История Византийской Империи. Том 3

Несмотря на суровые меры, предпринимаемые против политических противников, заговоры открываемы были ежегодно, один за другим. Наконец, суровая доля постигла и наиболее близких к царю лиц. На августу Зою был сделан донос, что она замышляла отравить Романа, ее приказано было взять из дворца и заключить в монастырь, где она была пострижена в монахини. Скоро затем воспитатель царя Феодор вместе с его братом Симеоном были арестованы во время обеда, предложенного им патрикием Феофилактом. По подозрению в заговоре на Романа их отправили в ссылку в фему Опсикий. Так постепенно составилась для Константина Порфирородного та исключительная обстановка, в которой он провел 26 лет «в подчинении» у своего тестя. Все это время он лишен был свободы сношений с людьми, не мог выбирать себе друзей и, нося царскую корону, на самом деле был рабом самых стеснительных условий, в которые его поставил его тесть. По-видимому, намерение Романа заключалось в том, чтобы показать всем ничтожество законного носителя царской власти, заставить забыть о нем и постепенно приучить общественное мнение к новой династии, представляемой Лакапинами. Это легко можно видеть из дальнейших его мероприятий. По смерти его супруги Феодоры он приказал короновать и возвести в сан августы Софию, жену своего старшего сына Христофора, обеспечивая за ним наследство в царской власти. Ссылаясь на то, что постоянные заговоры и возмущения не дают ему покоя, он заявил желание занимать первое место в официальных актах, церемониях и провозглашениях и сделал распоряжение в этом смысле (923). Чем дальше, тем решительней были действия Романа. В 924 г. в праздник Рождества были сопричислены к императорской власти сыновья Романа Стефан и Константин и коронованы. Последнему сыну, Феофилакту, постриженному в монахи и возведенному в патриаршие синкеллы, предоставлено было готовиться к высшему сану в церковном управлении. Роман в заботах об укреплении своей династии не удовлетворился и указанными мерами. Он сопричислил к царской власти внука своего Романа, рожденного от Христофора, выдал за болгарского царя Петра внучку свою Марию. По случаю этого торжественного события в 927 г. он почтил своего сына Христофора вторым местом, низведя Константина на третье [119] . С течением времени старшинство перешло на двух других сыновей Романа, так что Константин стал писаться и провозглашаться на пятом месте.

[119] Все акты этого времени подписаны от царей в порядке старшинства: Romani, Constantini et Christophori, а затем: Romani, Christophori еt Constantini. Мотивом летопись выставляет требование болгар. Zachariae. Jus graeco-rom. P. III. Р. 234 и ел.; Тheoch. Соntin. Р. 414. 15/

