История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции
Шрифт:
Переписка Горького и Леонида Андреева даёт очень много материалов для воссоздания творческого лица Леонида Андреева и многогранного характера Максима Горького, помогает понять единство двух художников и огромное различие между ними в отношении к реальной жизни, к сложностям и противоречиям революции, к своим неоднозначным коллегам. В январе 1903 года Леонид Андреев пытается дать анализ этих отношений, пишет откровенное письмо, в котором напоминает, что: «В одной тряской корзинке не могут улежаться железный горшок с глиняным; ты железный, ты некоторых толчков и не заметил, а мне было больно, ибо я глиняный». Да, он идёт под знаменем Горького, ему дорог дух свободы, этому святому духу он будет всегда служить своим пером. Но, признаётся Андреев, в нём есть противные черты: «Во мне ужасно много мещанского тяготения к благополучию, к погремушкам, к внешним знакам почета; трусоват я, люблю поговорить о себе, а когда у меня болит мозоль на две копейки, беспокойство я делаю на сто тысяч…» Андреев обеспокоен тем, что в критике начали ругать его рассказы «В тумане», «Бездна», и он почувствовал себя беззащитным и одиноким. В журнале «Новый путь» Зинаида
Если царскую администрацию привлекли натуралистические подробности некоторых эпизодов, то В. Щигров в «Критических этюдах» (Крымский курьер. 1903. № 31. 2 февраля), Ч. Ветринский в «Заметках о текущей литературе» (Самарская газета. 1903. 10 января), А. Измайлов (Биржевые ведомости. 1903. 6 января) поддержали публикацию рассказа как прежде всего продолжение вопросов, поднятых в «Крейцеровой сонате» Л.Н. Толстого. Особое мнение о рассказе высказало «Новое время» в статье В. Буренина (1903. 31 января), назвавшего рассказ порнографическим произведением. Рассказ резко осудила в «Письме в редакцию «Нового времени» (1903. 7 февраля) графиня С.А. Толстая, поддержавшая Буренина: такой рассказ не имеет права на публикацию. «Письмо в редакцию «Нового времени» графини С.А. Толстой было перепечатано многими изданиями, многих критиков и писателей оно затронуло. И. Гофштеттер в статье «Мораль и свобода творчества» (Слово. 1903. 9 февраля), В.В. Розанов (Новое время. 1903. 11 февраля) с разных позиций откликнулись на письмо графини. Вскоре вышла книга Н. Денисюка «Смута общественной совести. По поводу произведений Леонида Андреева, полемики нашей печати и рассказа «Бездна», М., 1904, в которой подведены итоги этой дискуссии: либералы осудили письмо графини Толстой за поддержку Буренина и газеты «Новое время», другие поддержали свободу слова в художественном произведении.
М. Горький ответил Л. Андрееву сухо: приезжай в Нижний Новгород и поговорим. «Ты – плохо живешь, – писал он в январе 1903 года, – очень много вокруг тебя пустых и незначительных людей, оттого мне кажется – и возникают у тебя настроения, подобные тому, которое побудило тебя написать несуразное твое письмище. Чудак ты» (Указ. соч. С. 177).
Леонид Андреев так же, как знаньевцы, был за широкую демократичность, против самодержавия, он поддерживает студенческие волнения и чаще всего разделяет их революционные намерения, но активное участие в этих событиях ограничивается благотворительными акциями. Квартира его подвергалась обыску, а в начале 1905 года здесь собрались большевики и провели нелегальное заседание. Жандармы знали об этом, арестовали Л. Андреева, однако Андреев был уже известным писателем, появились статьи в газетах, письма влиятельным лицам, и через месяц Андреев был выпущен из тюрьмы. Но пребывание в тюрьме он не раз подчеркнёт в своих письмах, воспоминаниях.
