История Византийской Империи VI – IX вв. Том 2.
Шрифт:
В связи с рассмотренными обстоятельствами, указывающими на резкую перемену отношений между империей и франкским королем из-за Южной Италии, возник ряд других споров и недоразумений по поводу постановлений VII Вселенского собора. Как было всегда в обычае, греческий текст соборных актов препровожден в Рим, где по приказанию папы Адриана I с него был сделан перевод на латинский, который, впрочем, был исполнен так неумело и обиловал столь грубыми ошибками, что известный писатель IX в. библиотекарь Анастасий счел нужным вновь сделать латинский перевод с актов VII Вселенского собора. Но первый перевод, сделанный по приказанию Адриана I, получил на Западе большое распространение и громадное политическое и литературное значение вследствие того, что немедленно был передан во Францию и вошел в знаменитый сборник «Libri Carolini». Весьма любопытно, кроме того, отметить, что оживленная и прежде и после переписка между папой и Карлом совершенно обрывается в ближайший период за событиями 787 г., из чего нельзя не заключить о временном охлаждении между франкским королем и его верным другом и союзником на папском престоле. Этими данными мы должны воспользоваться для оценки фактов всемирно-исторической важности, обнаружившихся в происхождении упомянутого литературного памятника «Каролингские книги» и в постановлениях франкского собора во Франкфурте-на-Майне, бывшего в 794 г.
Первое упоминание о «Каролингских книгах» встречается в IX в. и принадлежит архиепископу Гинкмару; по его словам,
354
Hefele-Leclercq. III. P. 1062, n. 3; Gundlach. Mon. Germ. Epist III. P. 449.
355
Hefele-Leclercq. III. P. 1065.
Цель книги хорошо выражена в I главе. «Неизмеримое честолюбие и ненасытная жажда славы овладели на Востоке не только царями, но и епископами. В пренебрежении святого и спасительного учения апостольского, преступая заповеди отцов, они посредством своих позорных и нелепейших соборов пытались ввести новые верования, каких не знали ни Спаситель, ни апостолы. И дабы слава их распространилась до отдаленного потомства, они не задумались разорвать узы единства Церкви. Несколько лет назад в Вифинии происходил собор, который имел дерзость объявить отмену икон. Слова Спасителя в приложении к языческим идолам этот собор применил ко всем изображениям, не принимая в соображение, что образ есть род, а идол — вид и что нельзя делать заключения от вида к роду и наоборот. Около трех лет тому назад, в той же местности был составлен второй собор, на котором председательствовали преемники прежних царей и где присутствовали, между прочим, члены, бывшие на предыдущем соборе, и этот собор впал в ошибку, как и первый. Первый собор запретил даже смотреть на иконы, второй повелел их обожать и молиться им (aborare). Эти два собора осквернили невесту Христову и отвергли учение отцов, которые не повелевают воздавать божеское поклонение иконам, но употреблять их лишь для украшения церквей». И это еще не самое резкое, что находится в рассматриваемом сочинении.
Раздражение автора не знает пределов, когда он переходит к Ирине и Константину. Они позволили себе в письме к папе выразиться: «Бог соцарствующий нам»; «Бог избрал нас, и мы ищем Его славу в истине»; «Они называют божественными свои слова и действия». Эти и подобные выражения, перешедшие из языческого римского государства в христианскую империю Константина и вошедшие в практику в Византии, конечно, не заслуживали тех упреков и порицаний, какие высказываются в указанном сочинении, тем более что и сам Карл после принятия императорского титула и коронования в Риме не преминул воспользоваться обычаями и терминами, воспринятыми от языческой империи, и самая Западная империя удержала наименование Священной Римской империи германской нации. Тем не менее автор делает следующую вылазку против царей: «Древнее языческое заблуждение, рассеянное пришествием Христа, оставило следы в душе этих властителей, которые тщеславятся мыслию, что в них святилище веры, и которые дерзают навязывать Церкви новшества и нелепые повеления и не стыдятся называть себя божественными и свои действия священными». Мы не будем останавливаться на том отделе, который посвящен полемике против деяний Никейского собора, опровержению приведенных восточными епископами мест из Священного Писания и отцов Церкви, но не можем не отметить, что здесь и тени нет того обычного у западных богословов смирения и скромного признания превосходства греческого богословского образования; напротив, с гордым сознанием своей верности древней апостольской и Римской Церкви, франкский богослов издевается над догматическими заблуждениями греков, над отсутствием у них критического смысла и в наивном самомнении посылает им такие упреки, которые совсем не обоснованы [356] . Такое же значение имеет собор во Франкфурте [357] .