Можно удивляться, с одной стороны, настойчивости Романа в проведении мер, столь явно и в нарушение всякой справедливости унижавших Константина, и, с другой стороны, тому спокойствию и «непротивлению», с которым Порфирородный относился к этим мерам. Нужно иметь в виду, что каждое распоряжение, нарушавшее права Константина, должно было или исходить от его имени, или по крайней мере иметь его формальное согласие. И он на все соглашался, раздавал короны детям и внукам Романа и не принял непосредственного участия ни в одном движении против тирании Лакапина. Философское отношение к своему положению, которое он понимал и оценивал во всей его реальности, без сомнения, должно возвышать характер Константина в наших глазах. Находясь в исключительно необычном для императора положении, он, однако, с достоинством относился к своей доле и нашел возможным в высшей степени полезно воспользоваться той свободой, какая ему была предоставлена. Роман Лакапин при всех благоприятных обстоятельствах, какие нашел он в характере Константина, не достиг цели своих заветных желаний и не утвердил своей династии. Весь трагизм постигшей его невзгоды заключается в том, что те же самые сыновья, ради которых он столько заботился и которых возвысил до царского положения, низвергли воздвигнутое им здание. Уже и старший сын Христофор помышлял свергнуть отца и самому стать на его место; можно догадываться, что его подстрекал к движению против отца тесть его, магистр Никита, которого и постигла обыкновенная судьба заговорщиков при Романе [120] : он был пострижен в монахи и сослан в заточение (928). Но Роман жестоко обманулся в своих расчетах на утверждение власти в своем потомстве. Прежде всего смерть царя Христофора в 931 г. нанесла большой удар и его родительским чувствам, и дальнейшим династическим замыслам. Христофор, по-видимому, был лучший из сыновей Романа, остальные дети, хотя и возведенные в царское достоинство, были еще в юном возрасте и заставляли заботливого о судьбе их отца призадуматься над тем, что ожидает их впереди. Если судить по младшему царевичу Феофилакту, который в 933 г. возведен был в патриархи Константинополя и в течение более чем двадцатилетнего управления Церковью обнаружил полную неспособность понять свои обязанности и относился с нескрываемым цинизмом к религиозным вопросам, то следует принять, что семья Романа Лакапина поведена была в воспитательном отношении совсем иначе, чем это было принято в доме Македонской династии. Стефан и Константин, которые теперь занимали ближайшее место после Романа, не питали добрых чувств к своему отцу и легко сделались орудием заговора, имевшего целью лишение власти царя Романа. Летопись весьма скудно освещает катастрофу, разразившуюся над домом Лакапина и восстановившую права Константина Порфирородного. Встречаем в этом смысле некоторые указания, выраженные мимоходом и по разным поводам. Так, восхваляя приверженность царя к монахам, летописец говорит, между прочим, о монахе Сергии, племяннике патриарха Фотия, которого очень уважал царь Роман и имел своим духовным отцом. Этот монах неоднократно обращал внимание царя на распущенность его сыновей, на недостаток данного им образования и на пороки их [121] . Между прочим, по этому поводу писатель обращается к современному церковному событию, именно, перенесению из Едессы в Константинополь Нерукотворенного образа, о котором было много разговоров и который распространялся тогда в многочисленных копиях. Сыновья царя говорили об этом изображении: «Мы ничего не видим, кроме очертания лица». На это зять царя Константин замечал: «А я вижу глаза и уши». Блаженный Сергий сказал им: «Вы все правильно видите». Они же не соглашались и спросили: «Но что, однако, значит эта разность взгляда?» Сергий ответил: «Я скажу вам словами Давида: очи Господни на праведников и уши его к просьбе их, лице же Господне против делающих зло, чтобы истребить с земли память их» (8). Царевичи рассердились и стали строить ковы против отца. Трудно, конечно, ставить в связь разговор, здесь сообщенный, с заговором против

[120] / . [был обвинен и магистр Никита, тесть государя Христофора, в том, что подстрекал его против родного отца и наставлял свергнуть его с царства]./

[121] * / (Sym. Маg. Р. 750. 11)./

Романа его старших сыновей. Принимал ли в этом участие Константин Порфирородный, на это нет никаких указаний. Более определенно объясняется повод к неудовольствиям царя Стефана и его братьев тем известием, будто Роман в конце своей жизни сознал непригодность своих сыновей и думал составить завещание о наследстве в пользу Константина Порфирородного. Так или иначе, в 944 г. против Романа составился заговор, во главе которого находился сын его Стефан [122] , участниками названы незначительные лица: монахи Мариан и Василий и Мануил Куртикий. Более подробностей сообщает латинский писатель Лиудпранд, известиями которого мы часто будем пользоваться в дальнейшем изложении. По его словам, царевичи ввели во дворец вооруженный отряд и, захватив старика Романа, очевидно мало имевшего популярности, ограничились ссылкой его на остров Проти. Латинский епископ добавляет, что было намерение лишить власти и Константина, но что этого не удалось сделать из боязни народного возмущения.

[122] [соучастников его самого и будущих царей] — это единственное основание подозревать участие Константина. Sym. Маg. Р. 752. 12.

Вслед за свержением Романа некоторое время у власти оставались сыновья его, но они не пользовались никаким авторитетом и уронили себя своим неизвинительным поведением по отношению к отцу. В общественном сознании стали быстро вырастать права полузабытого и оттесненного на задний план Константина, который и сам начал иначе оценивать свое положение. Цари Стефан и Константин должны были уступить законному наследнику, над которым в течение двух десятилетий с лишком тяжелым гнетом лежала тирания Романа. Спустя 40 дней после низложения последнего Константин Порфирородный решился окончательно освободиться от семьи Лакапинов и приказал преданным ему лицам схватить их и отправить в ссылку на острова, где они были пострижены в монахи. Через несколько времени низверженные цари семьи Лакапина встретились на острове Проти. Увидев своего отца в монашеском одеянии, лишенные власти, сыновья его испытали, говорит летописец, невыносимую печаль. Роман будто бы сказал: «Я родил детей и возвеличил их, они же отвергли меня». Затем Стефан был сослан в Приконнис, на Мраморн. море, через несколько времени местом ссылки для него назначен был Родос, а лотом Митилена, где он и умер в 963 г.; Константина заключили в Тенедосе, а потом перевели в Самофракию, где он был убит при попытке поднять восстание. Сын Христофора Михаил, также носивший корону и царский сан, был лишен царской чести, пострижен в монахи, но сохранил свободу и пользовался высокими официальными званиями магистра и ректора. Но политическое значение дома Лакапина было бесповоротно сломлено. Хотя отмечено несколько попыток возвратить к власти Романа или сына его Стефана, но Константин легко справлялся с заговорщиками, подвергая их жестоким наказаниям. В 948 г. мирно скончался на Проти Роман Лакапин, сыгравший в истории Византии исключительную роль и, между прочим, оказавший большое влияние на утверждение принципа наследственности царской власти.

