История регионов Франции
Шрифт:
27. Первая весенняя обработка виноградников…
Читать это произведение утомительно, поскольку в нем огромное количество страниц такого содержания, но в принципе оно достаточно хорошо написано…
Что касается различных учреждений, то эпоха классицизма и эпоха Просвещения характеризовались двумя особенностями: во-первых, это было развитие (хорошо изученное и не всегда однозначное) монархического центр ализма, в том виде, в котором его воплощали в главных городах региона (Эксе, Бордо…) интенданты из различных финансовых округов юга: они происходили из парижской технократии и пользовались поддержкой католической иерархии. Бавиль, интендант в Монпелье, преследователь протестантов, представитель государственной администрации, был некоронованным королем Лангедока в течение всей второй половины царствования Людовика XIV. После отмены Нантского эдикта (1685) и по этой причине этот человек, вместе с Симоном де Монфором, стал, по праву или нет, одним из главных «негодяев» в исторической драматургии Лангедока. Акт 1685 года показывает стремление Версаля навсегда затмить гугенотский «полумесяц» во имя бессердечного централизма, передаваемого епископами.
Одновременно региональные административные органы — и в этом парадокс — укрепляют и расширяют в эпоху Просвещения свои полномочия, по меньшей мере, в нескольких провинциях земель «ок», которым посчастливилось сохранить у себя эти органы. На самом деле, антагонизм по отношению к процессу централизации в большей степени кажущийся, нежели реальный: в конце концов, штаты Лангедока, настолько гордые своей автономией, позволяют собой руководить местным прелатам… которые были лучшими представителями национальной власти в деле антикальвинистских репрессий! Это был диалектический или иезуитский синтез между ЗА (королевским) и ПРОТИВ (региональным)… При такой двусмысленной обстановке в Лангедоке сословная ассамблея сохраняла свои полномочия на сбор налогов и на равных договаривалась с Людовиком XV, который, бесспорно, был менее авторитарным правителем, чем его прадед Людовик XIV. В конце XVIII века синтез (вероятно, конфликтный) и соnnubium между двумя сущностями — централизмом и регионализмом — стали очень тесными, по меньшей мере, в нескольких областях. В Провансе, например, некоторые интенданты дошли до того, что «перешли во вражеский стан»; они стали громогласными защитниками своих подопечных перед Королевским советом.
Обращаясь к более частному вопросу — южным парламентам — скажем, что их развитие, при всем прочем позитивное, было также и крайне характерным. Сосредоточимся
283
Bien D. The Calas Affair. Princeton: Princeton University Press, 1960.
В этих условиях неудивительно было, что среда парламентариев Юга и, если говорить более обобщенно, среда независимых судов, в конце XVIII века и уже после гибели Старого режима, в начале XIX века, была охвачена сочувствующим и благоразумно умеренным либерализмом. Шарль де Ремюза (1797–1875), который начиная с царствования Людовика XVIII и до Наполеона III был одним из отцов либеральной доктрины и даже всей системы доктрин либерализма, доводился сыном генерального адвоката в независимом суде в Провансе, а его мать по прямой линии происходила из семьи первого председателя парламента Тулузы [284] . Шарлю де Ремюза было с кого брать пример. По семейной традиции, он пришел к либерализму, как ходят к источнику за водой.
284
Roldan D. Remusat Ch. de. Certitudes et impasses du liberalisme doctrinaire. P.: L'Harmattan, 1999.
