История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции
Шрифт:
Он первый увидел, что земля поехала, он видит, что эта предзорная конница увозит её к новым берегам, он видит, что берёзки, сидящие в телеге земли, прощаются с нашей старой орбитой, старым воздухом и старыми тучами» (Собр. соч.: В 3 т. Т. 3. М., 1983. С. 159–160).
В это время С. Есенин и С. Клычков создали издательство «Московская трудовая артель художников слова», в котором выходят «Сельский час», «Ключи Марии» С. Есенина и несколько книжек С. Клычкова. В письме А.В. Ширяевцу С. Есенин 26 июня 1920 года писал, сравнивая Клюева и Клычкова: «А Клюев, дорогой мой, – бестия. Хитрый, как лисица… Очень похож на свои стихи, такой же корявый, неряшливый, простой по виду, а внутри черт.
Клычков же, наоборот, сама простота, чистота и мягкость, только чересчур от него пахнет физической нечистоплотностью. Я люблю его очень и ценю как поэта выше Орешина. Во многом он лучше и Клюева, но, конечно, не в целом. Где он
А в это время С. Клычков вместе с женой, Варварой Николаевной Горбачёвой, оказался в Крыму во власти белогвардейцев, которые знали о его сочувствии большевикам, дважды его допрашивали, дважды приговаривали к смертной казни… (См.: Писатели современной эпохи. Биобиблиографический словарь русских писателей ХХ века / Под ред. Б.П. Козьмина. Т. 1. М., 1928).
В Москву Клычковы вернулись в 1921 году. В 1923 году вышли сборники стихотворений «Гость чудесный» и «Домашние песни». Превосходный знаток творчества С. Клычкова, Николай Банников отметил, что стихи этих сборников существенно отличаются от раннего творчества: «В них исчезает бьющая в глаза сказочность и напевность, более сумрачным становится колорит. Всё большее место занимают в клычковских книгах стихотворения философского звучания с вечными темами любви и ненависти, добра и зла, жизни и смерти. Сосредоточенный в кругу своих чувств и переживаний, поэт всё чаще сетует на неустройства собственного бытия, на причиняемые ему литературные и нелитературные обиды, явственно слышатся у него ноты прощания с людьми и миром, хотя он осуждает Есенина за самовольный уход из жизни (стихотворение «Всегда найдётся место…» в сборнике «В гостях у журавлей»). И всё более чёткие черты обретает в его стихах тема тревоги за сохранность мира природы. Наступление цивилизации и техники на жившую своей самобытной жизнью деревню, на казавшиеся поэту заповедными леса и поля, на привычную тишину и глушь воспринималось Клычковым с чувством нескрываемой боязни. В душе он противился наступлению механизации и стандартизации жизни, жалел об утрате нравственно-этических ценностей, связанных со старой деревней» (В кн.: Клычков С. В гостях у журавлей. М., 1985. С. 19).
Вернувшись в Москву, С. Клычков заметил то, что ещё раньше заметил С. Есенин («уж очень мы все рассыпались»), в литературной среде – разобщённость, пустая полемика, групповая борьба. В четвёртом номере «Новостей» за 1922 год С. Клычков в статье «Утверждение простоты» подверг острой критике статьи Н. Асеева, который поверхностно анализировал поэтику Б. Пастернака. Н. Асеев ответил С. Клычкову в журнале «Печать и революция» (1923. № 6). С. Клычков в журнале «Красная новь», в котором он работал, в одном из номеров за 1923 год напечатал статью «Лысая гора», выразившую его теоретические размышления о современной поэзии, о неприятии формализма, о бесчестной групповой борьбе, похожей своей разноголосицей на шабаш на Лысой горе. С. Клычков, как и вся редакция журнала «Красная новь» во главе с А. Воронским, выступал за реализм, за Пушкина, за идеи и идеалы классического наследия выдающихся деятелей русской культуры.
Сергей Клычков задумал написать девятикнижие «Живот и смерть» о том, как жила и созревала Россия, как распадалась и разрушалась её жизнь, природа, истекала народная мудрость с её пословицами, поговорками, песнями, с её, казалось бы, нерушимым патриархальным укладом, с неистребимым русским национальным характером. Успел он написать только три прозаические книги и несколько полемических статей. В 1925 году появился автобиографический роман С. Клычкова «Сахарный немец», который сразу привлёк внимание критики. Валерьян Правдухин писал: «Большинство страниц романа написано на редкость крепким, подлинно русским, глубоко народным языком. Образность этой речи, её близость к старинным сказаниям порой прямо потрясают» (Красная новь. 1925. № 11). И действительно, неприхотливо повествование романа, которое ведётся от имени одного из участников Первой мировой войны: в центре событий Миколай Митрич Зайцев, прозванный в солдатском быту Зайчиком; сначала он был писарем, потом стал учиться на прапорщика, прибывает в свою родную часть уже «охвицером». Ротный командир, Палон Палоныч, тут же даёт указание, «встрёпку», Зайцеву, чтобы он держал себя как офицер. И потянулись скучные дни в «Хинляндии», ни немцы не стреляют, ни русские, только вшей подсчитывают в землянке. Фельдфебель Иван Палыч, Пенкин, капитан Палон Палоныч, Голубков, Василий Морковкин, Анучкин и другие появляются на страницах романа, раскрывая особенности этой тихой войны на Двине. Немцы случайно убили Морковкина и Анучкина, и больше никаких происшествий. Лишь рыжий Пенкин рассказал поучительную сказку «Ахламон», в которой злой царь Ахламон прошёл тяжкие испытания, чтобы вновь стать нормальным человеком, стать прекрасным витязем – «В кудрях шелк, / В речах толк, / Что стан, что рост, / А уж как про-ст!», – которого Зазноба повела в свой терем для совместного проживания. А так всё постыло и нудно.
Вызов к ротному взбодрил Зайчика. Ротному попалась старая газета, в которой имелась хвалебная рецензия о стихах Зайцева. Палон Палоныч язвительно сказал, что он стал «пылким почитателем» «статеек о вас и ваших стишках, а также, так сказать, и самих стишков ваших». В заключение капитан приказал: «…все эти ваши стихахушки с сего числа вы будете представлять мне, а после моего одобрения я сам буду их направлять в дивизию, и только после разрешения… ну, я думаю, понятно… Всех!» (Клычков С. Чертухинский балакирь. Романы. М., 1988. С. 45). А после этого драматического эпизода выпало счастье Зайчику побывать в отпуске в родных местах. И, проезжая по полям, лесам, попав в родную деревню Чертухино, никак Зайчик не налюбуется на дорогие сердцу места. А как встретили его родные, мать, отец, сестрёнка Пелагеюшка! Но многое изменилось в деревне, «мужиков позабрали, остались кобылы да бабы!», «теперь сено возят на бабах!», вышел во двор, потеплело на сердце, «на дворе корова Малашка стоит у яслей, сено по целой рукавице охаживает, а рядом с ней мерин Музыкант – уши расставил, и оба на Зайчика смотрят: молодой хозяин приехал!» (Там же. С. 70),
а потом пришла досада, не дождалась его Клаша, вышла замуж за красавца богатея, так расстроился, что и прогулка по лесу ничуть не успокоила его, вспомнил огромную ёлку, к которой шёл, чтобы посмотреть на малинник, в котором мать, Фёкла Спиридоновна, «сбирая когда-то малину, в малине его родила. Хорошо у своей колыбели, под густой елкой, посидеть ему и подумать: до края наполнено сердце, и жизнь вся разломлена, словно краюха, на равные половины: одна половина у Клаши в белых руках, а другая… Зайчик об этом сейчас и подумать не в силах, и вспомнить страшится!» (Там же. С. 107). Выходя из церкви, Клаша случайно увидела Зайчика, рослого красавца, которого она любила до войны, и упала в обморок. Очнувшись, она попросила его довезти её до дома, и тут они вновь повторили свои клятвы в любви. И всё пошло наперекосяк. Оказавшись в Питере, Зайчик знакомится с художницей, сходится с другом, который написал когда-то о нём статью. Вернувшись в роту, в которой ведётся следствие о ротном командире Тараканове, который всё время пил и не руководил ротой, Зайчик становится по неведомым канцелярским интригам подпоручиком и назначается на должность капитана Тараканова.И тут произошёл необыкновенный случай: Зайчик на виду всей землянки с чертухинскими мужиками выпрыгнул из окопа, пошёл к Двине, зачерпнул в котелок воды, вернулся, фельдфебель Иван Палыч поставил котелок с водой на огонь, и Зайчик вскоре увидел, как немец на том берегу тоже подошёл к воде и зачерпнул в котелок. Не выдержало сердце Зайчика, он взял винтовку и застрелил этого немца. За что? Ведь он сделал то же, что и Зайчик? Сначала Зайчика качали как героя, а потом пригорюнились: жалко убитого немца. Ведь не было боя, немец не стрелял, а просто взял воды. Бессмысленность этого поступка была безнравственна, это было нарушение человеческого закона: «у всех у нас шевельнулось к Зайчику недоброе чувство». Страдают солдаты, мучительно страдает и сам подпоручик. Зашёл Иван Палыч к Зайчику и увидел, недоумевая, «на призрачном свету от коптилки чистую струйку, бегущую из-под Зайчиковых глаз» (Там же. С. 216). А когда после этого убийства немцы открыли ожесточённый обстрел русских позиций, многие догадались, что это месть за убитого.
В романе действуют преимущественно мужики-чертухинцы, на фронте стоит тишина, есть время для разговоров, сказок, снов и сновидений, всё время мужики думают о равенстве, о богатых и бедных, мечтают о Счастливом озере, где живут совсем по-другому, поэтому сказка об Ахламоне очень близка душевному миру мужиков-солдат. «Сморгнёт Зайчик слезу, и исчезнет виденье, колыхнётся в углу паутинная сеть, и за нею снова вспыхнут далёкие страны… Смотрит Зайчик пристально, инда глаза больно: бежит, бежит, и чешуится Незнайка, а тот берег и глазами едва достанешь, на том берегу, на сахарном, стоит у самой воды маленький немчик с игрушечным ведёрком и черпает воду… – Стой, Русь, не бойся, ты мой, я твой, ты стрелял, теперь я стрелять буду…» (Там же. С. 218). И тут – вновь сражение, обстрел, Иван Палыч спасает подпоручика Зайцева, вытаскивая из разрушенной землянки.
Роман «Сахарный немец» привлёк внимание критики и читателей. В книге воспоминаний «Несгораемые слова» Николай Любимов писал: «У Клычкова всё было особенное, всё самобытное: от писательского почерка до манеры одеваться. Когда Клычков шёл по улице, «на нём нельзя было не остановить взгляда. Только ему могла идти его «летняя форма одежды»: выглядывавшая из-под пиджака, обычно синяя косоворотка и шляпа, из-под которой выбивались чёрные волосы, шляпа и косоворотка не создавали кричащего разнобоя. У Клычкова это воспринималось именно как сочетание, хотя и несколько странное. Оригинальность манеры одеваться соответствовала оригинальности его внешнего облика. Черты лица его были крупны, резки, но правильны. Посмотришь на него да послушаешь окающий его говор – ну, ясное дело: русский мужик, смекалистый, толковый, речистый, грамотей, книгочей, с хитрецой, себе на уме, работящий, но и бутылке не враг… В горделивой посадке головы и изяществе движений что-то почти барственное. Всё лицо озарено изнутри. В больших, синих-синих глазах, не глазах – очах, читается судьба русского таланта, всегда за кого-то страдающего» (Несгораемые слова. М., 1983).
В 1925 году роман «Сахарный немец» С. Клычков послал в Италию А.М. Горькому, который 31 марта 1925 года написал подробное письмо о достоинствах и недостатках романа, прочитав его «с великим интересом». О романе сразу стали говорить критики. В бюллетене Гиза была помещена рецензия, которая возмутила А.М. Горького, на что он откликнулся в письме своему секретарю П.П. Крючкову: «Писательское умение Клычкова, его великолепный образный язык, мастерское изображение человека и природы – достаточно хорошо известны, так же, как известны и все его недостатки. Роман «Сахарный немец», переиздаваемый «Федерацией», является первым прозаическим произведением Клычкова. В нём с большим лирическим напряжением показана гибель прочного мужицкого психологического и бытового уклада в столкновении с ужасами империалистической войны. Герой романа Зайчик, мирный, добрый человек и мечтатель, попадает на фронт. Он вынужден идти сам и посылать других на убийство – и это медленно, но верно опустошает его. В книге наряду с фронтом показана и деревня, родина Зайчика. Однако фронтовая часть производит более сильное впечатление своим реализмом, ярким и чётким изображением солдатской и денщицкой жизни, окопного и блиндажного быта. Читается роман с большим интересом» (Архив А.М. Горького. Т. XIV. С. 463).
В 1926 году в журнале «Новый мир» (№ 1. С. 3–9) опубликован роман «Чертухинский балакирь», а в журнале «Молодая гвардия» за 1927 год (№ 9—12) – роман «Князь мира», которые поставили С. Клычкова в ряд из самых талантливых прозаиков в новой России. А.В. Луначарский в статье «Литературный год» писал: «Приходится признать большое художественное достоинство за такими произведениями, как «Братья» Федина и «Неразменный рубль» Клычкова. Само собой разумеется, попутнический роман сводится не только к этим двум произведениям. Я называю их потому, что в художественном отношении и по глубине анализа некоторых явлений нынешнего времени у Федина и прошлого – у Клычкова эти романы мне кажутся самыми замечательными и такими, которые, несомненно, войдут прочно в нашу литературу» (Красная панорама. 1929. № 1).