История одной кошки

Лаура еще раз поблагодарила Пэрри и встала. Она на что-то надеялась — на слово или жест, который дал бы ей понять, что между ней и Пэрри все осталось по-прежнему. Во время этого разговора ничто не подтвердило ее подозрений, но и не опровергло их. Ее рука уже лежала на ручке двери, когда Пэрри задумчиво протянул:

— Да… юристам обеих сторон подобное дело обещает много оплачиваемых часов. — Он смерил Лауру загадочным взглядом. На долю секунды он напомнил ей Пруденс.

Пэрри зачастую знал то, чего никто ему не говорил. Лаура задавалась вопросом: то ли его последнее замечание было направлено на то, чтобы подтолкнуть ее к «выкачке» дополнительных часов из этого перспективного клиента, на которого она намекала, то ли внутренний голос нашептывал ему, что мотивы ее интереса не те, в которых она хотела его убедить? Вероятно, он предупреждал ее, чтобы она не позволила отвлечь себя от первоочередных своих задач.

Но Лауре не было нужды напоминать, в чем заключаются ее первоочередные задачи. «По крайней мере у жителей дома начнется судебное разбирательство, — подумала она. — По крайней мере у них будет шанс».

У них с Сарой такого шанса не было.

Последние шестнадцать лет своей жизни Лаура постоянно волновалась о деньгах. В тот день, когда их с Сарой вышвырнули из дома — вместе с Мандельбаумами, ее лучшей подружкой Марией-Еленой и остальными жильцами, — она слышала, как люди говорили, что с теми, у кого есть деньги, ничего подобного случиться не могло. Если бы они все жили на Парк-Авеню, а не на Стэнтон-стрит, такого бы с ними никогда не произошло.

В старших классах она как-то пошла с подружкой навестить отца последней, который был компаньоном в большой юридической конторе, очень похожей на ту, где сейчас работала Лаура. Она никогда не забудет, как впервые вошла в один из этих огромных шикарных небоскребов Мидтауна. В вестибюле росли деревья метров по шесть высотой — Лауру они просто поразили. Неужели в помещении могут вырасти такие большие деревья?! Само здание было таким огромным, таким нарочито богатым, настолько уверенным в собственной стабильности, что владелец мог себе позволить тратить время и деньги на то, чтобы посадить в этих стенах деревья и ждать, когда они вырастут. Конечно же, люди, которые работают в таком здании, могут каждый день входить и выходить из своих кабинетов в абсолютной уверенности, что у них будет дом, когда они вернутся туда вечером. И с того самого дня Лауре больше всего на свете захотелось стать одной из избранных, счастливчиком, который принимает такое постоянство как должное. Она представляла, как однажды чудесным утром откроет глаза и поймет, что отныне ее не терзают тревожные мысли о том, что может случиться при отсутствии денег.

У Лауры была простая жизненная философия. Самое важное — деньги, деньги, надежно хранящиеся в банке, деньги, которых достаточно, чтобы оплатить счета. Деньги лучше и важнее, чем молодость, слава, радость, красота… Важнее денег — Лаура вынуждена была это признать — только здоровье. Может быть, любовь тоже важнее денег, но даже любовь не может вынести настоящей нищеты. «Когда нищета стучится в дверь, любовь выпархивает в окно», — однажды услышала Лаура от Пэрри, который процитировал свою бабушку. И Лаура знала, что он прав, она помнила те ужасные дни, когда они с Сарой потеряли свой дом.

С другой стороны, Мандельбаумы всегда с трудом сводили концы с концами, особенно после того, как старика отправили из службы такси на пенсию, поскольку он не смог пройти осмотр у окулиста. «Мы справимся, — утешала миссис Мандельбаум. — Не забывай, мы должны благодарить Бога за наши беды так же, как и за радости». А мистер Мандельбаум отвечал: «Ида, если я буду каждый раз благодарить Бога, когда у меня беда, у меня не будет времени, чтобы затылок почесать». И в его голосе слышалась смесь раздражения и искреннего благодушия.

Люди, которые стремились приобрести множество дорогих «безделушек», или те, кто чувствовал потребность «быть удовлетворенным» своей работой, упивались роскошью, которую Лаура никогда не могла себе позволить. Безделушки — это хорошо, чувствовать себя реализованным — вероятно, еще приятнее, но деньги важнее всего. Без денег можно закончить, как мистер Мандельбаум. Без денег будешь гнить на улице или в одном из тех жалких бараков, и всем будет наплевать. У Лауры не было ни малейшего желания «прожигать» жизнь. Ей хватало на расходы меньше половины того, что она получала на руки, и ей удалось расплатиться за учебу за месяц до их с Джошем свадьбы. Теперь единственное, что она просила у небес, — не заставлять ее волноваться о том, чтобы хватало денег на достойную жизнь и своевременную оплату счетов.

