История с благополучным концом
Шрифт:
– Что-нибудь случилось?
– внимательно оглядев его в передней, спросила жена.'
– Все в порядке. А что?
– Звонил какой-то мужчина, это было в два часа, попросил тебя разбудить. Я сказала, что тебя нет дома... По-моему... Он спросил, как ты себя чувствуешь. Мне он показался чем-то встревоженным. Его зовут Агасаф.
– Агасаф? Понятно, - засмеялся Рауф.
– Это мой приятель, завотделом из Министерства здравоохранения. Очень заботливый человек. Между прочим, доктор наук. Мы вчера случайно встретились после работе, ты не представляешь, какой я был уставший, вот ему и показалось, что я плохо выгляжу. Пульс прямо на улице проверил, спросил, какое давление, а потом взял слово, что буду за собой следить. Ты глядя - сразу и позвонил. Молодец, Агасаф.
– Он просил позвонить.
– Надо будет как-нибудь пригласить его в гости, - сказал Рауф.
– Звонить просто так нет никакого смысла. Ты же с ним поговорила.
Обедать они сели вдвоем.
– Ты действительно нездоров, -
– Да нет... А где дети?
– У соседей, должны скоро вернуться.
О детях Рауф подумал с удовольствием, они пошли в него и были такими же, как он в молодости, высокими и стройными. На этом, правда, сходство кончалось. Рауф все чаще замечал, что в характере и манерах сыновей сильно проявляется материнская порода. Против этого он в общем-то ничего не имел, хотя порой его удивляло и слегка настораживало, что здоровые ребята- студенты, которым он никогда не отказывал ни в чем, вместо того, чтобы предаваться развлечениям, присущим их возрасту, чересчур много занимаются и большую часть своего досуга добровольно отдают чтению. Оба учились на биофаке, старший, Расим, - на третьем курсе, Руфатик - на первом, Из-за "нехватки" времени воспитание детей Рауф целиком доверил жене, оставив себе улаживание трудностей, с которыми без мужской поддержки трудно справиться матери двух взрослых сыновей. Но ни в детстве, ни позже нужды в его вмешательстве почти не возникало. Только с недавних пор он был вынужден делать им замечания, особенно старшему, за частое употребление его любимых словечек и выражений.
Времени до ухода осталось мало, но Рауф все-таки полчаса подремал, и это заметно освежило его. Побрившись, он переоделся и, пройдя в столовую, объявил жене, что идет в гости к Арифу играть в нарды. Не поднимая головы от разложенных перед ней на столе курсовых работ, она в ответ кивнула и посоветовала взять с собой ключ. Рауф знал, что жена ему не поверила, но это ничуть его не беспокоило. Времена бурных сцен ревности и переселений к родителям миновали давным-давно, и с тех пор Рауф пользовался неограниченной свободой. К жене он относился хорошо, как к близкой и доброй родственнице, и по мере возможности старался делать ей приятное. На людях - в театре, на концерте или в гостях, куда они отправлялись по какому-нибудь торжественному поводу, он появлялся непременно с ней, и никогда не отказывал в ее редких просьбах, связанных с покупками и расходами на поездки.
Халида и теперь выглядела вполне миловидной - ее фигуру при доброжелательном отношении еще можно было именовать стройной, а на лицо жены с нежной родинкой на щеке и улыбчивыми губами, вызывающее в памяти девушку, с которой он познакомился когда-то на студенческом вечере, Рауф и ныне изредка поглядывал не без удовольствия.
В ту зиму Рауф, студент Кировабадского сельскохозяйственного института, вернулся в родной город после томительного полугодового отсутствия на каникулы. Профессией агронома он овладевал с трудом и без всякого удовольствия по двум причинам. Если первая - стойкое отвращение к любой области сельского хозяйства, казалась ему уважительной и представляла в глазах бакинских приятелей да и в собственных человеком тонкого вкуса, то вторая, из-за которой три года назад Рауфа исключили из числа студентов юридического факультета за хроническую неуспеваемость и пропуски занятий, проистекала, главным образом, от непреодолимой лени и переоценки своей неуязвимости, обеспеченной деньгами, связями семьи, и считалась недостойной упоминания вслух,
Между прочим, вынужденный уход из университета вовсе не означал, что перспектива стать юристом в то время казалась Рауфу недостаточно заманчивой. Напротив, в своих мечтах, связанных с прекрасным будущим, он всегда видел себя прокурором. Ему очень хотелось стать именно прокурором, так как, по его мнению, подкрепленному регулярными наблюдениями, это звание, будучи одним из наиболее выгодных и чтимых, наделяет своего обладателя одновременно и властью, и обеспеченным существованием, не требуя взамен ни риска, неизбежного при добывании средств, ни изнурительного труда, - основной подъемной силы на долгом извилистом пути к вершинам искусства или науки. И это несоответствие возвышенных надежд юного Рауфа с его поведением на юрфаке, подобно узко направленному лучу, обнаружило блеснувшую тусклым светом еще одну грань взрослеющей натуры.
Он поехал к тестю. На душе ничуть не полегчало, когда, войдя в гостиную, он увидел Кямиля. Тесть не мог скрыть удивления, узнав, что Рауф, появлявшийся, как правило, вместе с женой и детьми, пришел один. Поздоровался он подчеркнуто сухо, видимо предположив, что зять пришел продолжить разговор о квартирном обмене. Кямиль же встретил Рауфа приветливой улыбкой и, одобрительно отозвавшись о его цветущем виде, объяснил это благотворным воздействием растительного образа жизни. Почувствовав, что разговор выходит за пределы его возможностей, Рауф постарался перехватить инициативу.