Позволено ли нам в тот момент, когда разразится Французская революция на Юге, как и в других местах, столько всего изменится и коренным образом будут пересмотрены бесчисленные привычки и обычаи, которые, казалось, веками там укоренились; итак, позволено ли нам в некотором роде сделать паузу и охватить одним, но широким взглядом Старый режим на Юге в целом: ему не обязательно требовалось умереть и он протянулся со времен Ренессанса на почти десяток поколений. Мы выберем одну проблему, занимающую центральное место в Лангедоке, но также в Гаскони и, если говорить в более общих чертах, в Аквитании, и в Руэрге тоже: это будет «протестантский вопрос», и мы выберем для этих целей город, желательно небольшой, но, как нам хорошо известно, чем меньше на Юге, городское сообщество, тем оно более городское… Этим городом будет Милло, в современном департаменте Аверон, бывший Руэрг. Мы рассмотрим городское сообщество Милло, подвергшееся сильному влиянию «ереси», которая там то процветала, то приходила в упадок… чтобы потом снова начать решительное наступление. Бросим взгляд в прошлое, более чем на 300 лет назад, и вот какая картина предстанет перед нами, дополняющая то, что нам известно о событиях конца XVI века: гугенотский Ним находился в конфронтации с католическим Марселем, но никогда не выступал открыто против него [285] .
285
См. выше в нашем параграфе, посвященном Платгеру.
Милло, что в Руэрге, у подножия Ларзака, расположен на высоте 365 метров недалеко от древних галло-романских гончарных мастерских. В 785 году город был резиденцией вигери и его приближенных. В 1172 году он стал принадлежать Арагону, поэтому, вероятно, мы находим там в практически первозданном виде прекрасные устные легенды, ведущие свое происхождение от легенд об основании аббатства Монсерра, крупного каталонского и барселонского монастыря, расположенного, на самом деле, в Арагонском королевстве. Затем Милло попал под власть графов Тулузских, и наконец, в 1271 году стал французским. В XIV и XV столетиях судьба города была обычной… и незавидной: эпидемии чумы, войны… Но начиная с последнего столетия Средневековья город стал производителем сукна, с 1437 года там начали проводиться ярмарки. Скромное начало экономического возрождения…. Демографический рост в XVI веке здесь был существенным… как и в других местах: 3 500 жителей около 1515 года, 5 500 — около 1547 года. В тексте Томаса Платтера (младшего) нам рассказывается об этом городе в 1599 году, и там «если бы мне представился случай обосноваться, — пишет он, — никто бы никогда не узнал, что со мной случилось, настолько это место находится глубоко среди гор. Именно здесь, в заключении говорит Платтер, и эта фраза значимая, — находят убежище протестанты во времена преследований». Действительно, Милло, превратившемуся таким образом в город беженцев, выпала привилегия иметь одну из первых протестантских церквей в королевстве, если верить виконту де Тюренну, который писал об этом позже, в 1588 году. Помимо общих причин установления протестантизма, отметим некоторое влияние, на местном уровне, которое оказывала евангелическая «среда», где вдохновительницей выступала Маргарита Наваррская. Начиная с 1550–1554 годов в некоторых нотариальных документах, являющихся брачными контрактами, говорится о «бракосочетании» церкви Иисуса Христа» [286] . Новые идеи частично завоевали местное дворянство, и первые местные проповеди, которые произносил один пастор из Женевы, датируются 1560 годом; по поводу начального развития протестантизма, в нашем распоряжении имеется превосходный Дневник одного кальвиниста из Милло (1560–1582). В ноябре 1561 года протестанты Милло захватывают монастыри и церкви [287] , и это происходит одновременно с началом религиозных войн. Примерно в то же время один монах-францисканец женится и, что знаменательно, становится кожевником. В июне 1563 года вся община Милло заявляет, что они «за Евангелие», претендуя таким образом на монополию, возможно, излишнюю, в том, что касается возросшей важности Нового завета, приспособленного на женевский лад. Восемьсот жителей города присутствовали на собрании гугенотов, созванном по этому поводу. Вполне очевидно, что оставшиеся в Милло католики (а они