Но в последнее время она только и делает, что беспокоится о деньгах. Она расхаживала по кабинету, предварительно закрыв дверь и прикидывая, сколько заработает в этом году, учитывая снижение премий. Пытаясь продумать бюджет, который позволил бы им с Джошем оплатить накладные расходы и скопить еще на следующий год, если Джошу так и не удастся найти работу.

В какой-то момент Лаура осознала, что все эти тревоги о деньгах приводят к обратным результатам и отвлекают ее от основной работы. Но от этого прозрения она начала еще больше волноваться и даже задалась вопросом: а не служат ли тревожные мысли о тревожных мыслях симптомом какого-нибудь психического расстройства?

Она вспомнила свою мать, которую постоянно одолевали навязчивые идеи, однако мысли Сары носили более приятный характер. Иногда она целый день слушала одну и ту же композицию — например, «Baba Jinde» в исполнении Бабатунде Оланутджи или «Ten Percent» в исполнении «Double Exposure», — если настроение было соответствующим. В детстве Лаура восторгалась сосредоточенностью, которой требовало подобное поведение. Сейчас, повзрослев, она кое-что поняла.

Когда Лаура вошла в квартиру после изнурительной прогулки по удушающей жаре от метро домой, в квартире стояла тишина. Пруденс свернулась в коробке, в которой раньше лежала пачка бумаги. Теперь коробка ждала у двери, пока кто-нибудь («Я, например», — с досадой подумала Лаура) ее выбросит. Джоша нигде не было видно, вероятно, он ушел на встречу с объединением жильцов дома на Авеню «А» или налаживает деловые связи, что за последние месяцы делал все реже и реже, поскольку никаких предложений о работе не поступало. Может быть, он даже предупреждал ее утром, только она забыла. Ничего удивительного, учитывая, чем последнее время заняты ее мысли.

Она поднялась наверх в спальню, сняла часы и серьги, сложила все в деревянную шкатулку для драгоценностей, которую подарил ей Джош, когда они еще только начали встречаться. Она залюбовалась ею в одной антикварной лавке, куда они заглянули во время прогулки. Та напомнила ей шкатулку с драгоценностями миссис Мандельбаум, которая стояла у той в спальне, на комоде с зеркалом, среди фотографий. Там были свадебные фото Мандельбаумов и снимки, сделанные во время их медового месяца в Майами; семейное фото с сыном, светловолосым мальчуганом в костюме пилигрима на День благодарения, и более поздний снимок уже улыбающегося юноши в костюме на выпускном балу; фотографии мистера Мандельбаума в форме летчика-истребителя во время Второй мировой войны. В самой шкатулке хранились изделия в стиле модерн, которые мистер Мандельбаум всю жизнь дарил жене. Ни одно украшение не было дорогим, однако в юных глазах Лауры они были прекрасны.

Однажды, когда Лауре было лет десять, миссис Мандельбаум вложила ей в руку тяжелую серебряную брошь с ониксом. Лаура попыталась ее вернуть, полагая, что невежливо принимать такие подарки, но миссис Мандельбаум сказала: «Мы с Максом любим тебя как собственную внучку. Поэтому я хочу, чтобы у тебя осталось что-то на память о нас». Затем она приколола брошь Лауре на платье и расчесала ей волосы перед пыльным старым зеркалом в спальне. «Посмотри, как тебе идет!» Обе вернулись в гостиную, держась за руки. Мистер Мандельбаум уже ждал их с тортом и чаем. За его спиной на спинке дивана лежала Хани, свесив одну лапку ему на плечо. «Ничего себе! — воскликнул он. — Я и понятия не имел, что ко мне на чай придут две такие элегантные дамы». Лаура зарделась от удовольствия.

Броши уже давно нет, но Лаура и без нее вспоминает Мандельбаумов столько лет спустя. Несмотря на то, что в конечном итоге она не оправдала их доверия.

В детстве Лаура больше всего любила собственную спальню, а потом уже квартиру Мандельбаумов, которая находилась прямо над их квартирой. Любила просвечивающие кружевные занавески, которые сшила миссис Мандельбаум, когда Лаура была еще слишком маленькой, чтобы помнить подобные вещи; чудесные обои, которые выбрала Сара: расписанные акварелью в глубокие синие, кремовые и пурпурные тона — красивые, но ненавязчивые. Идеальные для комнаты юной девочки. В те дни Лаура была не такой аккуратисткой, как сейчас. Она сваливала кукол, вещи и книги в огромные кучи, что изредка вызывало у Сары вспышки раздражения. «Если ты не уберешь в комнате, я…» Но Лауре нравилось погрязнуть в беспорядке, пока он не начинал раздражать ее саму, потому что тогда она испытывала ни с чем не сравнимую радость, занимаясь уборкой. Вскоре повсюду воцарялся идеальный порядок, косые лучи янтарного послеполуденного солнца проникали в комнату через тончайшие кружевные занавески (очень важно правильно рассчитать время уборки, нельзя начинать ее слишком рано или чересчур поздно, чтобы не пропустить это время дня), и Лаура расхаживала по комнате, прикасалась к вещам и думала: «Как же мне повезло! Я — девочка, которая здесь живет!»