Наконец окончились для действительного и законного преемника престола продолжительные годы невольного удаления от дел, притворного подчинения и благодушного перенесения всяческих оскорблений. С 945 г. Константин VII остается единодержавным распорядителем судеб империи, его более не могли тревожить тайные козни устраненной семьи Лакапинов, приверженцы которой держались еще некоторое время в патриаршем дворце около Феофилакта и на островах около его старших братьев, содержавшихся под надежной охраной. Первой заботой Константина и окружавших его лиц, между которыми значительная доля участия в делах должна быть отнесена на долю супруги царя, было изменить состав военной и гражданской администрации с той целью, чтобы предоставить все наиболее важные должности новым лицам, или доказавшим уже приверженность к Македонской династии, или связанным с ней землячеством, — разумеем множество имен и целых семей, с честью служивших империи и лично приверженных к Македонскому дому, армянского происхождения. Известно, что военная и морская команды и заведование отрядами наемных военных дружин доверяемы были всегда наиболее верным и надежным лицам, так как адмиралы флота и главнокомандующие военными силами, в особенности гвардией, часто были распорядителями судеб империи и династии. И вот

Константин начал основательную чистку в военных сферах. Прежде всего удалены были начальник гвардейских частей, или доместик схол, Панфирий, родственник Романа, вместе с ним друнгарий флота Радин, как наиболее близкие к павшей династии чины. Выбор заместителей определялся самым положением вещей, и нужно признать, что Константин имел большое счастие опереться на лучших людей того времени.

Следует припомнить, что Лакапины в своих честолюбивых притязаниях встретили серьезных соперников в лице Льва и Барды, имевших прозвание Фока. Что было натуральней при начавшейся реакции против старого порядка, как выдвинуть фамилию Фоки, которая не только могла разделять с Константином VII чувства обиды и недовольства старым порядком, но вместе с тем представляла собой большую материальную и духовную силу, весьма полезную для вновь организовавшейся правительственной системы? Представителем фамилии Фоки был Варда, брат того Льва Фоки, который проиграл партию в борьбе с Романом двадцать с лишком лет тому назад и был ослеплен. Ему был передан важный военный пост доместика схол вместе с саном магистра. Сыновьям Варды поручены были важнейшие военные начальственные места в азиатских фемах. Никифор Фока, будущий император и знаменитый воитель, назначен стратигом анатолийской фемы, Лев — стратигом каппадокийской, а Константин — селевкийской. Равным образом командование флотом после отставки Радина поручено было Константину Гонгиле, еще при матери Константина VII Зое призванному к высшим служебным званиям. Наконец, главное начальство над иноземными дружинами возложено было на Василия Петина, который вместе с тем возведен в патрикии. Из других лиц, выдвинувшихся с переходом власти к Константину Порфирородному, укажем Мариана Аргира, возведенного в сан патрикия и комита, или начальника конюшенного ведомства, Мануила Куртикия, также получившего сан патрикия и начальника царской стражи, или друнгария виглы. До известной степени обезопасив себя этими новыми назначениями от сторонников павшей династии, царь Константин не провел, однако, до беспощадных последствий своей системы и принужден был впоследствии, когда вновь возникали попытки возвратить к власти сыновей Лакапина, принимать против остававшихся сторонников их разные оборонительные меры. Трудно составить точное понятие о характере самостоятельного правления Порфирородного. Он достиг единодержавия в возрасте, близком к сорокалетнему. При благоприятных обстоятельствах это мог бы быть период полного развития сил и накопленного опыта и знания. Но Константин прошел суровую школу «подчинения», и, будучи по природе наделен гуманными качествами и мягкостью характера, он мало был подготовлен к практической жизни, и в особенности к государственной деятельности. Слишком доверяясь во всем, что касалось правительственных дел, приближенным лицам и предоставив много власти честолюбивой и гордой царице Елене, он не был в состоянии изменить нравов своего времени и окружающего его общества и в общем заботился более всего о том, чтобы не иметь помех в своих кабинетных занятиях, в которых сначала он искал забвения, а потом, конечно, находил полное удовлетворение и, вероятно, наслаждение. Таким образом, Константин не имел ни желания, ни особенных побуждений, хотя бы из честолюбия, изменить свой образ жизни, с которым он сжился и который ставил его весьма далеко от реальных государственных нужд. Читателя может пленять его доброта, кротость, семейные добродетели; можно приписывать ему много похвал за необыкновенно удачные его личные литературные труды и за просвещенное покровительство обширным научным предприятиям, которые без него, может быть, никогда бы не осуществились, за его любовь к просветительным учреждениям и искусству, которому он также уделял много времени; но вместе с тем не следует закрывать глаза и на то, что как правитель, допустивший поборы, взяточничество, продажу должностей и нарушение закона как в столице, так и в провинциях, Константин VII не выделяется из большинства посредственностей, занимавших византийский престол. Для историка, желающего дать характеристику Константина VII, встречаются немаловажные к тому трудности в состоянии самых источников, которые частию утрачены, частию же составлены в его царствование и до некоторой степени по его внушению. В этой литературе, весьма сочувственно говорящей о Константине, нужно различать реальное от фиктивного, благие пожелания от практического их исполнения. Чувства и желания, которыми так обильны предисловия в новеллах X в. и которыми часто щеголяет сам царственный писатель, суть условные и весьма субъективные понятия, которые приятны для слуха и составляют достойный образец для подражания, но не переходят в подвиг и конкретный факт. В качестве доброго человека и просвещенного государя, воспитанного в лучшей школе того времени и дорожившего высокими преданиями Римской империи, Константин весьма высоко полагал и славу Македонского дома, так что, конечно, в его тайные расчеты входило обессмертить свое имя большими благотворительными и просветительными учреждениями. В одном месте его сочинения «Об управлении империей» так характеризуется его взгляд, выраженный косвенно в приложении к Роману Лакапину.