оставались!) не решались ничего сказать, ни требовать для себя свободы отправления культа. Это род «тотального», если не тоталитарного общинного феномена, который был описан Морисом Агюльоном для ближнего Прованса. Крюссоль, глава протестантов, берет город под свою защиту. Гугеноты пытаются, часто силой, обратить в свою веру жителей соседних деревень. Монлюк, ревностный католик, лишенный угрызений совести, «борец папистского сопротивления», угрожает им ответными мерами. Парламент Тулузы в том же 1563 году обрушивается на них с бранью. В 1566 году, во время «папистского» контрнаступления, был найден компромисс: три консула — два католика и один протестант. Но в 1567 году Торин, мелкий дворянин, кальвинист и жестокий человек, установил в городе нечто вроде диктатуры, протестантской, конечно. Сен-Жерменский эдикт (1570) придал католикам некоторые силы, но не более того. Но Варфоломеевская ночь (благодаря вызванной ею реакции протеста или ее последствиям) привела на местах к все большему росту господства протестантов. В 1567 году «миротворческий» эдикт не смог отныне ничего изменить в сущности Милло, ставшего полностью гугенотским городом, и это, по меньшей мере, на два поколения, если не больше. В 1573 году в Милло основали коллеж, дававший среднее образование, гугенотской направленности. Консулат и мэрия города были в руках у протестантов. Церковный совет заставил соблюдать добрые нравы, и в протестантской среде вплоть до XVIII века фактически не было незаконнорожденных детей. Каким бы ни был возможный обман, можно только испытать крайнее удивление перед этой непогрешимой добродетелью, пуританской, вот подходящее слово, кальвинистских женщин и девушек в Руэрге времен Старого режима. Год основания коллежа — 1573 — был также и годом созыва протестантских «Генеральных штатов», на самом деле прежде всего южных протестантов, в Милло. Это был один из первых истоков того, что станет в продолжении 1580-1590-х годов очень эфемерными Объединенными Провинциями Юга, которые соберут на основе достаточно представительных органов и под эгидой Генриха Наваррского, впоследствии Генриха IV, протестантов и умеренных католиков. В масштабах региона начиная с 1585 года протестантский Милло противостоит лигистскому Родезу. Что касается населения Милло, то его численность, возможно, упала из-за войны и ее плачевных последствий до 4 000 человек около 1595 года. В начале 1600 годов несколько католических священников с трудом вернулись в город, чтобы служить для той четверти жителей, которая осталась в лоне римской Церкви, к которым добавились, также в городе, католические иммигранты, принадлежавшие к рабочему сословию, приехавшие из бедных областей Центрального массива. В руках протестантов (75 % населения города) оставались консулат, городской совет, суд, образование, благотворительность, и они оказывали сопротивление «вторжению» иезуитских проповедников. В феврале 1615 года за антипапистским мятежом последовали неоднократные скопления сотен вооруженных людей в масках, также сторонников гугенотов.
286
Ален Молинье очень хорошо изучил эту проблему протестантского влияния на брачные договоры в Севенн и др. с 1540–1560 годов.
287
Frayssenge J. Millau, 1668–1789. Societe catholique…, et protestante. Millau: Librairie Trumolet, 1990. См. также этого же автора в сотрудничестве с Anne Bloch. Les Etres de la brume et de la nuit. P.: Ed. De Paris, 1994 (о каталонском и руэргском мифе Жана Гарена).
Затем последовали войны Рогана, последний этап религиозных конфликтов, на этот раз ограниченный территорией юга Франции и Ла Рошелью. Ассамблея протестантских церквей собралась в 1620 году в Милло, который был главной базой для военных и политических операций реформистской партии. Среди лидеров, присутствовавших на этом «саммите», можно было заметить Бетюн-Сюлли, Бурбон-Малоза и знаменитого Рогана — плеяда крупных сеньоров, приехавших с севера, чтобы руководить мятежами на Юге.
При Людовике XIII последняя религиозная война «разбушевалась» с 1620 по 1629 годы, когда произошла «милость Але» — поражение гугенотов, хотя и далеко не полное [288] и стратегический поворот: в Милло, как и в других местах, стали приниматься некоторые меры по «депротестантизации».
