История Рай-авеню

— Она покончила с собой ради вас, Люция. Она пожертвовала ради вас своей жизнью. Она не предала вас. Она подарила вам жизнь.

Люция истерически рыдала:

— Но это же был несчастный случай. Я была маленькая. О Боже! Она любила меня, не так ли? Все эти годы я считала, что она не любила меня и даже не думала обо мне в последние минуты своей жизни. Но она сделала это с собой ради меня. Она отлично знала моего отца. Он бы не… Боже, он полон ненависти. Он уничтожил бы меня. Господи, почему же это случилось? Хотела ли я подсознательно убить своего брата?

— Такое случается, — сказала Меган, — но бывают и просто несчастные случаи. А ваша мать ничего иного не придумала, как покончить с собой, чтобы спасти вас, Люция.

После этого сеанса Люция-Бианка еще несколько раз приходила к Меган, а потом, поговорив обо всем с Данте, стала ему нормальной любящей женой.

Через шесть месяцев после знаменательного сеанса она забеременела. Когда у него родился первый ребенок, Данте послал Меган огромный букет роз и записку: «Моему другу Меган. Вечное спасибо».

Меган улыбнулась и печально пожала плечами. А зачем, черт возьми, нужен друг?

Глава 13

Странно было находиться в «неофициальном кабинете» Фрэнки Маги, находящемся на первом этаже трехэтажного кирпичного дома, стоящего по соседству с домом, в котором вырос Данте. Последний раз он встречался здесь с Фрэнки, когда заканчивал Колумбийскую высшую юридическую школу. Маги мог помочь Данте получить работу помощника районного прокурора. После трех лет работы Данте занимался частной практикой, и его это не удовлетворяло. Деньги она приносила хорошие, но деньги — еще не все.

— Спасибо, что приняли меня, мистер Маги.

— Называй меня Фрэнки, — сказал тот, располагающе улыбаясь, но в лице видна некая ирландская твердость, которая не сочеталась с такой улыбкой. Его голубые глаза прищурились, и он пристально смотрел на своего собеседника. Это был стройный мужчина, движения которого быстры и грациозны. У него редеющие темные волосы и подозрительный взгляд прирожденного полицейского. Хотя он покинул Ирландию еще ребенком и говорил на жаргоне Бронкса, временами переходил на ирландский диалект.

— Ну, Дэнни, как твоя частная практика? Расследуешь уголовные дела, а? Это не то, что служить в нотариальной конторе.

Данте тщательно подбирал слова:

— Я научился большему здесь, чем за годы обучения в юридической школе. Работа интересная. Но я не так представляю свою службу — не хочу заниматься защитой всяких негодяев. Это хорошо как практика, но не более того. Просто тут можно понять, как функционирует закон, вот и все. Ну и делаешь свои выводы о том, как ты можешь помочь соблюдению закона.

— И какие же выводы ты сделал?

— Не хочу, чтобы мои слова показались вам высокопарными, — Данте пожал плечами и улыбнулся, — но цель закона заключается в соблюдении конституционных прав граждан.

Фрэнки склонил голову набок. Он тщательно взвесил каждое слово. Ему нравилось, что молодой человек не отводит взгляд, что держится почтительно, но непринужденно, ему нравилось, как выглядит Дэнни Данжело, которого он знал много лет. Он был хорошим соседским парнем из приличной, трудолюбивой итальянской семьи.

— Ну что ж, ты говоришь, что работа интересная и полезная. А чем бы ты хотел заниматься? У меня такое впечатление, что ты хочешь заняться чем-то новым. Я прав?

— Мне кажется, что я готов сменить свою профессию.

Теперь Фрэнки перешел на жесткий жаргон Бронкса:

— Что у тебя на уме, Дэн?

— Я подумываю о том, чтобы баллотироваться в Сенат.

— Ну а я-то чем могу помочь тебе?

— Все знают, что если ты собираешься предпринять что-то в Нью-Йорке, то следует обращаться к Фрэнки Маги. Вот почему я здесь.

Маги сунул в зубы карандаш и задумался. Наконец он сказал:

— Ну если ты такой умный, что знаешь это, то почему не можешь сообразить, что после того, как тебя выберут сенатором, дальше ты уже не продвинешься? Ты хочешь быть большой шишкой в Элбани? Тебе так нравится снег?

Данте понимал, что его не отвергают и не обескураживают. Происходило нечто очень важное. Фрэнки Маги оценивал его, у него были какие-то соображения на его счет. Данте даже боялся думать об этом.

Он заговорил сочным баритоном, который так выигрышно звучал в помещении суда:

— Я полагаю, что Элбани может стать ступенью в моей карьере, а не последним этапом в ней.

— Это одно и то же, парень. — Фрэнки откинулся в кресле и уставился в потолок. Потом он спросил:

— Твой дом на Пелхам-Паркуэй принадлежит тебе?

— Да, он застрахован на мое имя. Мы выкупили его у моего тестя несколько лет тому назад.

— Хорошо, хорошо. Значит, у тебя крепкие корни в этом районе, ты принимаешь активное участие в общественных делах? Церковь, союз ветеранов, всякие там общества? Партийная работа?

Конечно же, он имел в виду демократическую партию. Других в районе не существовало.

Данте рассказал ему о той общественной работе, которой занимался, и Фрэнки кивнул: хорошо, хорошо, хорошо.

— Итак, твое имя известно, не так ли?

— Да, меня знают.

— Что ж, пусть узнают еще лучше. В районе, в партии. Особенно в партии, и не только во время предвыборной кампании. Пусть о тебе там постоянно помнят. Ты должен присутствовать там. Не гнушайся никакой партийной работы. Начни с оказывания небольших услуг соседям. Тусуйся среди людей.

Он открыл верхний ящик письменного стола и извлек оттуда карточки, перетянутые резинкой. Протянул их Данте. Это были карточки с именами людей и их телефонными номерами. Данте посмотрел на них, потом перевел взгляд на Фрэнки, не отрывавшего от него глаз.

— Это те люди, с которыми тебе надо познакомиться. Они могут помочь тебе. От них все зависит. Понимаешь, о чем я веду речь, мистер прокурор с отличной характеристикой?

С ним не темнили.

Данте сказал:

— Речь идет о Конгрессе Соединенных Штатов.