История Петербурга в городском анекдоте
Шрифт:
— Положение с хранением книг критическое, — заявила делегация, — новых помещений нет, а старые перегружены. Без помощи исполкома не обойтись.
— Не думаю, — ответил Николай Иванович, — скоро все ленинградцы получат отдельные квартиры, создадут свои личные библиотеки, и надобность в Публичной отпадет.
Председатель Ленгорисполкома Смирнов пригласил высокопоставленную американскую делегацию в Эрмитаж.
Проходя мимо статуи Вольтера, небрежно бросил:
— А это наш знаменитый генералиссимус.
В
Экскурсовод:
— Вы, конечно, знаете, кто сказал: «Государство — это я»?
Смирнов:
— Конечно. Ленин.
Неожиданно Эрмитаж в петербургском фольклоре стал своеобразной лакмусовой бумажкой не только для высоких гостей, но и для обыкновенных посетителей. Фольклор не щадил никого. Правда, иногда трудно было определить, что представляет собой герой очередного анекдота: собирательный образ партийного чиновника или из него выпала какая-нибудь конкретная фамилия конкретного партийного деятеля. Как, например, из вариантов анекдотов, услышанных и записанных нами:
После посещения Эрмитажа генерал расписывается в книге отзывов: «Замечаний нет».
В Эрмитаже у скульптуры Фальконе «Грозящий Амур» турист спрашивает: — Это маленький Ленин? А почему у него крылышки сзади?
Престарелая пара в Эрмитаже. Муж надолго застыл перед скульптурой обнаженной девушки, прикрытой лишь фиговым листочком. Жена — ехидно:
— Ты чего ждешь? Осени?
Но мы отвлеклись от конкретных партийных и государственных деятелей — любимых героев советских политических анекдотов предперестроечной поры. А они, поверьте, заслуживают нашего внимания.
Сразу по приезде в Ленинград после XXII съезда КПСС первый секретарь Ленинградского обкома Фрол Романович Козлов приехал на Кировский завод. Вошел в партком, увидел портрет Сталина на стене и отрезал:
— Снять!
Сел, оглянулся по сторонам и более миролюбиво добавил:
— Постепенно.
После того как Михаил Барышников не вернулся с гастролей и остался на Западе, в Кировском театре в антрактах стали продавать конфеты «Мишка на Западе».
Перед очередной зарубежной поездкой Кировского театра первый секретарь Ленинградского обкома КПСС Г. В. Романов вызвал к себе директора театра.
— Почему после каждой заграничной поездки вы недосчитываетесь несколько человек? — спросил он. — Почему от вас уходят актеры?
— Это не от нас, а от вас уходят, — ответил директор театра.
Но особенно доставалось первым лицам государства, в которых фольклор не без оснований видел главных виновников того, что происходило в стране. По отношению к ним анекдоты были особенно безжалостны и нелицеприятны:
Леонид Ильич Брежнев осматривает архитектурные достопримечательности Ленинграда. Машина останавливается перед Смольным. Сопровождающий рассказывает:
— Это здание мы хотим отдать под ваш музей, дорогой Леонид Ильич.
— Добро.
— Это старинное здание первой половины XIX века…
— Погодите, погодите… Вы говорите, первая половина… А где же вторая?
Леонид Ильич Брежнев, как-то попав в Русский музей города Ленинграда, прохаживался по залам и знакомился с экспозицией. В фойе он наткнулся на большое настенное зеркало в старинной оправе и долго смотрел на него.
— А что это такое? — спросил он после пятиминутного созерцания.
— Это зеркало, Леонид Ильич, — подобострастно шепнули из толпы сопровождающих.
— Зеркало… А почему Тарковского ругают? Такая хорошая картина! — оценил Леонид Ильич.
Через два дня коллегия Госкино сняла с «полки» и разрешила к прокату фильм Андрея Тарковского «Зеркало».
Приезжий, услышав полуденный выстрел, спрашивает:
— Почему у вас пушка стреляет?
— Как, вы не знаете? Леонид Ильич Брежнев приехал.
— Так ведь и вчера стреляли.
— Значит, не попали.
Леонид Ильич Брежнев в сопровождении Григория Васильевича Романова посетил Америку. Во время одной из поездок по стране они попали в плен к индейцам. Радостные воины привели пленников к своему вождю.
— Лазутчиков поймали, — воскликнули воины.
— Какие лазутчики?! — охладил их пыл опытный вождь. — Это наши друзья: Малая Земля и Черная Суббота.
Напомним, что в то время Брежнев написал воспоминания о своем участии в Отечественной войне под названием «Малая земля», а Романов прославился тем, что Ленинград по его прихоти стал единственным городом в стране, где, вопреки постановлению об обязательных двух выходных днях в неделю, одна суббота в месяц была рабочей. В народе ее прозвали «Черной субботой».
Свои «первые» и «генеральные» сидели не только в кабинетах Кремля или Смольного. Они были везде. Эта была в буквальном смысле слова хорошо отлаженная вертикаль власти, которая сверху донизу пронизывала и контролировала все сферы деятельности общества и государства. Особенно пристальное внимание в этой системе уделялось организациям культуры — театрам, профессиональным союзам деятелей искусства, объединениям литераторов, композиторов, художников и так далее. Руководителями таких союзов выбирались по настоятельным рекомендациям сверху самые бдительные, самые верные и преданные коммунисты. За это их осыпали наградами, благодарностями и привилегиями.
Дважды — в 1945–1948 и 1955–1965 гг. — первым секретарем ленинградского отделения Союза писателей избирался Александр Прокофьев. Сам по себе неплохой поэт, в начальственном кресле первого секретаря он превратился в мелкого и мстительного партийного чиновника, который мог свести счеты с любым автором даже самой безобидной эпиграммы, направленной против его персоны. Достаточно сказать, что он был одним из главных вдохновителей позорного суда над Иосифом Бродским в 1964 г. О роли Прокофьева, или «Прокопа», как называли его среди писателей, в культурной жизни Ленинграда можно судить по анекдоту:
В книжном магазине:
— Скажите, у вас есть стихи Глеба Горбовского?
— Нет, но есть Александра Прокофьева.
— Простите, а Вадима Шефнера?
— Нет. Возьмите Александра Прокофьева.
— А Майи Борисовой?
— Нет. Но есть Александра Прокофьева.
— А когда они будут?
— Спросите у Прокофьева.