В 1631 году консулат стал состоять из равных частей — два католика и два протестанта. Коллеж снова попал под контроль, хотя и частичный, римской Церкви. Доминиканцы, бенедиктинцы, капуцины а также, священники, живущие среди мирян, все преисполненные пылкости, стали приезжать, чтобы обосноваться в городе. Выделяются два периода: католическая реконкиста при помощи местных и региональных мер в период с 1629 по 1661 год и применение репрессивных указов, которые издавал Людовик XIV в Версале с 1661 по 1685 год. Кальвинистские церемонии отныне могли проводиться только при соблюдении сильно ограничивающих их условий, и в знак протеста против таких мер в феврале 1663 года начались гугенотские волнения. Королевский совет ответил на это несколько месяцев спустя, изгнав кальвинистов из мэрии и с консульских должностей. Это также было время начала сноса храмов. Появилось местное Общество Святого Таинства в католическим приходе, которое получило новые силы и ожило благодаря визитам епископа. Коллеж, управлявшийся раньше в равных частях католиками и протестантами, стал теперь на 100 % католическим. Но было еще, однако, достаточно далеко до капитуляции гугенотов: 9 октября 1683 года пастор, в храме вместе со своим народом, в присутствии кюре и представителя епископа отверг суровое предупреждение галликанской Церкви, датируемое 1682 годом, которое рекомендовало отречение от их веры в пользу «разделенных братьев»; и отречение, коллективное, неискреннее и вынужденное, все же произошло 11 сентября 1685 года в мэрии, которая была в данных обстоятельствах символическим местом. Последнее гугенотское крещение праздновали 7 сентября 1685 года. 18 октября произошла отмена Нантского эдикта. 2 ноября был разрушен храм. Еще в 1688 году новообращенные Милло подписывают, не по своей воле, а по принуждению, текст о верности католической вере и королю. Однако, в 1689 году на этом фасаде единодушия стали появляться некоторые трещинки: новообращенные стали менее прилежными на процессиях во время праздника Тела Господня. Но насилие камизаров 1703 года мало их привлекало: они боялись обвинений в сговоре с севеннскими мятежниками и постоянно демонстрировали свою верность королю перед де Боналем, католическим судьей, отличавшимся относительной терпимостью. В этой «демонстрации» превозносилась верность монарху, но не выражалось ничего определенного в отношении католической Церкви. В 1695 году пресекли одно подпольное собрание местных протестантов, впрочем, пресекли мягко… Стоял даже вопрос о создании службы инспекторов, чтобы наблюдать за новообращенными, с системой разделения городских кварталов на участки, как в Монпелье. Несмотря на то, что камизары как таковые не «добрались» до Милло, участники еще одного подпольного собрания, где руководящую роль играли вдовы, в 1712 году понесли суровое наказание. Еще в 1731 году епископ Родеза «проливал слезы» над заблуждениями и упрямством так называемых новых католиков из Милло. При этом не прекращались многочисленные успешные попытки их обращения на путь истинный; с 1701 по 1709 годы об этом хлопотали иезуиты, потом белые кающиеся монахи. Были основаны католические школы для девочек в 1700, 1726 годах… Также в городе населялись и братья из христианских школ, которым предстояло заниматься обучением народа. В период с 1730 по 1739 год было особенно много случаев обращения в католицизм, часто искренне, насколько нам известно. Однако треть населения оставалась гугенотами, и на этом дело не заканчивалось. После 1730 года протестантские церкви Руэрга официально присоединились к протестантской провинции Севенн, и они достойно заслужили благодарность своей кальвинистской «родины». В «десятилетие Шуазёля», другими словами, 1760-е годы, когда едва утихли бури процесса Кала, восторжествовала, наконец, не без помощи Вольтера, уже подлинная терпимость. Уже наступил тот период, когда протестантов перестали упоминать в списках, хранившихся в мэрии, как возмутителей общественного порядка из-за их церемоний и других культовых мероприятий, которые, тем не менее, активно проводились. Сосуществование папистов и гугенотов, иногда неприятное для обеих сторон, но ставшее отныне бесконфликтным. Жители Милло, вместо того чтобы ссориться по догматическим вопросам, все больше ориентируются, при «старом» Людовике XV и при Людовике XVI, на производственную деятельность: дубильное и кожевенное дело, изготовление перчаток, и на этом поприще выделились хозяева мастерских и рабочие из протестантов. Эдикт о веротерпимости 1787 года будет не только, как когда-то Нантский эдикт, счастливой констатацией фактического сосуществования на основе отказа обеих сторон от драматизации обстановки во имя общего дела.288
Генри Киссинджер в первых главах своей Diplomacy (во французском переводе Diplomatie. Paris, Fayard, 1996) говорит нам о том, что относительно умеренная позиция Ришелье по отношению к сторонникам Реформации во время «милости в Але» шла у него от заботы о том, чтобы наладить отношения с протестантскими князьями в Германии, чтобы создать противовес опасности гегемонии Габсбургов, и это наперекор католическому общему знаменателю, присутствующему и у них, и у кардинала.
