История Нового Каллена — Недосягаемая

Воздух с шумом вышел из легких, и мне стоило огромных усилий совладать с собой. Я зажмурилась — и все же нашла в себе силы посмотреть на прощальный подарок Марвел.

На плотной бумаге меня ждали несколько коротких, выведенных каллиграфическим почерком строчек, под которыми теснился тот самый снимок из полароида, что Таня сделала на пароме.

«Прости что уехала, толком не попрощавшись.

Я решила, что так нам обеим будет легче.

Лиззи, я полагаюсь на тебя.

Ты стала взрослой на моих глазах, дорогая,

и сейчас тебе дается шанс снова ощутить себя человеком.

Ты можешь попытаться начать все с начала.

Без оглядки на прошлое».

«Я люблю тебя, мышонок», — гласила короткая фраза, приписанная под боком у очаровательной толстой и лопоухой мышки, которая снизошла на бумагу с легкой руки моей прекрасной Марвел.

Я стиснула в ладонях края парты и кое-как сдержала слезы, что стали мгновенно застилать мне глаза. За густой пеленой светлых волос я на мгновение скрылась от всего мира, который мне заменил крепко прижатый к сердцу листок бумаги.

Прошло, наверное, пять долгих и болезненных минут, после которых мое мнимое уединение потревожил шум. Я поспешно спрятала открытку обратно в скетчбук и повернулась на источник беспокойства, коим оказалась девушка, темные волосы которой украшал белый атласный ободок с бантом. На ее губах играла легкая, кривоватая улыбка. Пялиться было заведомо плохой идеей, так что я отвернулась к окну, предпочитая рассматривать кружащие по двору сухие листья и нависшие свинцовые тучи, из которых вот-вот мог начать молотить дождь; а может и снег вперемешку с градом.

— Ну, здравствуй, соседушка! Обычно я сижу одна. Но против компании не возражаю, — девушка плюхнулась на стул рядом и водрузила кипу учебников на столешницу с таким грохотом, что проходившие мимо восьмиклассники вздрогнули — вероятно, решили, что пришел Судный День. А инструкции по поведению они, балбесы, проспали на уроке религиозной истории.

Пустых парт в классе не оказалось, так что благосклонно избавить нас обеих от участи соседства мне не удалось.

— Здорово, — коротко бросила я и снова устремила свой взгляд на серую улицу.

Учитель завел монотонный и нудный монолог о мистере Дарси, чем вызывал у некоторых свистящий храп, у других, вроде меня, неприкрытое безразличие к происходящему, а у третьих смутные и непристойные мечты о Колине Ферте. Девушка рядом со мной увлеченно шаркала ручкой по листам блокнота. Меня все не покидали смутные сомнения, что это имело мало отношения к конспектированию лекции.

Я водила кончиками пальцев по шелковистой поверхности бумаги, неотрывно следя за тонкой, неспешно ползущей секундной стрелкой на часах, что висели над классной доской. Монолог учителя медленно и верно вводил в транс, заставляя вслушиваться в мой собственный внутренний голос и подчиняться надвигающимся раздумьям.

Среди Калленов я чувствовала себя лишней. Слишком ощутимая грань проходила между их вампирской сущностью и попытками изображать из себя людей. Если Кармен могла замереть со смычком в руках на несколько часов и не чесать за ухом каждые пять минут, чтобы казаться живой, то Эсме опытно играла нежную и заботливую мать, у которой на стерильной кухне был свой порядок, для каждой неиспользованной специи была специальная баночка, а столовое серебро, которое ни в жизнь не касалось еды, неизменно блестело. В то время как Елеазару или Гаррету было совершенно необязательно ходить рядом со мной на человеческой скорости, Карлайл с Джаспером еще ни разу не испарились на моих глазах. Возникало ощущение, что и среди людей они себя чувствуют гораздо лучше, чем я; гадостное, признаюсь, чувство.

