История религии. Том 1

ставит рядом с чистым познанием суждения о ценностях, для которых является

само по себе чуждым причинное научное рассмотрение" /33/. Воля человека

способна торжествовать над его склонностями как природного существа. Она

действует вопреки природе как в самопожертвовании, так и в самоубийстве.

Животное не выбирает - выбирает лишь человек. Только для него существует

нравственная дилемма.

Материализм и здесь стремится принизить человека, сводя его душу и волю

к "совокупности общественных отношений" (при этом, естественно, он прибегает

к таким странным понятиям, как "феодальная философия", "прокапиталистическая

теория познания" и т. д.).

Но в таком случае остается неясным, почему люди, живущие в одинаковой

общественной среде, могут иметь совершенно противоположные волевые

устремления? Почему люди, даже воспитанные в одной семье, попадая в одну и

ту же ситуацию, могут поступать по-разному? Почему даже поступки одного и

того же человека могут оказаться противоречивыми?

Разумеется, не следует забывать, что сила волевой энергии человека и

свобода его от природного детерминизма тесно связаны с уровнем его духовного

развития. "Человек, - отмечает Эрих Фромм, - несет ответственность до того

момента, пока он еще свободен выбирать свои собственные действия" /34/.

Только благодаря росту, упражнению, воспитанию в себе высших задатков

человек способен реализовать свою потенциальную свободу. В противном случае

он как бы отрекается от своего дара.

Тогда действительно над ним тяготеют низменные инстинкты и общественные

условия. Он оказывается неспособным противопоставить что-либо ни своей

биологической природе, ни своему окружению. Ведь разум есть также

потенциальная способность человека, и если он не подвергается воспитанию и

развитию, то потенция остается в зачатке. Примером этого могут служить дети,

которых вскармливали животные. Несколько таких случаев известно и изучено.

Выяснилось, что великий дар разума остался у них подобен зерну, которое

бросили в почву, лишенную влаги и питательных веществ.

Итак, индивидуальное становление, рост человека есть обязательное

условие для выявления высшей его природы.

Одна из основных особенностей человека и заключается именно в

преодолении чисто биологических рубежей. На это указывают хотя бы такие его

запросы, которые неведомы животному. Природа человека такова, что изобилие

земных богатств "не удовлетворяет его желаний и не сдерживает его страстей".

Человек ищет полноты и совершенства, которых не может ему дать одно лишь

природное бытие. И дело тут совсем не в обществе и не в "общественных

отношениях". Познав свою свободу, человек уже не может не тяготеть к зовам

сверхприродным. В этом - залог его бесконечного развития.

Желание обрести свободу настолько сильно в человечестве, что даже

марксисты, склонные к детерминизму, грезят о "прыжке из царства

необходимости в царство свободы". Мало того, Маркс утверждал, что это

царство "лежит по ту сторону сферы собственно материального производства"

/35/. Тем не менее он продолжал считать "базисом" свободы социальное и

экономическое переустройство. Нет сомнения, поиски оптимальных общественных

систем могут служить делу подлинной свободы, но опыт показал, что без

признания прав личности и духовных оснований этих прав идея освобождения

превращается в свою противоположность: в диктат, насилие, рабство.

Эта деградация связана еще и с тем, что в человеке наряду с

потребностью в свободе живет боязнь ее. Без ориентации на Вечное свобода

может пугать и вызывать тоску по рабству. "Человек обречен на свободу", -

говорил Сартр, и в этих словах ощущается скрытый ужас. Но подлинная вера не

страшится свободы. Она сознает всю трудность этого дара и радостно идет ему

навстречу. Пусть даже иные представители религии превращают ее саму в

спокойную клетку для извращения веры. "Комфортабельный атеизм и

комфортабельная вера, - по словам Э. Мунье, - встречаются в одном болоте".

Для того, кто верен Евангелию, остается всегда живым завет апостола Павла:

"К свободе призваны вы, братья".

x x x

Реализацию духовного начала мы видим и в стремлении к творчеству,

которое неотделимо от истории человеческой культуры.

Как уже было отмечено в главе II, творческий процесс не есть продукт

простого воспроизведения или абстрактной рефлексии. В нем порыв человеческой

интуиции и воли непосредственно приобщается к живой реальности и исходя из

нее создает нечто новое. Здесь участвуют все силы человеческой души и духа.

Пусть машины действительно способны писать стихи и сочинять музыку, но

их "произведения" остаются, однако, лишь мертвенной пародией на подлинное

творчество, которое реализует не только формальные способности человека, но

и неисчерпаемое богатство его духовного бытия. К сожалению, в широкой

публике это нередко забывается под влиянием фантастической литературы,

которая склонна подчас ставить знак равенства между человеком и роботом. Но

необходимо помнить, что в подобной литературе всегда есть нечто не только от

науки, но и от чистого вымысла, и поэтому, признавая полную свободу

творчества за самими авторами-фантастами, мы не должны забывать, что далеко

не всегда есть смысл черпать из их книг философские идеи.

Для того чтобы глубже проникнуть в самую сущность подлинно

человеческого творчества, лучше всего обратиться к свидетельствам самих

творцов культурных ценностей. Они раскрывают перед нами ощущение