В непрекращающемся поединке между защитой и нападением, кирасой и копьем, чтобы не говорить о блиндаже и пушке, Милло постепенно выбрал, начиная с 1680-х годов, первый компонент в этой альтернативе. Нужны были камизары, потрясающие копьем, шпагой, ружьем. Но также чувствовалась потребность и в жителях Милло, которые в 1685 году уступили натиску и якобы отреклись от своей веры, «павших духом», что некоторые несправедливо посчитали возмутительным, а затем постепенно при Людовике XV вернули часть потерянных позиций; тогда как сторонник Реформации Антуан Кур строил новые протестантские церкви, несмотря на нападки, после отмены Нантского эдикта, со стороны Короля-Солнца и Бавиля, но также они подвергались освистанию конвульсивных излишеств камизаров. В этом отношении случай Милло был символичным для областей «ок» и, в более широком смысле, областей «ойл»: его жители сумели под знаком и видимостью гибкой ловкости, которую некоторые несправедливо считали недостойной и отталкивающей, сохранить свободную гугенотскую мысль в узком кругу, также как и полную независимость в размышлениях о сосуществовании. Руэрг в лице этого небольшого городка, скромно оказывавшего сопротивление, достоин, таким образом, занять особое место [289] в итоговых заметках о Старом режиме в Окситании этими несколькими строчками. Авейрон Милло способствовал, действуя таким образом, выживанию французского протестантизма, который до наших дней еще представляет собой значительную силу в распространении терпимости, либерализма, открытия и рационального приспособления.
289
См. выше в главе «Савойя» различие между Widerstand и Resistenz, которое можно применить и к данному случаю: Активное сопротивление камизаров и пассивное сопротивление жителей Милло.
Французская революция перевернула все в областях «ок», также как и в областях «ойл»: общее восприятие феномена революции в южных областях в ее наиболее активной фазе и, если мне простят это слово, «разрушительное» (1793), может быть затронуто здесь, для начала, с точки зрения сельского населения, которое составляло, имеет смысл напомнить, более 80 % населения, говорящего на окситанских диалектах, в частности, это касается тех людей, которые не имели вообще или имели крайне малый доступ к знаниям, хотя бы элементарным, в области французского языка. И действительно, крестьянское движение на Юге, которое сопровождало, стимулировало, подстегивало Революцию, было в высшей степени самобытным, поскольку оно расшатывало и даже разрушало сеньориальную систему, включая феодальное землевладение. В данном случае это представляет собой контраст с прошлым: поскольку наиболее типичные крестьянские восстания при Старом режиме во всей его мощи, я хочу сказать, восстания в Аквитании в XVIII веке, называемые восстаниями кроканов, за редким исключением выступали только против налогов, которые они считали непомерными; против размещения войск, которое их угнетало; и против дороговизны зерна, которую они периодически рассматривали как невыносимую [290] . Итак, на Юге, как и в других местах, в 1789 году наметился двойной разрыв: с прошлым, и он был менее радикальным, и с сеньориальной системой, против которой отныне будут выступать, в отличии от предыдущего столетия. Это значит, что не стоит ни с чем спешить, поскольку выступление против сеньоров на окситанском Юге было достаточно поздним в том судьбоносном году, каким был 1789-й, по сравнению с другими регионами Франции, как «ойл», так и франко-провансальскими, Эльзасом и др. Действительно, в Дофине, Эльзасе и Франш-Конте с июля-августа 1789 года начались крестьянские выступления против сеньоров. Однако в областях «ок» подобные акты протеста антифеодального