История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции

6, 13 и 20 августа 1920 года в газете «Общее дело» был опубликован очерк «Русские коммунисты», в котором А. Куприн ответил на свой же вопрос: «Что же на самом деле представляют из себя эти 600 000 коммунистов, которыми ежедневно и так громко хвалится перед всем миром советская печать?» «Не забудем, что русский коммунизм идет не от любви, а от злобы, – продолжает размышлять о недавно виденном А. Куприн, – что русский коммунист, по заданию, предполагается существом, не только всегда готовым к убийству, но постоянно подстрекаемым и подстрекающим к нему, – человеком, у которого и сознание, и навыки характера, и тёмные инстинкты должны говорить: разрушение – единственная форма власти, смерть и голод – единственные средства управлять, кровь – цемент, связывающий товарищество» (Там же. С. 272). Размышления А. Куприна могут показаться субъективными и односторонними, но достаточно привести цифры расстрелянных и замученных по спискам ВЧК, и этого будет достаточно, чтобы поверить в справедливость этих мыслей. Продолжая размышления, А. Куприн ещё раз вернулся к личности вождя революции и написал очерк «Ленин» (Общее дело. 1920. 10 сентября). В сопровождающем очерк А. Куприна редакционном сообщении говорилось: «На страницах «Общего дела» не раз говорилось о Ленине как о цинике, хищном фанатике и преступном авантюристе. Еще недавно на этих же столбцах В.Л. Бурцев обрисовал мрачную фигуру Ленина, – Иуды, в цинизме своем дошедшем до исполнения приказаний германского генерального штаба, который пользовался услугами Ленина в разгар войны Германии с Россией.

Тупой, чёрствый, упрямый, фанатичный Ленин, словно маньяк, увлечён сейчас одной «идеей». Не глядя по сторонам, не замечая моря крови, он упорно и упрямо продолжает свой «опыт прикладной социологии» над живым телом России. Наша обескровленная и истощённая родина вот уже почти три года является предметом вожделений великого циника Ленина…» «Опыт характеристики» А.И. Куприна, не изменяя общего представления о мрачной и циничной фигуре Ленина, углубляет и расширяет существующее о нём мнение, давая яркие и образные черты жестокого средневекового циника, живущего и действующего в ХХ веке» (Там же. С. 668–669).

А.И. Куприн, прослеживая жизнь Ленина и сравнивая её с другими, отчётливо говорит о том, что Зиновьеву и другим нужны куриные котлеты, икра и доброе вино, а Ленину «ничего не нужно»: «Он умерен в пище, трезв, ему все равно, где жить и на чем спать, он не женолюбец, он даже равнодушно хороший семьянин, ему нельзя предложить в дар чистейший бриллиант в тридцать каратов, не навлекая на себя самой язвительной насмешки», но «есть другой соблазн, сильнейший, чем все соблазны мира, – соблазн власти» – «власть пролетариата». Ему всё равно, сколько погибнет пролетариата, а сколько «попадёт в неслыханное рабство, он – эта помесь Калигулы и Аракчеева – спокойно оботрёт хирургический нож о фартук и скажет:

– Диагноз был поставлен верно. Операция была произведена блестяще, но вскрытие показало, что она была преждевременна. Подождём ещё триста лет…» (Там же. С. 287).

Высказывалось и до этого, и после этого множество мнений. Это мнение одно из них. И Куприн ещё не раз обратится к личности В.И. Ленина. Узнав о смерти Ленина, А. Куприн тут же написал статью «Ленин» (Русская газета. Париж. 1924. 11 февраля), вернулся к оценке его личности, сожалея, что Ленин умер от болезней, а не предан великому народному суду, «с нелицеприятными защитой и обвинением». А через две недели в статье «Рака» (Русская газета. 1924. 25 февраля) А. Куприн надеется, что Ленин «не утерпел бы, встал из гроба», произнёс бы «страшную речь» на заседании Совнаркома: «Ну, не идиоты ли вы, занимающиеся кукольной комедией, постановкой памятников и перелицовкой городов, в то время когда судьба СССР висит на гнилой ниточке? На кой чёрт вам понадобилось заключать меня в стеклянный ящик и выставить для обозрения, как восковую Клеопатру в паноптикуме?» (Там же. С. 371).

