История русского романа. Том 1

Гоголь был глубоко убежден, что единственным средством нравственного возрождения общества является беспощадная правда в его изображении. И он решительно сдергивает покровы с действительности, срывает маски со своих героев, рисует их без прикрас, показывает, что они погрязли в пошлости и подлости. Так Гоголь «стал во главе тех, которые отрицают злое и пошлое». [563] Сильные стороны мировоззрения и творчества великого писателя оказываются, таким образом, причудливо связанными со слабыми их сторонами.

563

Н. Г. Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. III, стр. 22.

Отрицание зла и пошлости жизни достигло у Гоголя такой силы, что «Ревизор» и «Мертвые души» стали знаменем в освободительной борьбе русской революционной демократии. Чернышевский писал: «Он пробудил в нас сознание о нас самих — вот его истинная заслуга…». [564] В поисках наиболее эффективных средств искоренения зла и пошлости жизни при помощи искусства складывается реализм «Мертвых душ», анализирующий, расчленяющий, анатомирующий действительность, беспощадно срывающий покровы со всего дурного и низкого; на этой почве вырастает и «преобладание субъективности». Сила гоголевского метода заключается в том, что писатель вскрывает социальную природу той картины нравов, которую он рисует, что он социально — исторически объясняет процесс превращения живых людей в мертвые души. Этот метод привел писа теля к разоблачению порочности, внутренней пустоты, мертвенности и обреченности феодально — крепостнического строя жизни. Именно поэтому великие реалистические произведения Гоголя приобрели глубоко революционное содержание и значение.

564

Там же, стр. 20.

Однако реализм Гоголя, его творческий метод имеет и свои слабые стороны. В своем стремлении потрясти общество и нравственно возродить его к подлинно человеческой жизни Гоголь опирается также на рационалистическую теорию XVIII века, согласно которой главными движущими силами человеческой души являются страсти. Они должны быть в согласии с разумом, но могут вступить с ним в противоречие; тогда и происходит моральное падение, которое является источником всех зол в личной и общественной жизни. Отсюда следует вывод: единственным выходом из всех зол является нравственное обновление человека. Об этом Гоголь, в сущности, писал уже в первом томе «Мертвых душ». Эту слабость гоголевского реализма, по — видимому, имел в виду Чернышевский, когда отмечал, что «в некоторых произведениях последующих писателей мы видим залоги более полного и удовлетворительного развития идей, которые Гоголь обнимал только с одной стороны, не сознавая вполне их сцепления, их причин и следствий». [565]

565

Там же, стр. 10.

Гоголь остался верен идее нравственного возрождения и в новых условиях общественной жизни, в 40–е годы, когда возникла и разрабатывалась русская революционно — демократическая идеология, отражавшая интересы и настроения крепостного крестьянства, когда классовая борьба в Европе принимала острые, революционные формы. В этих исторических условиях просветительство Гоголя оказалось главным источником его духовной драмы, которая породила «Выбранные места из переписки с друзьями», привела к сожжению второго тома «Мертвых душ» и ускорила смерть великого писателя.

«Мертвые души», по свидетельству Герцена, «потрясли всю Россию». [566] «Еще не было доселе более важного для русской общественности произведения», — писал Белинский (Б, VI, 420). Этой точки зрения придерживался и Чернышевский, утверждавший, что «давно уже не было в мире писателя, который был бы так важен для своего народа, как Гоголь для России». [567] Ленин говорил, что идеи Белинского и Гоголя «делали этих писателей дорогими Некрасову — как и всякому порядочному человеку на Руси…». [568]

566

А. И. Герцен, Собрание сочинений, т. VII, стр. 229.

567

Н. Г. Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. III, стр. 11.

568

В. И. Ленин, Сочинения, т. 18, стр. 286.

Хотя Чернышевский и Ленин имеют в виду не только «Мертвые души», но всё творчество Гоголя в целом, социально — историческое значение этого писателя определяется в наибольшей мере именно его романом- поэмой.

Без Пушкина не было бы и Гоголя. «Мертвые души» вместе с «Евгением Онегиным» и «Героем нашего времени» стали школой русского классического романа.

Критика дворянско — чиновничьего общества как мира мертвых душ, враждебного потребностям национального развития России, была шагом вперед по сравнению с критикой его Пушкиным. Гоголевский реализм, его анатомирование действительности, беспощадное одергивание покровов со всего низменного и пошлого, художественное исследование процесса «обесчеловечения» человека, превращения живых людей в мертвые души, — всё это обогатило русский реалистический роман XIX века, позволило «Мертвым душам», одному из первых классических русских романов, по праву завоевать мировое признание.

ГЛАВА II. БЕЛИНСКИЙ О ПРОБЛЕМАХ РОМАНА (Г. М. Фридлендер)

1

Одна из особенностей истории русского романа XIX века заключается в том, что почти на всем протяжении своего развития он испытывал благотворное, могучее влияние со стороны передовой, демократической литературно — теоретической и критической мысли.

Ни одна из европейских литератур в XIX веке не имела такого преданного и верного помощника в лице передовой критической мысли своего времени, как русская литература. Великие русские критики XIX века — Белинский, Герцен, Чернышевский, Добролюбов — умели гениально видеть и правильно формулировать основные тенденции литературного развития своей эпохи, подводить ее итоги и намечать ее перспективы. Вот почему их идеи сыграли выдающуюся роль и в истории русского романа.

На Западе расцвет буржуазных просветительных идей в области эстетики и критики имел место в XVIII веке. Но в эпоху Вольтера и Дидро, Лессинга и Гердера не вопросы романа, а вопросы поэзии и театра стояли в центре внимания передовой критической мысли. Хотя многие из буржуазных просветителей XVIII века на Западе были выдающимися романистами, лишь немногие из них, как например Фильдинг, сделали серьезный теоретический вклад в поэтику романа. Углубленные размышления над проблемами романа на Западе начались в эпоху Гете и Бальзака, когда классическая ступень развития буржуазной критики была здесь уже пройдена.

Иначе обстояло дело в России, где в XIX веке расцвет классического романа совпал с периодом подъема передовой революционно — демократической критики и где поэтому они взаимно оплодотворяли друг друга. Если в центре внимания Вольтера и Дидро, Лессинга и Гердера находились вопросы театра и драматургии, то для Белинского, Герцена, Добролюбова, Чернышевского на первое место в силу исторического положения вещей выдвинулись вопросы художественной прозы — и прежде всего романа. Это имело огромное значение не только для романистов, непосредственно примыкавших к революционно — демократическому направлению, сознательно смотревших на себя как на учеников Белинского или Чернышевского, но для всего процесса развития русского романа XIX века в целом, определив многие его основные, ведущие черты, и прежде всего органическую связь творцов русского классического романа, как и других русских передовых умов, с «телом народа». [569]

569

К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. XXVI, стр. 88.

Широкое воздействие идей передовой демократической эстетики и критики на русский роман начинается с эпохи В. Г. Белинского.

Белинский выступил на литературном поприще через пять лет после завершения «Евгения Онегина». В первых своих статьях он подвел итог почти всем крупным достижениям русской литературы XVIII и начала

XIX века. И в то же время уже в этот период он гениально определил основные — тенденции будущего развития русской литературы, угадал ее- движение по пути народности и реализма. Вот почему вопросы развития русской повести и романа не могли не оказаться в центре внимания Белинского, начиная с первых шагов его критической деятельности. Уже в 1835 году в статье «О русской повести и повестях Гоголя» Белинский дал развернутое теоретическое обоснование значения романа, гениально определил его главные задачи применительно к условиям русской общественной жизни и русской литературы.

Белинский первый в русской критике отметил, что с конца 20–х годов в развитии русской литературы начался крутой перелом: если до этого русскую литературу, писал критик, «наводняли» и «потопляли» «ода, эпическая поэма, баллада, басня…, романтическая поэма», то на рубеже 30–х годов «вся наша литература превратилась в роман и повесть». [570]

Но молодой критик не ограничился простым указанием на то, что роман и повесть с начала 30–х годов выдвинулись в русской литературе на центральное место, принадлежавшее в XVIII и в первой четверти

570

В. Г. Белинский, Полное собрание сочинений, т. I, Изд. АН СССР, М., 1953, стр. 261. Все последующие ссылки на это издание (тт. I-XIII, 1953–1959^ даются в тексте.