– Молодец, - сказал он, усаживаясь за стол.
– Наблюдательный. Ты мне только поскорее на один вопрос ответь - на ноги свои не жалуешься?
– В каком смысле?
– удивился
– В прямом. Ноги у тебя, спрашиваю, здоровы? Не болят?
– озабоченно осведомился Рауф, - с удовлетворением наблюдая, как под действием испытанного приема с лица собеседника сползает улыбка.
– Говори правду!
– Никогда не болели... Здоровые, - пожал плечами Кямиль.
– Тогда сходи поскорее на кухню и попроси Диляфруз-ха-нум, чтобы дала нам чаю, - хихикнул Рауф.
– Кто здесь младший? Вот и ступай. Расскажешь там и про растительный образ жизни. А мне не надо, я про жизнь больше тебя знаю.
Выждав, когда усмиренный Кямиль выйдет, Рауф как бы между прочим уверил нахохлившегося старика, что зашел в гости без всякой специальной цели, а только по потребности в содержательной беседе, наподобие той, что состоялась в прошлый раз - с читкой отрывков из захватывающе интересной книги. Это заметно улучшило настроение тестя.
Следующие сорок - пятьдесят минут Рауф без всякого удовольствия вынужден был присутствовать при разговоре, бессмысленном, по его мнению, как с научной, так и с житейской точки зрения. В том, что вся беседа есть не что иное, как сплошное словоблудие, прикрытое для отвода глаз всякими научными терминами, он убедился в конце, когда Кямиль проговорился, что по техническим причинам эксперимент, о котором с таким увлечением спорили дядя и племянник, в лучшем случае будет поставлен не раньше, чем лет через двадцать. Рауф давно уже понял, что люди, подобные родственникам его жены, при всех своих способностях и уме, именно потому беспомощны в устройстве своего благополучия, что им 'не хватает времени на всевозможные житейские мелочи, на то, чтобы поймать удобный случай или придумать какое-нибудь хитроумное средство, которое улучшило бы их благосостояние, ибо тратят они свои силы на бесполезные вещи. И еще он понял, что умный человек может извлечь немалую выгоду из умелого использования вышеназванных обстоятельств, и со временем полностью овладел этим умением.
После ухода Кямиля Рауф без труда устремил мысли тестя в нужном направлении и теперь с упоением внимал его веским доводам в пользу врачевателей древности.
– И все-таки не очень верится, что человеку можно вернуть молодость, усомнился Рауф, в глубине души надеясь получить сокрушительный отпор ученого собеседника.
– Так же, как и детство, - подхватил тесть.
– И ты прав. Развитие человека - процесс необратимый. Тут главное суть, а не название. Колумб ведь тоже не знал, что открыл Америку, по главное, что он открыл. Ты меня понимаешь? Цель геронтологии и древний, и нынешней - научиться лечить такую тяжелую болезнь как старость. Я, например, уверен, что это болезнь, а в принципе любую болезнь можно лечить. И, судя по некоторым фактам, древние умели это делать. Сейчас я тебе кое-что покажу, - тесть с трудом, в два приема, встал из-за стола и, медленно переставляя ноги, направился в кабинет. Выглядел он плохо, и Рауфу, глядя на него, мельком подумалось, что с обменом следует поторопиться.
– Ты, наверное, помнишь, - вернувшись с массивным потрепанным томом, сказал тесть, - что Юлию Цезарю, когда он в 48 году нашей эры прибыл в Египет, было пятьдесят четыре года? То есть, по нормам того времени он считался чрезвычайно пожилым человеком? Между прочим, - вскользь отметил тесть, Цезарю тогда было столько же лет, сколько тебе.
– Известное дело, - буркнул Рауф.
– Неизвестно другое, - усмехнулся тесть.
– Чем объяснить, что Цезарь, вдруг забросив все важнейшие государственные дела, рискуя свободой и жизнью, совершает в течение двух месяцев, как наряду с другими историками пишет Аппиан, путешествие по Нилу вплоть до южной границы, предаваясь охоте и другим наслаждениям. Поведение Цезаря необычно, оно вызывает откровенное недоумение у современников и ученых позднего времени. Например, такой серьезный исследователь как Гельцер, прямо говорит: "Десятимесячное египетское интермеццо задает любому наблюдателю жизненного пути Цезаря, более чем загадку". Выражает крайнее удивление и Плутарх: "...Непонятно, что побудило Цезаря, крайне рационального человека, столь легкомысленно поставить на карту все, чем одарила его судьба". Плутарх тоже пишет о том, что целью этого странного путешествия была охота. Надо при этом отметить, что ни до, ни после пребывания в Египте Цезарь не увлекался охотой. Вскоре после путешествия у него начался бурный, я бы сказал, юношеский роман с Клеопатрой, 'который приносит им ребенка, а еще позже он возвращается в Рим, неузнаваемо преобразившимся, помолодевшим, пышущим здоровьем и неуемной энергией. А вот свидетельство еще одного автора, он вскользь упоминает об облаве на носорога, которого нужно взять живьем, и о многочисленных жертвах этой нелепой на первый взгляд забавы...
– Мне одно непонятно, зачем им понадобилось ловить носорога, легче же убить его?
– спросил Рауф.
– Ты, наверное, в прошлый раз невнимательно слушал, - рассердился тесть, раскрыв книгу на страничке, отмеченной закладкой, - здесь же написано, что для снадобья пригоден только рог от живого носорога, и я уверен, что в этом есть какой-то свой смысл.
– Поймите меня правильно, - сделав пометку в своих записях, сказал Рауф. Для меня в этом деле никакой личной выгоды нет. Просто хочется знать мнение ученого человека. Вы сами верите во все это?