История Петербурга в городском анекдоте
Шрифт:
Другим известным ленинградским поэтом был Виссарион Саянов. Он родился в Киренском уезде Иркутской губернии. В Петрограде впервые появился в 1917 г. И здесь же в 1924 г. выступил с первыми стихами. Его стихи и поэмы, упоминавшиеся в советских энциклопедиях, имели названия, говорившие о многом: «Страна родная», «Смольный в начале 1918 года», «Комната Ленина в Смольном» и тому подобными. Трудно сказать, был ли он вполне искренен в своем творчестве, но то, что он был постоянно пьян, знал весь послевоенный Ленинград.
Сидит Саянов в ресторане, пьет рюмку за рюмкой и не закусывает. Официантка не выдерживает и приносит ему корочку хлеба. Через несколько минут видит, что Саянов лежит под столом. Она сочувственно
— Вот видишь, сволочь, что твоя корочка наделала?
Вполне возможно, что это помогло поэту скрывать свое истинное внутреннее состояние, и, кто знает, не было ли это пьянство широко распространенной в то время формой протеста против окружающей действительности. Фольклору это не известно. Зато сохранилась эпиграмма на Саянова.
— Встретил я Саянова.
— Саянова не пьяного?
— Саянова не пьяного.
— Значит, не Саянова.
Ленинградским театром драмы имени Пушкина с 1975 по 1991 г. руководил народный артист Советского Союза Игорь Олегович Горбачев. Свою театральную карьеру Горбачев начинал с блестяще сыгранной роли Хлестакова в гоголевском «Ревизоре». Но случилось так, что именно при нем прославленный в прошлом театр превратился в один из символов общественного и художественного застоя. На ярком фоне театральной жизни Ленинграда тех лет, представителями которой были театральные коллективы Н. П. Акимова, И. П. Владимирова, Г. А. Товстоногова, театр Горбачева являл собой образец скучного консерватизма и выразительной безликости. В народе театр прозвали «Корыто Горбачева».
Вместе с тем Горбачев был одним из любимых актеров советских партийных бонз. Награды сыпались на него, как золотой дождь.
По случаю очередного награждения Игоря Олеговича Горбачева правительственной наградой Фаина Григорьевна Раневская сказала:
— За создание в искусстве образа довольного человека.
С едва скрываемым вздохом облегчения встретила ленинградская общественность уход Горбачева из театра.
— Какую последнюю постановку осуществил Игорь Горбачев на сцене Пушкинского театра?
— Пьесу Островского «Не все коту масленица».
Может быть, и этот анекдот принадлежит Фаине Григорьевне Раневской. Во всяком случае, молва вполне может ей это приписать. Известно, что она отличалась редким остроумием. И петербургский городской фольклор может только гордиться тем обстоятельством, что ей, москвичке, принадлежат, пусть немногие, но очень уж питерские анекдоты.
Однажды Фаина Григорьевна Раневская приехала на отдых в Репино. Наутро ее подруга Татьяна Ованесова, разбуженная шумом проходившей рядом пригородной электрички, постучалась к Раневской:
— Как отдыхали, Фаина Григорьевна?
— Танечка, как называется этот дом отдыха?
— Имени Яблочкиной.
— Почему не имени Анны Карениной? Я всю ночь спала под поездом.
С 1957 г. Союз композиторов Советского Союза возглавлял композитор Д. Д. Шостакович. Серьезных сомнений в его гениальности не было ни у кого. И не только у преподавателей и друзей молодого композитора, но и у него самого. Помните, как он будто бы сказал в 1924 г., сразу после переименования Петрограда в Ленинград: «Значит, когда я умру город могут назвать Шостаковичградом?» Понятно, что это выглядело не более чем юношеской реакцией на очередную потерю Санкт-Петербургом своего исторического
имени, но все-таки… Шостакович не мог не догадываться ни о своей гениальности, ни о своей роли в музыкальной культуре страны. Вот как это интерпретируется в анекдоте:Композитор Шостакович стоял в очереди в гастрономе «Елисеев». К нему подошел алкоголик и спросил:
— Третьим будешь?
— Только первым, — ответил композитор.
— Тоже неплохо! — сказал алкоголик.
Более полутора десятилетий обязанности председателя правления Ленинградского отделения Союза композиторов исполнял верный и преданный сын своего времени Василий Павлович Соловьев-Седой. Не зря его инициалы, так похожие по звучанию на известную партийную аббревиатуру, заменили композитору его собственное имя. Среди близких друзей его называли коротко и вполне определенно: «ВПСС».
Надо сказать, что и сам Василий Павлович был не прочь поиграть словами. Особенно если они услаждали его профессиональный слух музыкальными ассоциациями. В свое время в композиторской среде был популярен анекдот о встрече Соловьева-Седого с композитором Вано Мурадели.
— Вано, — приветствовал его Василий Павлович, — ведь ты не композитор.
— Почему? — удивился тот.
— У тебя все не так. Даже в фамилии. Смотри сам. Вместо «Ми» у тебя «My», вместо «Ре» — «Ра», вместо «До» — «Де», вместо «Ля».
— «Ли».
В отношениях с друзьями Соловьева-Седого отличала исключительная порядочность. Во всяком случае, компрометирующих анекдотов о нем мы не слышали. Да он и сам в жизни старался демонстративно подчеркивать свою исключительно музыкальную, то есть профессиональную деятельность. Даже личная подпись Василия Павловича Соловьева-Седого, говорят, представляла собой графическое изображение музыкальной гаммы: ФаСиЛяСиДо, то есть ВаСиЛий СеДой.
Как мы видим, разлагающее влияние городского фольклора на коммунистическую идеологию было очевидным. Столь очевидным, что распад советской системы некоторым аналитикам уже только поэтому казался совершенно неизбежным. Однако перестройка все-таки пришла совершенно неожиданно.
С легкой руки Горбачева, под таким названием во все энциклопедические и понятийные словари вошел период середины 1980-х — начала 1990-х гг., когда Коммунистическая партия предприняла попытку изменить формы общественной и государственной организации Советского Союза, давно уже доказавшие свою полную несостоятельность. В рамках этого социально-политического проекта началась демократизация и либерализация всех сторон жизни общества, в том числе расширение гласности и открытости в политике и экономике. Одна за другой появлялись программы реформ, каждая из которых обещала немедленное изобилие и достойную жизнь. Однако от социализма отказываться не хотелось, а тщетные попытки придать ему, как тогда любили говорить партийные идеологи, человеческое лицо закончились развалом Советского Союза.
Питерская мифология того времени была полна нескрываемой иронии по отношению к так называемым перестройщикам. Издевательским лозунгам типа «Ленинградцам — шведский стол!» и «Каждой ленинградской семье — отдельную квартиру!», которые выдвигались некоторыми кандидатами на выборах в Ленсовет, противопоставлялись лозунги неформалов при пикетировании домов рядовой застройки, подлежащих сносу: «Каждому ленинградцу по одному снесенному дому!» Обещания скорого и быстрого обогащения пародировались «указами» и «постановлениями» Ленсовета о переименованиях. Мы уже встречались с «указом» о переименовании кондитерского магазина «Мечта» на Невском проспекте в магазин «Утраченные иллюзии». Всплыл в памяти ленинградцев и анекдот, опубликованный в 1926 г. в сатирическом журнале «Пушка»: