История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции
Шрифт:
В. Розанов не входил ни в одну из эстетических групп и направлений, он шёл своим путём русского националиста, следуя в основном за А.С. Сувориным, который от либерализма 60-х годов склонялся к русскому национализму. О событиях 1905 года В. Розанов опубликовал в «Новом времени» несколько статей, в частности «На митинге», «Среди анархии», в которых подчёркивал ту же самую беду российской государственности, что и в 60-х годах, – бюрократизм и злобную власть чиновничества.
Выходит книга В. Розанова «Ослабнувший фетиш. Психологические основы русской революции» (СПб., 1906), по-разному оценивают её критики в журналах «Книга», «Золотое руно», «Мир Божий». В этот период Розанов разрывает с группой Мережковских и выходит из Религиозно-философского общества, продолжая вести линию русского национализма в своих статьях в газете «Новое время». Новый сборник его статей «Когда начальство ушло…» (СПб., 1910), как отмечали биографы, подвергся острой и разнообразной критике с разных направлений. «Большой писатель с органическим пороком», «Бесстыжее светило, или Изобличенный двурушник», «Открытое письмо В.В. Розанову» – таковы были некоторые из названий этих статей. В. Розанов не остался в долгу и опубликовал ряд резких изобличений: «Открытое письмо А. Пешехонову и вообще нашим «социал-сутенерам» (Новое время. 1910. 15 декабря), «Литературные и политические афоризмы» (Ответ К.И. Чуковскому и П.Б. Струве) (Новое время. 1910. 25, 28 ноября, 9 декабря), «Литературный террор» (Новое время. 1911. 12 января).
В начале 1911 года В. Розанов получил письмо с острова Капри от М. Горького с просьбой разыскать сочинение святого Иринея Лионского и книгу Е. Голубинского «История русской церкви» и прислать ему на Капри, нигде их
Много лет В.В. Розанов работал над книгой, которая состоит словно бы из листов, заполненных только что. Возникнет мысль, он её запишет. Потом следующая, он и её запишет. Так накапливалась целая галерея мыслей, вроде бы ненужных и необязательных. Однако вместе эти мысли, записанные наедине с самим собой, дают какое-то представление и о нём самом и о том мире, в котором всё это возникает, оживает, передают свежее впечатление о людях, об обществе, о культуре. «Так и жизнь в быстротечном времени срывает с души нашей восклицания, вздохи, полумысли, получувства, – писал Розанов в начале книги «Уединённое», определяя её жанр, – которые, будучи звуковыми обрывками, имеют ту значительность, что «сошли» прямо с души, без переработки, без цели, без преднамеренья, – без всего постороннего… Однако кое-что я успевал заносить на бумагу. Записанное всё накапливалось. И вот я решил эти опавшие листы собрать» (Несовместимые контрасты бытия. М., 1990. С. 459). Записи он делал где придётся, в редакции, в вагоне, во время занятий нумизматикой, на улице, в университете, на обороте транспаранта, на Троицком мосту, в постели ночью… И 29 декабря 1911 года подвёл как бы итог своим уединённым размышлениям: «Никакой человек не достоин похвалы. Всякий человек достоин только жалости» (Несовместимые контрасты бытия. С. 539). Новизна жанра, полная откровенность очередных раздумий, честных, чистых от всякой конъюнктуры, идущих из души, но порой противоречивых, тоже идущих из души, – всё это создает всамделишный портрет живого человека, глубокого, сильного, откровенного, при всей его парадоксальности, Василия Розанова… И это «Уединённое», а также её продолжение – «Опавшие листья» – одна из великих заслуг писателя и философа перед русской литературой. «Я знаю, – писал М. Горький В. Розанову в начале 1912 года, – что разноцветная душа Ваша пребудет таковою до конца дней, и не могу думать, чтоб темная, нововременская путаница в сердцевину въелась Вам, – если и въелась, так ничтожной частью. Это темное – где-то около Вас, а внутри – прекрасный, смелый, человечий огонь, которым я любуюсь и который люблю. Мне кажется, я уже должен был написать Вам что-то подобное о моем к Вам отношении, оно – давно уже такое и, думаю, что таким останется, как бы мы ни поругались, если понадобится всё-таки поругаться» (Контекст. 1978. М., 1978; Письма А.М. Горького к В.В. Розанову. С. 305).
Осенью 1913 года во всех центральных газетах России освещался судебный процесс против Менделя Бейлиса, обвиняемого в ритуальном убийстве православного мальчика Андрея Ющинского. Возник небывалый конфликт между православными христианами и представителями иудейской веры. М. Меньшиков, А.А. Измайлов, обозреватель газеты «Биржевые ведомости», В. Розанов, друг А. Измайлова, и многие другие авторитетные журналисты и писатели внимательно следили за ходом процесса. Писал о процессе М. Меньшиков, писал А.А. Измайлов, писал и В. Розанов. К удивлению журналистов и литераторов, В. Розанов полностью встал на позицию обвинителей Менделя Бейлиса. Если раньше В. Розанов не раз проявлял себя юдофилом, то в этом конфликте В. Розанов сделался правее самых правых. Статьи В. Розанова по этому процессу собраны в сборнике «Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови» (СПб., 1914), о котором появились рецензии в «Русской речи», в «Новом времени», в «Русской мысли». Статью «Не нужно давать амнистию эмигрантам» газета «Новое время» отказалась печатать. В. Розанов напечатал её в «Богословском вестнике». В газете «Земщина» В. Розанов опубликовал статью «Наша кошерная печать», в которой обрушился на Мережковского и Философова за их поддержку Бейлиса. Началась бурная полемика, в ходе которой В. Розанов был вынужден выйти из Религиозно-философского общества, и общество раскололось.
Исследователи и биографы считают В.В. Розанова одним из крупнейших специалистов по еврейскому вопросу в России. В.В. Розанов не один раз писал о евреях в русском обществе, но книга «Европа и евреи» (СПб.: Новое время, 1914) в известной степени подводит некоторые итоги, особенно зачительны две его статьи «Иудеи и иезуиты» (Новое время. 1913. 27 октября) и «В преддверии 1914 года (Новое время. 1914. 1 января). В.В. Розанов говорит о силе евреев, которые не сливаются ни с одним народом, где они проживают, отмечает их цепкость и солидарность. «Евреи выступили как единая всесветная нация, почти как один человек, – и накинулись на Россию и русских, на российское государство, на русский суд, на русскую остающуюся от них независимой печать, требуя чтобы все оставалось не в рамках объективного пристрастия, «не взирающего на лица» и нации, а чтобы все это взирало на евреев и сохраняло за евреями какую-то совершенно дикую и небывалую привилегированность: быть не судимыми, быть не обвиняемыми, быть даже не подозреваемыми…» (Розановская энциклопедия. С. 1460). В. Розанов, ссылаясь на Талмуд, напоминает о «сорокавековой еврейской традиции», которая делит человечество на «чистых», «кошерных», «наших» (то есть евреев) и всех остальных – «заклятое» и «трефа»… ибо они не чисты и гои. Сорока веков нельзя отмыть ни от кого; сорок веков сильнее всякой индивидуальности» (Там же).
Некогда В. Розанов благодушно относился к евреям в русском обществе, ну что из того, что в Литературном фонде стали господствовать Венгеров и Гуревич, в «Кассе взаимопомощи русским литераторам и ученым» – Слонимский, в «Русском богатстве» – Горнфельд, а в «Современном мире» – Краникфельд, писал, спорил, но как только узнал, что еврейский террорист убил премьер-министра Петра Столыпина, так резко изменилось отношение к евреям, которые отняли все надежды на реформы сверху, и они предстали в своём подлинном виде, тогда убило всю жалость, сочувствие. «Банки, сосредоточенные в еврейских руках, т. е. золото страны, сосредоточенное у евреев, и дает им возможность «давать дышать» или «давить» русских… Ну и уж, конечно, «давить», если кто решается поднять голос против этого задушения страны… И когда революция начнет вообще одолевать… то евреи сбросят маску «сочувствия русскому народу», какую пока носят, и «примыкания к русскому литературно-освободительному движению», начиная с декабристов, Белинского и Добролюбова, и быстро и энергично передушат… всю русскую часть революции, всех собственно русских вождей революции, и в ворота «взятой крепости» войдут, конечно, одни! – войдут с криками «Радуйся, русский народ, – мы даровали тебе свободу!»… Подождите. Через 150–200 лет над русскими нивами будет свистеть бич еврейского надсмотрщика. И под бичом – согнутые спины русских рабов… В настоящее время для России нет двух опасностей. Есть одна опасность. Евреи». И ещё две цитаты из очерков «Сахарна» и «Мимолётного»: «Позвольте нам автономизироваться от вас, как вы автономизировались от нас… Пусть учатся в своих хедерах. Сколько угодно и чему угодно. Заводят там «своего Дарвина» и хоть десять Спиноз. Не нужно вмешиваться в «жаргонную литературу» и «ихние хедеры», не нужно самого наблюдения за этим, никакого надзора и цензуры за печатью и школами. Пожалуйста, – пишите там что угодно и учите чему угодно, только не с нашими детьми и вообще не с нами». И из «Мимолётного»: «Вот что все евреи от Спинозы до Гузенберга не могут отвергнуть, что когда произносится слово «ЕВРЕЙ», то все окружающие чувствуют ПОДОЗРЕНИЕ, НЕДОВЕРИЕ, ЖДУТ ХУДОГО, ждут беды себе. Что? Почему? Как? – Неизвестно. Но не поразительно ли это общее беспокойство, недоверие и страх». Розанов был убеждён, что Христос не был евреем: «Христос вас победил и раздавил. Он выступил как «пастырь кротких» и дал с тех пор победу кроткому, терпеливому на земле. Вот
этого-то «кроткого начала» вы и не победите своим отвратительным гвалтом» (Русская литература. М., 2004. С. 830).Февральскую революцию В. Розанов ожидал, ещё в 1913 году он предвещал её возникновение. А когда революция пришла, В. Розанов растерялся, не спал ночами в ожидании чего-то необычного и противоестественного. Но потом всё вроде бы успокоилось, он поддерживал некоторые решения Керенского, но недолго. Разгул народных масс становился не по душе. «Новое время» полевело, многие статьи В. Розанова отвергало, 22 статьи этого периода В. Розанов подписывал псевдонимом – Обыватель.