«Кир Роман был простой человек и неграмотный и не был ознакомлен с придворными нравами и с обычаями, заимствованными из Римской империи; не происходя из царского рода и не имея благородных предков, он не сообразовался в своих действиях с хорошими принципами, а поступал как вздумается, не следуя ни голосу Церкви, ни велениям великого Константина» (9).

Для просвещенного же писателя X в., которому принадлежат приведенные слова, высокие принципы были законом, и, подчиняясь велениям обычая и придворного устава, равно как следуя традициям, идущим от деда и отца, император Константин с полным одушевлением предавался полезным делам, за какие восхваляют его сочувствующие ему писатели. Он был и кроток, и снисходителен, и милостив. Он был озабочен планами облегчить тягости податной системы, приносил жертвы на выкуп пленных, не щадил средств на устройство новых больниц и богаделен, принимал меры к тому, чтобы правосудие исполнялось нелицеприятно и без подкупа. Константин заботился об устройстве новых учебных заведений и о поддержании старых, понимая, что из хорошей школы могли выйти достойные общественные деятели: ученые, преподаватели, судьи, правители областей и епископы. Но как все это осуществлялось на практике, об этом скажем ниже, при рассмотрении событий его царствования.

2

Обращаясь к изложению внешних событий, обнимающих обширный период царствования Константина VII, мы должны начать речь с тех окраин, которыми Византия соприкасалась с мусульманским миром. Мусульманские государства, окружавшие империю со всех сторон, за исключением ее северной границы на Балканском полуострове, представляли собой три политические системы:

1) восточный калифат со столицей в Багдаде, с зависимыми от калифа эмирами в Азии под властью Аббасидов,

2) африканский под управлением Фатимидов с подвластными эмирами в Южной Италии и Сицилии, а также в Египте и Сирии и, наконец, 3) испанский под властию Омейядов и с эмирами в Танжере и Марокко. В начале X в. империя испытала от арабов два сильных поражения, которые надолго изменили не в пользу империи взаимное отношение сил, это было взятие и разграбление арабами второго по богатству и торговому значению города — Солуни и уничтожение греческого флота при Лемносе. Этими преимуществами арабы не успели воспользоваться Лишь вследствие исключительных обстоятельств, какие переживал в особенности Багдадский калифат; в противном случае Византия, поставленная часто в безвыходное положение неудачными делами на северной границе, должна бы была поступиться в пользу арабов многими областями в Малой Азии.

