История Одного Андрогина

– Ева, мне так стыдно! Я все возмещу! Хочешь еще одну фотосессию? Я прилечу в свой выходной день в Лондон! – говорил он, пытаясь хоть как-то угодить Еве.

– Спасибо, Генрих! Но мне всего лишь нужны фотографии. – сказала Ева.

– Рабочие? Но ведь они не так уж хороши!

– Лучше дай мне их, Генрих!

– Ты уверена?

– Да.

– Хорошо. Я отошлю их тебе по почте. Но мне до сих пор неудобно перед тобой, Ева!

– Не стоит, Генрих. Ты и так для меня многое сделал.

– Слушай, Ева! – вдруг осенило Генриха, - Давай я тебя лучше отошлю к одному фотографу, коль не хочешь, чтобы я ехал к тебе. В Лондоне живет один очень необычный и талантливый фотограф. А точнее, он фотохудожник. Он еще не признанный, но он очень-очень достойный товарищ. Его зовут Малколм Маринелли. Думаю, ты его заинтересуешь. Ему как раз сейчас не хватает того самого фундамента, на котором он планирует создавать свое искусство. Ты, как раз, отличный экземпляр для него. Извини за выражение. Ха-ха! Поверь, он действительно стоит попытки. Тем более, смотреть будут на тебя, а оценивать его. Ты когда придешь к нему, скажешь сразу, что это я его посоветовал тебе. Он мой должник – точно сработает.

– Очень мило с твоей стороны, Генрих!

– Ты прислушайся к моему совету! Я не зря тебе все это говорю. Ты же хочешь, чтобы я не чувствовал себя виноватым перед тобой? Тогда сделай то, что я тебе говорю. Уверяю, данная попытка может стать для тебя немаловажной. Малколм – именно тот, из чьих рук рождается целое явление. Он нечто сумасшедший. Именно это позволяет ему видеть сквозь призму ирреальности. До сих пор не понимаю, как я мог про него забыть… Почему я сразу тебе о нем не сказал…

– Не переживай, Генрих. Обязательно схожу. Попытка дает шанс, а не попытка – его отсутствие. Говори адрес.

Ева решила попробовать. Возможно, действительно, это был ее шанс достигнуть такого желаемого Олимпа. В глубине души она была невероятно благодарна Генриху. Она знала, что никогда не сможет отплатить ему достойной ценой за все то, что он для нее сделал и чем помог. Он оказался для нее не просто фотографом. И теперь ее перспективы снова казались ей видимыми, а не иголкой в стоге сена.

Снова мир Евы Адамс превратился в бурю амбиций и ветер стремлений. И с радостью на устах, Ева поблагодарила Генриха от всего сердца. Он ответил ей:

– Не стоит, Ева! Был рад тебя услышать! Я верю в тебя! Всего доброго! Надеюсь, мы с тобой еще увидимся.

И от данных слов Ева превознеслась еще больше, до седьмых небес. Она никого никогда не ценила, как в этот момент она ценила Генриха.

Увидевшись с Астрид, она бросилась к ней в объятия со словами:

– Ура, Астрид! Я победила! Я победила!

Ее радости не было предела. Астрид ничего не оставалось, как радоваться вместе с Евой. Они прыгали, радуясь друг за друга, и смеялись как маленькие дети. Казалось, ничто не помешает им сейчас. Но в данный момент что-то смущало Астрид. Какая-то внутренняя хандра. Ей было это знакомо. Ева снова станет общаться лишь со своими амбициями. Она снова начнет отдаляться. Астрид видела все это уже наперед, ибо она видела Еву насквозь. Она искренне любила Еву, и не только как подругу. И в моменты отдаленности друг от друга Астрид буквально убивалась всем этим в эмоциональном плане.

Когда страдала Ева, ей также было не по себе, ибо она не могла терпеть ее страданий. Смотреть, как Еве больно. Она перестала чувствовать Еву позитивно. Она теряла эту связь, общую волну. Ей всегда было неуютно. И когда они, очень редко, могли порадоваться вот так вместе, буквально пару минут, то Астрид пыталась насладиться этим мгновением сполна, как можно обширнее. Ведь это представлялось ей теперь чем-то утопическим.

– Астрид. Спасибо тебе за то, что не дала мне опустить руки. Спасибо за то, что умеешь подбодрить. Если бы не твоя поддержка, я бы давно пропала. – говорила Ева.

– Не стоит, милая. – говорила Астрид, улыбаясь, - Давай, лучше выпьем! Поговорим!

Но Ева отвергла данное предложение. Ей было не интересно раскрывать душу за бокалами вина. Она бредила будущим.

С началом учебного года она всерьез намерилась найти обитель Малколма Маринелли. Единственное впечатление, которое имела Ева о данном персонаже, так это: «сумасшедший по части своей гениальности». Если она правильно поняла Генриха в их телефонном разговоре. Так же, исходя из фамилии не признаного фотохудожника, Ева ожидала увидеть какого-нибудь итальянца с ярко-пылающими глазами и обильной жестикуляцией.

Перед походом в гости Ева обула черные туфли на высоком каблуке, надела черные колготки и черную юбку. Ее кофта была белой, рукава которой выглядывали из-под черного топа с увеличенными плечами и широким декольте. Данный ход делал шею Евы визуально длиннее, словно лебединую хрупкую шею. Ее лицо становилось более заметным. Особенно его выделяла белая пудра, которую нанесла Ева и подчеркнула черным карандашом свои и без того черные огромные глаза, сделав акцент на нижнем веке. Последним штрихом оказалась красная помада на губах.

«Он ведь сумасшедший» - думала Ева с иронией, не стесняясь наряжаться, будто на парад фриков. Она уже подходила к нужному дому. Это было высотное здание старых времен. И зайдя в подъезд, Ева подумала: «Ну и ну! Надеюсь, его квартира не будет столь безнадежной». Ответ не заставил ее долго ждать.

Поднявшись всего на пару этажей, Ева сверилась с адресом, написанным на ее бумажке, и позвонила в звонок темно-красных дверей. Она переживала. Больше не из-за неизвестности, а из-за того, что этот гений долго не открывал дверь. Ева стояла около трех минут и ждала, пока кто-нибудь ее откроет. Но, когда она подумала, что, возможно, хозяина квартиры нет дома, она развернулась и собралась уходить вниз по лестнице. Но, услышав щелчки дверного замка, она задержала свою ногу на ступеньке и глянула на дверь. Она медленно отворилась, и ее взору предстал молодой парень худощавого телосложения, ростом около 180 сантиметров. Его стрижка была короткой, под машинку (не более пяти миллиметров), волосы густые и черные. Они плавно переходили в стильную щетинистую бородку на лице, также аккуратно выстриженную, больше напоминающую старую добрую испанку, но с авторской изюминкой фотохудожника, с большей агрессией в образе.

Он стоял перед Евой в одних лишь трусах абсолютно без стеснений, зевая и выглядев заспанным. Кажись, Ева разбудила его в это позднее утро.

– Я вас знаю? – спросил он, сфокусировав свой заспанный взгляд на миловидной блондинке.

– Вы Малколм Маринелли? – спросила Ева, подойдя к нему.

– Да. Чем буду обязан?

– Я от Генриха Вандерсмайла. Он сказал, будто бы вы его должник!?

– Заходи! – без церемоний и всяческих раздумий сказал Малколм.

Зайдя внутрь, все ожидания Евы насчет этого парня рухнули. Лишь орлиный итальянский нос оправдал ее домыслы. Все остальное было иным. Человек, квартира. У нее сложилось неоднозначное первое впечатление о жилищи Маринелли.