Евгений Замятин вспоминает, как в начале 1906 года в Гельсингфорсе проходила Красная гвардия, собирались митинги, разнеслось объявление, что на очередном митинге будет выступать какой-то член Государственной думы и Леонид Андреев, автор повестей «Мысль», «Жизнь Василия Фивейского» и других популярных произведений. Интерес к митингу сразу вырос… Девицы, особенно партийные, обожали Леонида Андреева, одной из них, влюблённой в него, он перед выходом на сцену отдал свой зонтик: «И вот над головами – бледное, взволнованное лицо, букет кроваво-красных роз. И в тишине – редкие, раздельные слова: – Падают, как капли, секунды. И с каждой секундой – голова в короне все ближе к плахе. Через день, через три дня, через неделю – капнет последняя и, громыхая, покатится по ступеням последняя корона и за ней – голова…
Дальше – не помню. Помню одно: тогда это казалось очень значительным, и заражало…» (Книга о Леониде Андрееве. СПб.: Изд-во Гржебина, 1922).
Дальше и глубже в познание политических страстей Л. Андреев не шёл, оставаясь внимательным и чутким наблюдателем, но не более того, хотя его по-прежнему «очень трогает, очень волнует, очень радует героическая, великолепная борьба за русскую свободу» (Вересаев В.В. Воспоминания. Изд. 2. М., 1938. С. 423).
С тревогой наблюдал М. Горький перемены в душевном состоянии Леонида Андреева, его уход от революционных мыслей и поглощение его семейной жизнью. Порой Андреев крепко выпивал, мог сделать то, о чём потом сожалел, мог признаться в любви, оскорбить, а потом раскаиваться. Горький был беспощаден к таким проступкам.
Андреев радуется, что «проскочила» через цензуру его повесть «Жизнь Василия Фивейского», посвящённая Фёдору Шаляпину, спрашивает о судьбе пьесы «Евреи» Евгения Чирикова, которая очень нравится Горькому, огорчается, когда узнаёт, что пьесу цензура запретила. Жизнь вся так и проходила: напишет рассказ,
напечатают, критика то похвалит, то поругает, а после этого начинаются радости или тревоги, он обо всём извещает М. Горького, который как редактор то хвалит написанное, то ругает, высказывая свои пожелания. Л. Андреев так описывает своё мировоззренческое состояние: «Кстати: когда меня спрашивают теперь, позитивист я или идеалист, у меня делаются колики в желудке и заворот кишок. И когда я слышу: позитивист, идеалист, мне хочется выть, ныть, царапаться в дверь, просить в долг, драться, стонать» (Там же. С. 212).В 1906 году Л. Андреев написал повесть «Губернатор» (Правда. 1906. Кн. 3), в которой оправдал террористический акт против царского сановника как нравственное возмездие против насильника; драму «К звёздам» (Знание. Кн. 10. СПб., 1906) и драму «Савва» (Знание. Кн. 11. СПб., 1906), в которых автор старается показать человека и народную массу в поисках справедливого дела на земле, но без успеха. Пьеса «Савва» успехом не пользовалась, многие критики отнеслись к ней отрицательно, но «К звёздам» в постановке Свободного народного театра в Вене имела шумный успех, особенно среди рабочих. После Вены Андреевы побывали в Швейцарии, потом в конце апреля 1906 года переехали в Финляндию, отстроив недалеко от Гельсингфорса вместительную дачу, в которой несколько месяцев Александра Михайловна ждала второго ребёнка. Андреев вёл активную жизнь, участвовал в майской демонстрации, восхищался Красной гвардией. В июле на многолюдном митинге финской революционной Красной гвардии смело говорил против роспуска Государственной думы и призывал к вооружённому восстанию. Через несколько дней после этого вспыхнуло Свеаборгское вооружённое восстание, жестоко подавленное. На улицах финских городов население полностью поддержало царскую Россию, сотни красногвардейцев и матросов погибли от рук финских черносотенцев. Опасаясь ареста, Андреевы уехали сначала в Норвегию, потом в Стокгольм, потом, в ожидании ребёнка и покоя, уехали в Берлин.
М. Горький ещё жил в Америке, думал о переезде в Италию, когда 23 сентября Леонид Андреев прислал ему письмо о своих революционных «злоключениях» и творческих планах. По словам Леонида Андреева, потерялось много времени, но с сентября 1906 года, чтобы наверстать упущенное, пишет «двумя руками»: «Написал «Елеазара», пишу «Жизнь Человека». Чудно!» (Там же. С. 273).