Немедленно по смерти Александра последовало возмущение Константина Дуки. Это был сын Андроника, бывшего вместе с Имерием начальником флота, посланного против арабов. Он сделался орудием интриги, сотканной коварным Самоной, не исполнил воли царя, приказавшего ему соединиться с Имерием и начать вместе с ним движение против арабов, а затем из страха перед ответственностью бежал на границу арабских владений, вместе со своими родственниками и приверженцами начал восстание и укрепился близ Конии в местечке Кабала. Но так как долго сопротивляться императорским войскам он не мог, то решился перейти в арабские владения, где и был ласково принят, отправлен в Багдад и там перешел в мусульманство. Впоследствии Андроник, однако, сожалел о своем поступке, вступил в переписку с патриархом Николаем Мистиком, которому это было поставлено в вину и вменено в измену (10). Сын Андроника Константин, бежавший от арабов и принятый на службу в империи, составил себе большое имя военными делами против арабов и вместе с тем приобрел в народе популярность своими приключениями и знакомством с восточными землями. При вступлении Константина на престол он занимал важнейший военный пост доместика схол и считался самым способным вождем, который один мог вывести империю из затруднительного положения, создавшегося угрожавшими империи замыслами Симеона на северной границе. При таких условиях Константин Дука был призван своими приверженцами и некоторыми членами регентства в Константинополь и провозглашен царем. Из ипподрома, где происходило провозглашение, Константин Дука направился через Халку в Большой дворец и готов был захватить пребывавшего в нем малолетнего царя. Но тогдашний командир иноземных отрядов Еллада выступил против него с бывшими и его распоряжении силами и одержал верх над повстанцами. Константин Дука пытался спастись бегством на коне, но был сброшен на землю и обезглавлен. Его тесть Ивирица и известный Лев Хиросфакт искали спасения в церкви св. Софии, но были оттуда вытащены и пострижены в монахи. Преследование партии Дуки было жестокое, весь род его был истреблен. Появляющиеся во второй половине XI в. Дуки происходили из боковой линии.

Мы уже видели выше, что первые годы управления регентства за малолетством Константина были в высшей степени тревожным периодом, который и способствовал Роману Лакапину под личиной спасителя отечества достигнуть высшего положения в государстве. Неудачная война с Симеоном требовала крайнего напряжения материальных сил, сосредоточения войска в западных провинциях и весьма естественно содействовала тому, что арабы на восточных границах начали наступление. Правителем пограничной области с центром в Тарсе и начальником флота в восточных водах Средиземного моря после Дамиана, известного победителя Имерия, был назначен ибн-Малик. По обычной системе, давно уже установившейся, Византия была в нескончаемой войне с арабами, которые ежегодно с наступлением весны предпринимали наезды в фемы Анатолику и Каппадокию, успевали произвести опустошения в пограничных селениях и городах и с большим полоном возвращались назад. Было бы слишком утомительно следить за отдельными подробностями в этой малой пограничной войне (11), которая склонялась попеременно то в пользу арабов, то в пользу греков. Можно отметить лишь появление нового элемента в отношениях между враждующими сторонами, участие которого постепенно склоняло перевес на сторону греков в Месопотамии, это были армяне, с которыми цари Македонской династии вступили в особенно близкие отношения и которые приняли деятельное участие в войнах с арабами в X в. Иметь на Востоке хотя некоторую опору в союзном христианском народе побуждало империю то обстоятельство, что она принуждена была иногда все восточные войска переводить на Балканы. При сознании грозной опасности со стороны Симеона Тогдашняя правительница, мать Константина Зоя, решилась вступить в переговоры с багдадским калифом о заключении более или менее прочного мира, который должен был сопровождаться обменом пленными, накопившимися на той и другой стороне в огромном числе, начиная с взятия Солуни и с походов Имерия. В связи с этими обстоятельствами находится посылка на Восток патрикия Иоанна Радина и Михаила Токсары; об этом посольстве, только упомянутом в византийской летописи (12), весьма подробные сведения сохранились у арабских писателей. Когда послы дошли до города Текрита на Тигре, их приказано было задержать там на два месяца. 25 июня 917 г. они прибыли в Багдад и помещены были в ожидании приема в особенном дворце. Для приема послов дворец калифа был украшен занавесями, коврами и богатой утварью. Придворные чины расставлены были по рангам и достоинствам по портикам, залам и дворам, по которым двигались послы. Войска в парадной форме, конные и пешие, образовали двойную линию по пути. Все улицы и площади Багдада были полны любопытных, лавки и балконы отдавались внаем для зрителей. Вся обстановка приема была рассчитана на эффект, и послы не могли не быть поражены виденными ими чудесами. Калиф ал-Муктадир принял их во всем своем величии и блеске и благосклонно отнесся к посланию царя.