в 1912 году (за собственный счет и тиражом в 300 экземпляров) под скромным и скорее традиционным названием «Вечер», Ахматова портрет работы Модильяни не поместила. «Вечер» был украшен типично «мирискусническим» фронтисписом Евгения Лансере. (Модильяни, по воспоминаниям Ахматовой, над живописью «Мира искусства» откровенно смеялся.)
«Вечер» был встречен критикой более чем благосклонно, его маленький тираж мгновенно разошелся. Книгу одобрил даже строгий Гумилев – по словам Ахматовой, «до жестокости прямолинейный человек, о стихах всегда судивший крайне сурово» (раньше он настойчиво рекомендовал жене пойти в танцовщицы: «ты же гибкая»). Сама Ахматова впоследствии свою первую книгу с некоторым кокетством именовала «бедными стихами пустейшей девочки». Если ей верить, от огорчения, что «Вечер» появился, она удрала в Италию и, «сидя в трамвае, думала, глядя на соседей: «Какие они счастливые – у них не выходит книжка».
Многим теперь представляется, что именно в Ахматовой женщины России впервые обрели свой поэтический голос и культурное представительство и что в этом смысле она дебютировала, так сказать, на пустой сцене. Это не так. Творчество Ахматовой увенчало долгую славную литературную традицию. Ахматова и ее младшая современница Марина Цветаева были гениальными поэтами (обе они не любили слово «поэтесса»), но и до них в России было немало успешных и знаменитых женщин-литераторов. Любопытно, что известная русская поэтесса Анна Бунина (1774–1829) приходилась дальней родственницей
деду Ахматовой с материнской стороны. Блестящими кометами сверкнули на литературном небосклоне писавшие стихи и прозу княгиня Зинаида Волконская (1789–1862) и графиня Евдокия Ростопчина (1811–1858).На всю Россию прошумело опубликованное Пушкиным в 1836 году сочинение Надежды Дуровой «Из записок кавалерист-девицы»: мемуарный рассказ о невероятных подвигах автора, переодетого в мужской костюм, в сражениях против Наполеона.
По мере того как в России расширялся литературный и газетно-журнальный рынок, роль участвовавших в нем женщин-профессионалок резко возрастала. В редакциях остро нужны были переводчицы, корректоры, переписчицы, секретарши; русские образованные женщины с охотой занимали эти позиции, вызывая ужас властей. В 1870 году всесильный шеф жандармов Петр Шувалов представил императору Александру II специальную докладную записку, в которой бил тревогу: «Наша женщина мечтает вести жизнь безнравственную, говоря, что слово нравственность изобретено деспотизмом мужчин… Нельзя не признать, что женщина-нигилистка гораздо вреднее женщины открыто дурного поведения». И грозно вопрошал жандарм, которого называли «главным инквизитором империи»: «Может ли быть хорошей матерью и доброй хозяйкою та женщина, которая станет проводить половину дня в канцелярии или конторе, наполненной мужчинами, где неизбежно образуются известные связи и происходит деморализация?»
Но остановить бурно протекавший процесс интеграции женщин в литературу не могли ни жандармы, ни император, ни даже коллеги-писатели мужского пола, явно обеспокоенные ростом конкуренции и потерей влияния в области, в которой мужчины традиционно доминировали. Ведущий либеральный журналист той эпохи Влас Дорошевич не постеснялся даже, выражая взгляды большинства своих собратьев, выступить с абсолютно бездоказательным обвинением женщин-литераторов в интеллектуальном демпинге: «На рынок рукописей, – я говорю о рынке рукописей, а не идей, успокойтесь, – вы, женщины, приходите с самым ужасным, с самым предательским оружием: вы невозможно сбиваете цены. Вы обрекаете работников на голод».
Образованность русских женщин очевидным образом росла, укреплялась также их экономическая самостоятельность, и это естественно привело к тому, что женщины стали важным элементом читающей публики. В различных читательских опросах женщины занимали все более заметное место. Их много среди абонентов публичных и частных библиотек, они подписываются на журналы и газеты.
В Петербурге размножились журналы, ориентированные специально на женскую аудиторию. Среди них – «Женский вестник», «Дамский листок». В еженедельнике «Женщина» (подзаголовок – «Мать – Гражданка – Жена – Хозяйка»), по содержанию и структуре схожем с популярным «Огоньком», среди постоянных рубрик были: Женщина в искусстве; Женское творчество; Знаменитые артистки; Матерям о детях; Женщина-гражданка; Элегантная женщина; Женщины всех стран; Женщины в новых ролях; Знаменитые современницы; Женщины сквозь призму смеха. Издатели еще говорили иронически о «читающих дамах», но все более были вынуждены брать эту группу потенциальных покупателей в расчет.
Один из первых и самых разительных примеров экономической силы этой аудитории был явлен в 1909 году, когда «Ключи счастья», роман сравнительно мало до того известной писательницы Анастасии Вербицкой, разошелся за четыре месяца тиражом в 30 тысяч экземпляров и родились термины «дамский жанр» и «дамский роман». Этот и последующие романы Вербицкой, прошедшей весь мучительный путь писателя-профессионала – от корректора газеты до автора бестселлера № 1, неизменно живописали полную ярких приключений и любовных страстей жизнь талантливых и целеустремленных женщин из художественной среды.
Экзальтированные по тону, цветистые поделки Вербицкой с их занимательным сюжетом, откровенно выраженными левыми взглядами и феминистской направленностью вызвали ожесточенные нападки тех же самых критиков, которые раньше, до феноменального успеха романа «Ключи счастья», снисходительно и благосклонно похлопывали Вербицкую по плечу. В газете «Речь» все тот же категоричный Чуковский, признав, что «наша молодежь толпами устремляется за г-жою Вербицкой», заявил, что это литература «для столичных дикарей».