История Нины Б.

Адвокат говорил, время от времени обращая взор на листок:

— Симпатии присяжных были на вашей стороне, господин Хольден. Вы утверждали, что очень любили свою жену. Такие заявления обвиняемых очень положительно воздействуют на присяжных.

Мимо нас пролетел сине-белый указатель, на котором было написано, что до города Брауншвейга осталось 1500 метров.

Адвокат продолжал:

— В заключении вы вели себя хорошо, как мне сообщила администрация тюрьмы. На этом основании одиннадцатого января пятьдесят шестого года вы были условно-досрочно освобождены. И вы должны знать, что в случае нарушения вами УК Германии вам придется отсидеть весь срок.

Доктор теребил воротник своей рубашки. Пот заливал мне лоб, капал на брови и щеки. Он попадал мне даже в рот, я чувствовал его горьковатый привкус.

— В Западном Берлине вы уже совершили ряд правонарушений, — сказал Цорн. — С полным основанием я могу полагать, что, даже если вы не имели никакого отношения к чужой собственности, вы произведете очень плохое впечатление на судью из прокуратуры. Лично я по собственному опыту уже могу представить вас, снова находящимся в вашей маленькой камере.

— Чего вы хотите?

— Ключ, господин Хольден.

«Ты лишь составь план…»

— А если я отдам ключ, что тогда?

— Этого я пока не знаю, господин Хольден. Я знаю лишь, что произойдет, если вы мне ключ не отдадите.

«…дай мыслям мелькнуть…»

— Там впереди, рядом с заправкой на съезде с автобана — стоянка. Там мы остановимся.

«…тогда составь второй план…»

— В противном случае я буду вынужден немедленно заявить в полицию о ваших преступлениях в виде попытки присвоить чужое имущество путем шантажа и насильственных действий.

«… и они не пропадут».

Я направил машину на стоянку перед заправкой. Здесь цвели синие, белые и красные цветы. Вокруг валялись бумаги, газеты и апельсиновые корки. Когда я остановился, перед колесами увидел валявшуюся газету «Вестдойче альгемайне» с большим заголовком: «В 1956 году Федеративная Республика вышла на первое место в мире по экспорту».

— Ключ, — сказал Цорн и засунул палец правой руки за воротник рубашки.

Я отдал ему ключ, при этом моя ладонь покрылась испариной, а его ладонь была сухой.

— Не думайте, что мне было трудно встать на ваше место, господин Хольден. Вы наверняка многое пережили.

— Вы были в России? — спросил я.

— Я был под Сталинградом. А сейчас можете ехать дальше, — сказал он и поправил галстук. — Через полчаса мы будем в Брауншвейге. — Он спрятал ключ в карман жилетки, его движения были грациозными и быстрыми. — Просто ужасно смотреть, как вы потеете, господин Хольден.

«…и они не пропадут».

13

После этого я перестал для него существовать. Он опять напряженно смотрел вперед, сидел прямо — полон достоинства, держа руки на коленях. Я ехал очень медленно, так как чувствовал себя все еще плохо. Я сделал несколько глубоких вдохов, и через пару минут мне стало уже лучше, но я все еще был не способен выразить хотя бы одну разумную мысль — такой сильный страх овладел мною. «Давай, давай, давай» — пыхтел мотор тяжелой машины, и «давай, давай, давай» — стучала кровь в моих висках.

— Прошу вас ехать чуточку быстрее, господин Хольден, — заговорил маленький человечек рядом со мной, — мне придется провести в банке не менее двух часов.

Я был сильнее его. Я мог запросто избить его. Отобрать ключ от сейфа. Поехать в банк. А что дальше? Везде есть телефоны, и он опередил бы меня. Тогда мне надо будет его убить. О боже, какая глупость, какая глупость…

Я поехал быстрее.

— В свое время это был культивированный город, — произнес доктор Цорн. — На семьдесят два процента он был разрушен бомбардировками. Все сгорело и лежало в руинах — красивейшие фахверковые дома, изумительные дворцы. Пока я буду в банке, рекомендую вам посетить кафедральный собор. Он был построен в двенадцатом веке. Там похоронен Генрих Лев.

Высадив Цорна около банка, я действительно поехал в кафедральный собор. Там я рассматривал готических святых и долго простоял около большого каменного льва, под которым покоился человек по имени Генрих.

Мне было сорок лет. Если Бруммер заявит на меня в полицию за попытку шантажа, я опять на несколько лет попаду в тюрьму.

Я присел на могильную плиту — мне опять стало плохо. Я думал о моей покойной жене Маргит, которую я любил и которая мне изменила. Теперь она была мертва, и я больше не любил ее. И уже давно не любил.

Ко мне подошел служитель церкви:

— Здесь нельзя сидеть.

Мне пришлось встать.

— Господи! Помоги мне, сделай так, чтобы… — Я прервал молитву на середине: из-за всего произошедшего я стал сам себе противен. Я предпринял кое-какую попытку, и она не удалась. Очевидно, Бруммер с самого начала не доверял мне и еще до поездки в Берлин поручил своим адвокатам выяснить мое прошлое. Прошлое разных людей — на этом он специализировался, и об этом мне следовало помнить.

А выяснить это было просто, даже слишком просто. Он обладал огромной властью и очень большими деньгами. У меня же не было ничего. И у меня ничего не могло получиться против него. А не уехать ли мне за границу? Машина у меня есть, паспорт тоже…

Нет, это невозможно. Если я вовремя не заберу Цорна, все будет кончено. А пока у меня есть шанс, что Бруммер не заявит на меня в полицию. Если я попрошу у него прощения. И буду вести себя как его подданный. Мне было совершенно ясно, что именно так я должен вести себя. Тогда у меня будет хоть маленький шанс. Смешно, что человек всегда думает о маленьком шансе…

А Нина?

Нет, сейчас думать еще и о Нине я просто не мог! Сначала мне надо разобраться с самим собой.

И это было похоже на то, что я уже полюбил одного человека.

— Кирпич, уважаемый господин? — спросил тоненький голос. Внезапно передо мной возникла старая дама в черном платье. Сутулая от старости, она стояла, опершись на палку, в какой-то мучительно согбенной позе, ее маленькое тощее тело составляло четкий полукруг. На морщинистом бескровном лице старой дамы светились черные глаза. Она стеснительно улыбнулась. В левой руке она держала картонную коробку с кипой листков цветной бумаги.