Свеаборгское восстание и его жестокое подавление, отзвуки этого восстания в Финляндии резко изменили отношение Андреева к революции. До Свеаборга на Финляндию были надежды, а потом, на его глазах, произошла гнусная история предательства, когда Красная гвардия осталась одинокой и покинутой, Финляндия же могла забастовать, но «она не только не забастовала, – писал Андреев Горькому в октябре 1906 года, – но в лице своих интеллигентных черносотенцев расстреливала красногвардейцев, а в лице крайних партий – отказалась от союза с ними»: «Я видел этих лояльных финнов, которые толпами шли на охрану железной дороги; я видел этих милых финнов, отказывавших в куске хлеба красногвардейцам, бродившим по лесам. Я слышал, как глупость и злоба и дрянненькое, трусливое, подкупленное манифестом негодяйство шипело о необходимости сидеть тихо, не вмешиваться и беречь свою «финскую свободу» и клялось в ненависти к красногвардейцам. Жить противно становится, глядя на всю эту мерзость… И поверь мне: появись ты сейчас в Финляндии – большинство встретит тебя как врага их спокойствия, их кадетского благополучия, их «финской» свободы…» (Там же. С. 275–276).
Этот трагический конфликт отказа от революционной борьбы больно ударил по самосознанию Леонида Андреева, и, видимо, поэтому он написал «Жизнь Человека» и «Елеазар».
М. Горький тут же прочитал «Жизнь Человека» и написал Андрееву откровенное признание: ты – талантлив, может быть, «самый талантливый писатель двух частей света», но опять ты поторопился: «Жизнь Человека» – это превосходно как попытка создать новую форму драмы. Я думаю, что из всех попыток в этом роде – твоя, по совести, наиболее удачна. Ты, мне кажется, взял форму древней мистерии, но выбросил из мистерии героев, и это вышло дьявольски интересно, оригинально. Местами, как, например, в описании друзей и врагов человека, ты вводишь простоту и наивность лубка – это тоже твое и это – тоже хорошо. Язык этой вещи – лучшее, что когда-либо тебе удавалось… В жизни твоего человека – почти нет человеческой жизни, а то, что есть – слишком условно, не реально… Вообще ты слишком оголил твоего человека, отдалив его от действительности, и тем лишил его трагизма, плоти, крови…» (Там же. С. 278).
Известный театральный критик Юрий Беляев, рецензируя постановку пьесы в театре Комиссаржевской режиссёром Вс. Мейерхольдом, высказал много принципиальных возражений: пьеса Андреева скорее похожа на «изделие гробовщика» (Новое время. 1907. 24 февраля). Зинаида Гиппиус в литературном обзоре «Человек и болото», критикуя творчество Леонида Андреева, особое место уделила пьесе «Жизнь Человека»: «Жизнь Человека» Л. Андреева – несомненно, самая слабая из всего, что когда-либо писал этот талантливый беллетрист… прочтите грубую, топорную и в высокой степени глупую «молитву» героя драмы, так величественно названного Человеком с большой буквы. Ходульные слова – старательно выдуманные для изложения известной всем мещанам мысли… Символизируется Судьба у Андреева «серым Некто», нисколько не страшной, а бутафорской фигурой… Самого примитивного понятия о том, что такое искусство, достаточно, чтобы отвергнуть эту драму. О ней не может быть двух мнений» (Весы. 1907. № 5. С. 53–56).
Смерть Александры Михайловны, родившей сына Даниила, потрясла Андреева, он долго не приходил в себя, уехал на Капри, очень много пил, буянил, но в минуты просветления написал повесть «Иуда Искариот и другие» (Знание. Кн. 16. СПб., 1907).
На Капри М. Горький предложил Л. Андрееву быть редактором сборников «Знание» в Петербурге, предполагая оставить всё так, как уже сложилось. Но Л. Андреев, как только прибыл в Петербург, увидел много талантливых поэтов и прозаиков и задумал привлечь их.