История Рай-авеню

Пэтси стала на колени, потрогала безжизненную ногу Меган пальцами. Потом подняла голову. Лицо ее выражало недоумение:

— Она когда-нибудь станет нормальной?

Меган покачала головой:

— Нет. Такой, какой была, она уже не станет. Но со мной все будет в порядке.

Пэтси не обратила внимания на последние слова подруги.

— Боже, Меган. А что значит быть калекой? Что ты чувствуешь сейчас?

Меган отвечала спокойным голосом:

— Я чувствую себя превосходно, Пэтси. Великолепно. Замечательно. Что ты еще хотела бы узнать?

Пэтси встала и пожала плечами.

— Я просто спросила, — она посмотрела на часы. — На улице меня ждет брат. Видела б ты его машину. Красного цвета с белым верхом. Совершенно новенькая. Но он ее уже поцарапал. А ему плевать. Папа Стайглер купит любимому Карлу еще одну.

Она присела на край стула.

— Папа Стайглер говорит, что купит мне машину, когда я закончу школу. Всего через три года. Представляешь? Он хочет, чтобы я училась в колледже. А мне колледж по фигу, я хочу иметь машину. Кому нужен этот дурацкий колледж?

— Я хочу учиться в колледже, — сказала Меган.

Она впервые заговорила об этом. Она еще не была до конца уверена в своих словах.

— В самом деле? На фиг тебе это нужно? Я хочу сказать, что ты же не познакомишься с каким-нибудь парнем, когда будешь учиться в колледже… ну, и…

— А, так ты хочешь познакомиться с парнем после окончания школы и выйти за него замуж. Так, что ли?

— Послушай, Меган. В моей жизни многое меняется. Папа Стайглер определил меня в школу танцев на Лонг-Айленде. Я хожу туда по субботам. Там есть всякие мальчики-старшеклассники. Среди них есть, конечно, придурки, но некоторые даже очень симпатичные. Они угощают меня содовой и все такое прочее. Папа Стайглер говорит…

— Замечательно. Ты стала любимицей папы Стайглера? Он хочет удочерить тебя? Ты займешь место Карла в этой семье?

Пэтси сжала кулаки, вздернула подбородок. Такой Меган и знала подругу. Воинственная Пэтси.

— Ничего подобного. Слушай, я готова примириться со всем этим дерьмом. Пусть мне говорят, как мне одеваться, как вести себя за столом, сидеть, как это делают леди, и все такое прочее. Я считаю, надо слушаться их, тогда я получу то, что хочу. У меня будет одежда, книги, деньги и все остальное. А ты что, думаешь, я стану одной из тех дур, которые позволяют мужикам командовать собой? Так ты считаешь?

— Боже, конечно же, нет, — наконец-то она разговаривала с прежней Пэтси, своей подружкой. — Но послушай, если ты будешь учиться в колледже для того, чтобы получить автомобиль, что ты станешь изучать там?

Пэтси пожала плечами:

— Не знаю. Может быть, физкультуру. Я хочу стать преподавателем физкультуры. Неплохо, да, Меган? В моем распоряжении будет спортзал, бассейн и все такое прочее. Я приглашу тебя, и мы…

Она замолчала и отвела взгляд в сторону.

— Слушай, все будет в порядке. Я не собираюсь всю жизнь сидеть в этом инвалидном кресле. У меня есть корсет и специальная обувь, и я буду тренироваться каждый день. Скоро буду уже бегать. Ты помнишь: «Великолепная Меган», «Несравненная Пэтси»?..

Пэтси пожала плечами, не разделяя энтузиазма подруги:

— Глупые клички. Мы были тогда девчонками.

— Ну, Пэтси, взбодрись. Ладно? Слушай, я по-прежнему плаваю. Три раза в неделю у нас водная терапия. О, вода — это класс.

Пэтси посмотрела на ссохшуюся ногу:

— Да, но все это не то, что раньше, верно?

Меган окинула подругу недружелюбным взглядом:

— Черт возьми. Спасибо тебе большое. Без тебя я б не поняла, что это не то, что раньше. Спасибо, что просветила.

— Послушай, не злись. Я же не виновата, что ты…

— Да.

— Слушай, я, пожалуй, пойду, — и вдруг, вспомнив про подарок, который принесла с собой, Пэтси протянула подруге коробку леденцов. — Черт, чуть не забыла. Мать купила их специально для тебя. Это леденцы. Карл говорил, что мы могли бы их съесть с ним вместе, а ты бы никогда и не узнала.

— Какой отличный парень этот Карл. Знаешь, что я скажу тебе, Пэтси? — она бросила коробку подруге. — Ешь их вместе с Карлом. Хорошо?

Пэтси крепко прижала конфеты к своей плоской груди. Она встретилась взглядом с Меган, чье выражение лица не сулило ничего хорошего. Такое лицо у нее обычно бывало перед тем, как она собиралась ударить кого-то.

Не менее воинственным тоном Пэтси произнесла:

— Что ж, черт возьми, успокойся, Меган. Я хочу сказать, что я вовсе не обязана была давать тебе эти конфеты. И я не обязана навещать тебя в больнице.

Меган сразу же приняла вызов и сказала:

— Правильно. И тебе не надо больше сюда приходить.

Пэтси пожала плечами:

— Отлично. Если ты так считаешь, ну и черт с тобой.

Они и раньше ссорились, избегали друг друга, но рано или поздно опять начинали дружить, и ни та, ни другая не вспоминали, из-за чего поссорились. Но на этот раз все было по-другому, и они знали это.

Прошло несколько недель, и Меган написала Пэтси письмо. Она писала обо всем, что происходило с ней — о новом курсе лечения, о том, как быстро научилась обращаться с корсетом, и о тех успехах, которые делает.

В течение дня происходило много всяких событий — смешных, глупых и трагических. Она то злилась, то веселилась. В больнице у Меган не было настоящей подруги. Тут только страдающие от своих болезней дети, ушедшие в себя, злые, ущербные, преисполненные жалости к себе самим, несчастные. Она хотела так много рассказать Пэтси, поделиться с ней своими мыслями. Черт возьми, если бы она была дома, они давно бы вновь стали подружками. Они дрались и устраивали всякие проделки в течение многих лет, с тех пор когда были совсем еще маленькие.

Данте навещал ее примерно раз в месяц. Он приезжал или на машине с ее отцом, или на автобусе. Каждые две недели присылал ей длинные письма, описывая свою жизнь среди гениев в Регисе, католическом высшем учебном заведении, которое теперь посещал. Он посылал ей списки книг, которые читал сам и которые, как он считал, могут понравиться ей. Он знал, что отец подарил ей небольшой портативный радиоприемник, и писал, какие программы она должна слушать украдкой ночью под одеялом. Это были страшные радиопередачи.