356
Hefele-Leclercq. III. P. 1071, squ.; Hartmann. Gesch. Ital. II, 321.
357
Знаменитый Франкфуртский собор, созванный Карлом в 794 г., имел непосредственной задачей разрешение западных церковных вопросов, главным образом, христологического вопроса, возбужденного в Испании учением епископов Елипанда и Феликса об адопцианизме. На этом соборе присутствовали легаты папы и представители почти всей Западной романо-германской Церкви, председательствовал на соборе Карл. Вообще, это было одно из самых величественных собраний, какие только видела Западная Церковь со времени Каролингов, почему западные писатели обыкновенно усвояют ему имя Вселенского (Universalis); и если принять в соображение, что осуждение деяний Никейского собора составляло после решения христологического вопроса самое важное дело Франкфуртского собора, то станет понятным притязание западных писателей придать ему имя Вселенского. В числе 56 глав (capitula), постановленных для руководства Церкви на соборе во Франкфурте, вторая глава предает анафеме тех, кто будет воздавать иконам поклонение и обожание (servitium и adoratio), свойственные божеству. Хотя по существу Никейский собор тщательно различает поклонение, воздаваемое иконам, от служения, приличествующего божеству, тем не менее франкфуртские отцы поставили ему в обвинение ими самими измышленное учение, не по злому, впрочем, умыслу, а вследствие неправильного перевода надлежащего места в греческом тексте.
Составление полемического сочинения против Восточной Церкви и деяния Франкфуртского собора должны быть рассматриваемы под одним углом зрения: ими подготовлялся созревший уже у Карла план полного разрыва с Восточной империей и перенесения империи с Востока на Запад. Окружавшие его ученые-богословы и канонисты издалека изучали этот вопрос и старались придать ему исторические и канонические основания. Как иногда непрочны и грубоваты
эти основания, видно, между прочим, из следующей выходки против Ирины как женщины. Для западных государственных деятелей была недопустима мысль, чтобы женщина могла председательствовать на соборе епископов и тем более, чтобы она позволила себе публично говорить в поучение представителей Церкви. «Немощность женского пола и непостоянство духа не позволяют женщине выступать с авторитетом учительным; легко склонная к ошибкам женщина нуждается в руководстве мужчины. В священных книгах читается, что женщина дана мужчине для размножения рода, для помощи, но не сказано, чтобы она была назначена для учительства». В заключение приводятся исторические примеры, что женщины, получавшие в свое управление государства, приводили их к погибели. Ниже мы увидим, что то обстоятельство, что во главе Восточной империи стояла женщина, послужило для западных юристов основанием рассматривать империю как вакантную и возложение императорской короны на Карла как акт вполне легальный.Здесь мы подходим к выяснению капитальной части предстоящей к разрешению в этой главе задачи. Венчание Карла императорской короной в 800 г. не было таким неожиданным для него событием, как это представляет франкская летопись. Напротив, это не только было заранее обдумано и предусмотрено, но — поскольку можно оценить факты и отношения времени Карла Великого — это было логическим выводом из целого ряда событий, которые подготовляли и методологически приводили к возложению императорской короны на Карла. В праздник Рождества в 800 г. нанесен был роковой удар Восточной империи, ибо рядом с Византией выросла новая политическая сила, обладавшая более живыми способностями и энергией юности, которая нашла в себе достаточно смелости и приспособляемости к новым условиям средневековой жизни, чтобы с большим успехом, чем Византия, осуществлять задачи империи в Европе. Олицетворением этой новой силы был Карл Великий и объединенные им германо-романские народы [358] .
358
Главнейше: Abel. Jahrb`echer unter Karl dem Grossem: Simson. Jahrb`echer. Berlin, 1866–1883.