На несколько минут я мысленно вернулась далеко в прошлое. В первые и самые тяжелые месяцы в Денали. И то, что предстает в воспоминаниях, кардинально разнится с бытом вашингтонских вампиров. Помню, как первые несколько недель пила воду и содовую из какого-то хрустального бокала, явно предназначенного для крепких напитков, а все потому, что в доме не было ни одной банальной кружки. Как и постельного белья, кухонной утвари, да даже туалетной бумаги! Вместо холодильника был роскошный, резной и совершенно пустой шифоньер, в отличие от двустворчатого агрегата, коим заправляла Эсме.

Каллены и Денали имели одинаковые взгляды на вопрос диеты. Однако, по показателям очеловечивания Олимпийцы уверенно лидировали. Если бы они были такими же, как Денали в самом начале, то и доктору, и его семье по большому счету было бы все равно, рисует ли сосуд с запретной кровью дома или же бродит по школьным коридорам. Несомненно, самый приближенный к людям член семьи Каллен и был виновником моего нынешнего положения, и сделал он это по осознанному выбору.

Мне вот просто интересно, что успела рассказать им обо мне Таня? Интроверт, мизантроп, начинающий художник и крушитель неугодной мебели? Но ведь я не мизантроп. Даже социопатом себя никогда не считала, в отличие от тысяч нестабильных, обсмотревшихся сериалов подростков. Да, большого желания находиться среди школьников я не испытывала, но все же, наверное, это больше связано с тем, что я жуткий консерватор. Перемены меня пугают. И я точно знаю почему. В последний раз, когда меня ждали новые открытия, люди и места, я потеряла все одним махом. Навсегда. И теперь я сделаю все, чтобы не лишиться всего вновь. Даже если ради этого придется расколошматить пару диванов и расцарапать пару лиц.

Протяжный и дребезжащий звонок оповестил об окончании урока и вырвал меня из плена воспоминаний; гремели стулья, коридоры наполнились оживленным гулом голосов, а моя соседка облокотилась о парту и впилась в меня взглядом хорошенького инквизитора. Что ж, сидеть с ней рядом оказалось не настолько ужасно — главное, что не лезет в душу.

— Меня, кстати, Софи зовут, — ее покрытые нежно-розовым блеском губы снова растянулись в кривой, но по-своему очаровательной ухмылке, и я почувствовала легкое замешательство. Я не до такой степени ужасна, чтобы сейчас развернуться и уйти. Софи не похожа на стерву. Зачем же мне изображать из себя таковую?

— Лиззи, — коротко произнесла я, скидывая вещи в рюкзак и с наигранным интересом выслушивая ее предложение показать школу.

Как можно более мягко я отказалась от предложенной экскурсии и отправилась в путь по школьным коридорам, находя утешение в тонких проводках наушников — единственном доступном мне способе оправдать свое молчание. Софи помахала мне на прощание рукой.

По мере моих блужданий я все чаще ловила себя на мысли, что чувствую себя здесь поистине отвратительно. Вокруг сновали толпы неприглядных подростков крошечного городка, чьи волосы в шестидесяти процентах случаев лоснились от жира, а застиранные рубашки и футболки взмокли от пота. Я мечтала спрятаться за темными стеклами очков, чтобы никто не видел того презрительного взгляда, что опускался на каждого, кто посмел явиться в общественное место даже с намеком на простуду или же чувствовал себя достаточно самоуверенным, чтобы приблизиться ко мне с тошнотворным запахом изо рта.

Искрометного интереса учитель ко мне не проявил (славься, Господи!), лишь прошелся коротким, задумчивым взглядом из-за дольчатых очков, выдал учебник и махнул в сторону одной из задних парт, за которой раскинулась бесформенная туша спящего парня. Блеск.

Желания тревожить этого оболтуса у меня не было, так что со всей осторожностью, которой успела научиться в вампирском доме, я отодвинула стул к самому краю парты и стала бездумно изучать атлас, висящий на стене.

Учителю достаточно было объявить тему, а одноклассникам затихнуть, чтобы с протяжным зевком белокурое нечто принялось продирать глаза. Краем глаза я отметила растерянность на лице парня, связанную, вероятно, с моим неслышным появлением на его территории.