Беспокоясь за семью, В. Розанов выехал в Сергиев Посад, по рекомендации Флоренского он поселился в доме священника в Красюковке. Не было средств к существованию, голод, холод, предчувствие, что любимая им Россия утрачивает свою мощь и способность защитить себя, и многие беспорядки в жизни разрушают внутренний духовный мир В. Розанова. В минуты, когда В. Розанов приходил в себя, он продолжал делать записи, подобные тем, что составили книги «Уединённые» и «Опавшие листья». После мучительных поисков В. Розанов назвал эти около 300 записей «Апокалипсис нашего времени» – полные тоски, беспокойства, пессимизма в трактовке русской и мировой истории. В октябре 1918 года В. Розанов написал «Обращение к евреям», в котором полностью отказался от обвинений еврейского народа, приказал уничтожить непроданные книги по делу Бейлиса. Надежда Розанова, дочь В.В. Розанова, с прискорбием описывает последние дни великого писателя: 24 ноября 1918 года произошёл инсульт, приковавший его к постели. А.И. Киракозова, работавшая с Горьким в Петроградской комиссии по улучшению быта учёных, вспоминала: «Образчиком его исключительной чуткости и теплоты может служить его отношение к больному писателю В.В. Розанову, бывшему в лагере его литературных врагов… Розанов умирал от голода, но за помошью не обращался. Узнав о его тяжелом положении, Алексей Максимович передал мне из своих личных средств десять тысяч и просил послать Розанову, не упоминая его фамилию. Розанов, вероятно, так и не узнал, кто помог ему в эти тяжёлые дни» (Воспоминания о Горьком. 1917–1921. Архив Горького. Цит. по кн.: Контекст. 1978. М., 1978. С. 327).
20 января 1919 года В. Розанов, узнав, от кого пришла помощь, написал М. Горькому письмо: «Дорогой, милый Алексей Максимович! Несказанно благодарю Вас за себя и за всю семью свою. Без Вас, Вашей помощи, она бы погибла… Много думаю о Вас и Вашей судьбе. Какая она действительно горькая, но и действительно славная и знаменитая. И дай Вам Бог ещё успеха и успеха большого, Вы вполне его заслуживаете. Ваша «Мальва» и барон составляют и уже составили эпоху. Так это и знайте» (Вестник литературы. 1919. № 8. С. 14).
Вскоре Василий Васильевич Розанов скончался.
Розанов В.В. Несовместимые контрасты бытия. М., 1990.
Розанов В.В. Сочинения. М., 1990.
Розановская энциклопедия. М., 2008.
Леонид Николаевич Андреев
(9 (21) августа 1870 – 12 сентября 1919)
Родился в обеспеченной семье землемера-таксатора Николая Ивановича Андреева (1847–1889) и Анастасии Николаевны Пацковской (1851–1920), рано осиротевшей дочери польского помещика. Дед, предводитель орловского дворянства Карпов, сошёлся с крепостной, родил сына, потом выдал её замуж за сапожника Андреева. Семья была большая – три мальчика и две девочки, но Леониду уделялось больше теплоты и заботы. Занимался дома, потом в гимназии, где увлёкся учениями Л.Н. Толстого, Ч. Дарвина, Э. Гартмана, Д. Писарева, А. Шопенгауэра; остыв к этим философам, заинтересовался революционным народничеством и его вождями, в частности Н.К. Михайловским. В это же время Леонид Андреев проявил свои способности в рисовании, увлекался живописью. В 1891 году поступил на юридический факультет Санкт-Петербургского университета, потом перевёлся в Московский университет, который окончил в 1897 году кандидатом права. В 1892 году написал очерк о голодном студенте «В холоде и золоте» и напечатал его в журнале «Звезда» под псевдонимом Л.П. После этой публикации Леонид Андреев осмелел и, продолжая учиться в университете, начал серьёзно заниматься литературной деятельностью, печатая в газете «Орловский вестник» очерки и рассказы. С октября 1897 года Леонид Андреев был приглашён помощником присяжного поверенного Московского округа, несколько лет выступал в суде как защитник. Одновременно с этим «Московский вестник» пригласил его работать в качестве судебного репортёра. Под псевдонимом Леонид Андреев печатал свои судебные отчёты, фельетоны, рассказы в газете «Курьер», привлёк к сотрудничеству многих начинающих молодых писателей – А.С. Серафимовича, Б.К. Зайцева, А.М. Ремизова, Г.И. Чулкова. Рассказ «Баргамот и Гараська», опубликованный в «Курьере» 5 апреля 1898 года, привлёк своей простотой и простодушием многих читателей, обратил на него внимание и Максим Горький. Вскоре в марте 1900 года они познакомились, Леонид Андреев стал бывать на «средах», читал многие свои сочинения, подружился со многими молодыми и известными писателями, художниками, артистами, стал часто бывать в театрах, полюбил Фёдора Шаляпина, писал ему адрес в честь одного из его бенефисов.