Карл вступил на престол (768) в 26 лет. В таком возрасте едва ли составляется определенный план на всю жизнь даже у гениального человека. Широкая политическая программа Карла созревает не вдруг и выполняется постепенно; большая часть внутренних преобразований падает на вторую половину его 46-летнего царствования и не во всех подробностях им выполнена. Но есть одна черта, которую можно считать весьма характерной у Карла и которая наблюдается у него постоянно: он не терпел полумер и неуклонно проводил задуманные им планы, невзирая ни на какие препятствия. Политика Карла была в строгом смысле национальная: в своих выводах и подробностях она опиралась на германские элементы. Соединенная из различных романо-германских народностей, его империя поставлена была лицом к лицу со славянским, турецко-татарским и другими этнографическими элементами Европы. Как ни кратковременна была империя, руководимая Карлом, но именно тогда германский мир сделал самый смелый шаг в государственном, национальном и культурном отношении. Объединившись в империю Карла, германский мир имел уже естественное тяготение к обособлению при широком развитии чувства национального самосознания, которое приводило частию к порабощению соседних европейских народов, частию к распространению на них религиозного и культурного влияния.
В деятельности Карла выделяются, таким образом, два ряда фактов: 1) внешнее и внутреннее объединение всего германского мира; сюда относятся войны с саксами и лангобардами, подчинение Аквитании и Баварии; 2) наступательное движение объединенного германского мира на Восток, распространение политического влияния и христианского просвещения на славянские народности по Эльбе, равно как на аваров и славян на Дунае и Тиссе. Своими походами Карл обезопасил германцев от напора арабов и норманнов и возможного порабощения ими Европы. Более опасные пункты соприкосновения с инородными и враждебными элементами были им усилены устройством особой системы пограничных областей (марка) и сосредоточением гражданской и военной власти в руках одного лица [359] . С походами Карла на отдаленный северо- и юго-восток начинается история северо-западных и частию юго-восточных славян; в своем победоносном движении на юго-восток Карл раздвинул границы своей власти до пределов Византийской империи, так что с конца VIII в. последняя непосредственно соприкасалась с монархией Карла Великого. Для понимания последующей истории Восточной Европы в высшей степени важно дать надлежащую оценку тому положению, которое создалось к началу IV в.
359
До некоторой степени марковое устройство напоминает фемное в Византии.
На мировом театре теперь уже не господствует христианская греко-восточная империя под властию императора, рядом с ней возникла огромная европейская держава, обнимавшая народы от Дуная до Пиренеев и от Северного моря до Адриатики и даже до Рима, имевшая притом то значительное перед старой империей преимущество, что вошедшие в состав ее народы были скованы не только огнем и железным кольцом, но единством церковного и административного устройства и сознанием общности интересов. При таких условиях заранее можно было предвидеть, что победа в борьбе за существование обеспечена была за германским элементом и что славянам предстояло испытать потери и важные поражения. Ввиду первостепенного значения затронутого вопроса для всей последующей истории Византии и, в частности, для славянской истории необходимо бросить здесь хотя бы беглый взгляд на пройденный Карлом Великим путь, который привел его к решению задачи о перенесении империи на Запад.
Первое двадцатилетие правления Карла (с 768 г.) занято было беспрерывными войнами. Удача сопровождала самые труднейшие предприятия его, поощряя к новым замыслам и более сложным задачам. Но нельзя не признать, что до 788 г. Карл лишь с лучшим успехом и большим напряжением преследовал политические задачи своих предшественников. И саксонские, и итальянские войны, не им начатые, составляли жизненный вопрос для существования Франкского государства. Рядом с австразийцами, турингами и алеманнами, составившими одно политическое целое, саксонская вольность, язычество и первобытная свобода пограничных отношений внушали постоянные опасения за спокойствие северо-восточных границ государства. Саксония была приютом крамольников и убежищем врагов государственных и церковных порядков. Начав с саксами войну, Карл волей-неволей должен был предпринимать постоянные походы в их землю, пока не дошел до Эльбы и не обезопасил спокойствие всей страны линией укреплений.
Удача в войнах с саксами и успешная дипломатия в деле присоединения Баварии открыли Карлу новый, доселе, может быть, неведомый кругозор. Соединенному романо-германскому миру предстояла задача для ограждения единства и безопасности границ вступить на чуждую почву, занятую многочисленным славянским миром. В этом направлении Карл уже не имел себе предшественников; напротив, он полагает начало новым завоевательным тенденциям, выдвинув германский мир на политическую и религиозную борьбу со славянскими народами. В сфере политической им проведена резкая грань между западноевропейским и восточноевропейским миром, т. е. первому указаны пути к преобладанию и порабощению последнего. Завоевательные стремления прикрываются высокими побуждениями: миссией христианства, защитой проповедников.