характера со стороны аграрного населения происходили сначала, в большом масштабе, только в Виваре: затем они перекинулись в Дофин. Но в Виваре недолго царило спокойствие: уже в течение следующего периода, с сентября 1789 года по сентябрь 1791 года, значительная часть аграрного Юго-Запада, где говорили на диалектах «ок», в свою очередь бросилась на борьбу против сеньориальных прав, полевой подати и десятины (против последней, по правде говоря, выступали уже давно, с подъемами и спадами, начиная с периода протестантской Реформации, но тогда речь шла, в некотором роде, о том, что касалось поборов со стороны сборщиков десятины, о побочном по отношению к классическому феодализму налогу). Хронология начала революционной активности на Юге, поскольку области «ок» подключились к ней позднее, чем другие провинции, показывает, что Юг действовал, находясь под влиянием примеров с Севера или ближайшего Северо-Востока. Однако, как только революционный механизм был запущен на Юге, в частности, в Аквитании, он стал сразу стремительно набирать обороты. Тем не менее отметим, что изначально южные, в частности, аквитанские движения не были глубоко политизированными с самого начала. Какими бы на самом деле ни были влияния, идущие с Севера, они оказали воздействие на крестьянскую массу, но ей нужно было перебродить самой, поскольку она не была особенно восприимчивой к заумным идеологиям, политизирующим, воинствующим, привнесенным в ее среду из городов.
290
Berce Y.-M. Histoire des Croquants. P.: Seuil, 1983.
Политизация сельского населения в областях «ок», конечно, происходила, но она была несколько запоздалой и стала набирать силу после бегства Людовика XVI в Варенн (июнь 1791 года), которое вызвало немедленную реакцию. И поэтому именно эта политизация, несколько поздняя (агитация, идущая из городских клубов, якобинской и другой направленности, «прибытие» лидеров и главарей восстания из городов и др.), будет характеризовать в большой степени сельские волнения 1792 года, в частности, в Таре, на юге Ардеш, в Нижних Альпах, в Кантале… И на этот раз восстания заполыхали на достаточно большой части территории Юга, как на «счастливых» землях средиземноморского Лангедока, так и в окситанской глубинке, в Центральном массиве. С одной оговоркой: «не все крестьяне восстали», а только «некоторые…», поскольку как участники волнений, восставшие, нападающие на сеньории и тем более поджигатели замков, всегда представляли собой, как на Юге, так и в других местах, всего лишь меньшинство среди сельского населения, конечно, активное и заставляющее с собой считаться.
В 1793 году на «сельской сцене», где разыгрывались драмы и иногда трагедии, происходит новый поворот. Революционные перемены неизбежно повлекли за собой серьезные экономические трудности, хотя и не стоит их за это подвергать слишком суровой консервативной критике. И тут значительная или даже большая часть крестьян стала воспринимать с отвращением, с неприязнью или даже с ненавистью те же самые революционные перемены, которые она вначале приветствовала, начиная, естественно, с ликвидации прав сеньоров. Несмотря на большое количество местных волнений, сельскому Югу не довелось узнать ничего подобного огромному по своим масштабам мятежу в Вандее. Но ограничимся тем, что приведем один пример: в тулузском регионе о настороженности крестьян свидетельствовало их отвращение к поставкам городам в обмен на обесценившиеся ассигнации зерна — продукта их труда, и это говорит о некотором направлении взглядов у производителей кукурузы и пшеницы на юго-западе Аквитании [291] .
291
Ado Anatoli. Paysans en revolution, Paris, Ed. De la Sociutu des etudes robespierristes, 1996 (значительная книга…).