Первую книгу Леонида Андреева «Рассказы» за свой счёт в издательстве «Знание» в 1901 году издал М. Горький, после шумного успеха в 1902 году вышло и второе издание. Книга получила одобрение Льва Толстого, Антона Чехова, Николая Михайловского и многих литературных критиков и рецензентов. Так Леонид Андреев вошёл в шумную литературную среду как «человек редкой оригинальности, редкого таланта и достаточно мужественный в поисках истины» (А.М. Горький).
Леонид Николаевич Андреев, ещё вчера безвестный репортёр «Курьера», сегодня стал не менее знаменитым, чем Максим Горький. Повсюду говорили о нём, спорили, ругали. И всё из-за того, что он осмелился написать и опубликовать рассказ «Бездна». Находили этот рассказ безнравственным, порнографическим, предлагали изъять его из библиотек, запретить, сжечь. Шумная полемика вокруг рассказа сделала имя Андреева весьма популярным в различных кругах. Всем он казался ужасно развращённым, циничным.
А Леонид Николаевич недавно женился по любви, жил скромно и незаметно в одном из тихих московских переулков, по-прежнему писал фельетоны на различные городские темы. Подумывал о пьесе для Московского Художественного театра, не раз к нему обращались Немирович-Данченко и Станиславский. И Горький не раз советовал ему взяться за пьесу. Только непонятная робость в этом смелом до дерзости писателе сковывала его творческие силы. Горький искренне, ликующе отнёсся к его первой книге. А если Горькому понравилось, то завтра же его мнение станет известно по крайней мере пол-Москве и пол-Петербургу, да потом уж и всей России. И как полезны ему были чтения рассказов на «средах», где собирались дружески настроенные к нему талантливые люди – жёстко критиковали его и всех, кто читал свои произведения, но и восторженно одобряли, если произведения заслуживали того. А уж после критики друзей с какой яростью снова перелопачивал своё сочинение, особенно прислушивался он к мнению Ивана Бунина, острого на язык, много читавшего, думающего, наблюдательного, легко понимающего суть произведений своих коллег по литературе. И чего бы ни касался этот высокий, стройный, с тонким, умным лицом, всегда хорошо и строго одетый собрат по перу, в нём всегда угадывался крупный, талантливый художник, которого не зря, конечно, прозвали «слишком юным академиком». Не раз на «средах» шутили и о его «Бездне». Шутили даже, повторяя каламбур: «Будьте любезны, не читайте «Бездны». Андреев был молод, красив собой, небольшая бородка и длинные чёрные волосы, поддёвка и сапоги, в которых он появлялся повсюду – в гостях, дома, в театре, обращали на него внимание. А жёлтая пресса зубоскалила по поводу его поддёвки, попутно выдумывая множество злых и обидных небылиц. Трудно быть популярным человеком на Руси. Но великое счастье – им быть! Никто бы его и не заметил, если бы не Горький. Полгода пролежала книжка Леонида Андреева в издательстве И. Сытина. И – ничего. А счастливая мысль Горького реорганизовать издательство «Знание» и привлечь к издательству талантливых писателей сразу поставила книгу Леонида Андреева в план изданий, и вышла она в 1901 году: «Посвящаю эту книгу Алексею Максимовичу Пешкову. Л. Андреев», а в дарственной записи Леонид Андреев признался, что подражает он ему, Алексею Максимовичу: «Не твоим писаниям, а твоему смелому и благородному духу, твоему прекрасному сердцу, в котором живет ненависть к злому – эта лучшая форма любви к доброму…» (Горький и Леонид Андреев. Неизданная переписка. М., 1965. С. 125).