В 1922 году были изданы на французском языке «Поединок», «Гранатовый браслет» и «Суламифь», затем в 1923 году вышли повесть и рассказы «Яма», «Белый пудель», «Штабс-капитан Рыбников», «Морская болезнь», в 1924 году – «Листригоны», в 1925 году – «Олеся». Появились статьи и рецензии французских и русских писателей о произведениях А.И. Куприна. Письмо Ромена Роллана, высоко оценивающее его творчество. Писатели Жозеф Дельтей, Фердинанд Флери, Е.-Жорж Бризу, Анри де Ренье дали оценку различных произведений А. Куприна. В обществе русских и французских писателей сложилось мнение, что трёх русских писателей-изгнанников, Д. Мережковского, А. Куприна и И. Бунина, нужно представить на Нобелевскую премию. Нобелевскую премию в 1933 году получил И.А. Бунин.

А. Куприн продолжает печатать свои очерки и фельетоны в различных русских газетах, он пишет о Колчаке, артистке Плевицкой, писателе Василии Немировиче-Данченко, Зиновии Пешкове, о герое романа «Война и мир» капитане Тушине, о Максиме Горьком и Марии Андреевой, о генерале Брусилове, о В.Д. Набокове, десятки имён и проблем затронуло перо А. Куприна. Но к художественной прозе, к роману или повести не тянуло его («Мы ещё слепы и пристрастны»), душа оскудела в отрыве от родины. Он написал в 1932 году роман «Жанета» («Принцесса четырёх улиц») – об одиноком парижском эмигранте профессоре Симонове (он же – Куприн) и «замурзанной» парижской девчушке, а в 1928–1932 годах – автобиографический роман «Юнкера» (Париж, 1933).

В книге «Куприн – мой отец» Ксения Александровна Куприна привела много интереснейших писем к отцу Репина, Шмелёва, Бунина, Амфитеатрова, Цветаевой, писем Куприна своей жене, рассказывает также о том, как Александр Куприн наконец-то решился вернуться в Россию после того, как узнал о возвращении в Россию художника Билибина.

1 июня 1937 года известный русский писатель А.И. Куприн и его жена были встречены на Белорусском вокзале писательской делегацией во главе с Александром Фадеевым, на машине их доставили в гостиницу «Националь».

Елизавета Морицовна писала Ксении в Париж, что им предоставлена четырёхкомнатная квартира со всеми удобствами, телефон, поликлиника, врачи, но рак пищевода оказался уже неизлечим.

Александр Иванович Куприн скончался 25 августа 1938 года.

Куприн А.И. Собр. соч.: В 9 т. М., 1970–1973.

Куприн А.И. О литературе. Минск, 1969.

Дынник А. А.И. Куприн: очерк жизни и творчества.

Куприн А.И. Голос оттуда. М., 1999.

Куприна К.А. Куприн – мой отец. М., 1979.

Осип Эмильевич Мандельштам (3 (15) января 1891 – 27 декабря 1938)

Родился в Варшаве. Отец, Эмиль Вениаминович (1856–1938), учился в талмудической школе в Берлине, занимался ремеслом, торговлей, в 1894 году переехал в Павловск, затем, купцом первой гильдии, в 1897 году в Петербург. Мать, Флора Осиповна Вербловская (1866–1916), получила музыкальное образование.

Отец мечтал сделать из Осипа коммерсанта, направил его в Тенишевское коммерческое училище (1900–1907), но Осип с детства писал стихи, изучал языки, после училища поехал в Париж, посещал лекции в Сорбонне на словесном факультете, изучал французскую поэзию, потом посещал лекции в Гейдельбергском университете, жил в Берлине, Швейцарии, Италии, очень много читал, прочёл всю русскую классику, особенно любил, как вся молодёжь того времени, творчество Надсона, знал, «что Надсон плох», но всё же перечитывал его книги, внимательно вчитывался в его дневники и письма, которые помогли ему постичь сущность поэта и простить ему юношеское его невежество. Вернувшись в Россию, поступил на отделение романских языков историко-филологического факультета Петербургского университета.

В автобиографической повести «Шум времени» (1925) О. Мандельштам рассказал о своём детстве, о родителях, о деде с бабушкой, увиденных, когда он побывал у них в Риге: «Дедушка – голубоглазый старик в ермолке, закрывавшей наполовину лоб, с чертами важными и немного сановными, как бывает у очень почтенных евреев… Добрая бабушка в черноволосой накладке на седых волосах и в капоте с желтоватыми цветочками мелко-мелко семенила по скрипучим половицам и всё хотела чем-нибудь угостить. Она спрашивала: «Покушали? Покушали?» – единственное русское слово, которое она знала… Вдруг дедушка вытащил из ящика комода чёрно-жёлтый шёлковый платок, накинул мне его на плечи и заставил повторять за собой слова, составленные из незнакомых шумов, но, недовольный моим лепетом, рассердился, закачал неодобрительно головой. Мне стало душно и страшно. Не помню, как на выручку подоспела мать.