История Византийской Империи. Том 3
Шрифт:
Достаточно указать здесь на литературные предприятия, связанные с именем Константина Порфирородного, в которых, между прочим, нашли место не только современные ему произведения, но и такие, которые происходят из более раннего периода и по которым получается возможность составить понятие о постепенном происхождении того порядка вещей, какой господствовал в половине X в. [175] Не может быть сомнения, что редакторская деятельность Константина, как это было указано выше, служит характеристикой эпохи и показателем того, что на половину X в. всего правильней отнести рассмотрение внутреннего состояния империи.
[175] Чтобы не обременять перечислением источников и литературы, укажем: J. В. Вurу. Тhе Imperial Administrative System in the Ninth Century. London, 1911; подробное указание литературы — с. 1–6.
Отнести сюда эту главу побудило нас то обстоятельство, что во II томе не нашлось для того места [176] .
Ближайшая проблема заключалась бы в том, чтобы связать выработанные к X в. византийские учреждения с теми, которыми жила империя во время Юстиниана. Хотя эта задача в настоящее время не может быть систематически выполнена, но она уже затронута с разных сторон благодаря совершенно новому материалу, притекающему сюда, и притом оказавшемуся пригодным именно для самых темных периодов перехода к средневековому византинизму. Это, во-первых, свинцовые печати (моливдовулы),
[176] Что эта фраза принадлежит Ф. И. Успенскому — сомнительно. (Ред.)
В какой мере X век удержал за собой характер завершения цикла предыдущего развития, это засвидетельствовано столько же обширными энциклопедическими предприятиями, соединенными с именем Константина, сколько попытками дать окончательное выражение посредством закрепления в официальном акте разным сторонам тогдашней жизни. Имеем в виду появление законодательных памятников, относящихся ко времени Льва Мудрого, многочисленных попыток составления руководств для судебной практики, переработки материала житий святых и многое другое, в чем нельзя не усматривать практическую цель закрепить письмом то, что подвергалось опасности быть забытым или утраченным в житейском обиходе [177] . Из этих памятников обращает на себя преимущественное внимание эдикт второй половины X в. о корпорациях или цехах города Константинополя, найденный в Женевской библиотеке ученым Николем в 1892 г. [178] Этот любопытный документ с тех пор не переставал занимать внимание специалистов и вызвал несколько новых и крупных работ, коснувшихся столько же вопроса о константинопольских цехах в X в., сколько внутренней организации цехов и их отношения к префекту города Константинополя, т. е. затронувших общую тему о внутреннем устройстве Византии. Ввиду указанного значения занимавшего нас памятника надо заметить, что и он относится к началу второй половины X в., становясь в ряд с упомянутыми выше сборниками и энциклопедиями, знаменующими эпоху в развитии византинизма и вместе с тем завершение того движения, которое было дано царями Исаврийской и Македонской династий.
[177] Разумеются введения хотя бы протоспафария и архитриклина Филофея: Вurу. Тhе Imp. Аdmin. System. Р. 132.
[178] L. Nicole. Le livre du prefet ou l`edit de l`empereur Leon le Sage sur les corporations de Constantinople. Geneve, 1893. Разбор этого памятника сделан в I томе.
1. Царь и подданные. Лишь в самых общих чертах можно обозначить правовое и государственное положение византийского императора и его отношение к населению империи. И это не потому, чтобы мы не располагали достаточными для этого наблюдениями, а скорей вследствие сложности влияний, лежащих в основании идеи Византийского царства. Царь византийской эпохи столько же ведет свое происхождение от римского императора, сколько от египетских фараонов — через посредство Птолемеев и сирийских диадохов. Одной из существенных особенностей Римской империи, унаследованной Византией, было отсутствие закона о престолонаследии, которым объясняется многое в государственном положении царя и от которого зависел а столь частая смена царей и династий. В реформах Диоклетиана, завершенных Константином, дано значительное преобладание восточным, именно персидским, правовым и государственным воззрениям, которые наложили свой особенный отпечаток на византийского царя и которым впоследствии, при постепенном разграничении Запада и Востока, суждено было развиваться далее и усиливаться новыми заимствованиями и дополнительными обрядами из Персии. В каком направлении шло это развитие, об этом свидетельствует прекрасный памятник начала V в. «Перепись административных чинов Западной и Восточной империи» [179] . Здесь император является уже вполне обособленным и стоящим вне связи с существующими государственными учреждениями, которые в нем имеют свой авторитет и источник своей власти. Будучи поставлен во главе всего населения государства как его владыка, император рассматривается как обладатель военной и гражданской власти и как законодатель. Организация императорского двора с огромным штатом чиновников и с целым рядом отдельных ведомств носила на себе явные следы устройства восточных монархий, и главнейше Персидской империи.
[179] Notitia Dignitatum utriusque imperii, ed. Bocking, Bonnae, 1839–1853.
Из длинного ряда византийских царей, проведших империю через разнообразные опасности, многие нередко сами стояли на краю гибели. Хотя за немногими исключениями, представляющими при необеспеченности власти и отсутствии идеи преемственности ее по наследству замечательное по своей редкости явление, престол занимали лучшие люди из военного и лишь частию и в исключительных случаях из гражданского ведомства, но все же были периоды, в особенности в V и VI вв., когда царская власть, становясь предметом домогательства честолюбивых военных людей, готова была сделаться игрушкой в руках немногих или обратиться в военную диктатуру. Против этого зла боролись двумя способами: прежде всего входит в обычай система усыновления, при которой еще при жизни царя с согласия сената и войска назначался преемником ему усыновленный им из хорошо известных ему военных людей. Так, Юстин I передал власть своему племяннику Юстиниану, а по пресечении династии также посредством усыновления достигли царской власти военные люди Тиверий II (578) и Маврикий (582). Но с течением времени неудобства, соединенные с необеспеченностью престолонаследия, вызвали другие, более радикальные меры борьбы. С VIII в. нарождается новый принцип династий, т. е. возникает обычай передавать власть преемственно от отца к сыну. Так, в доме Ираклия власть переходила от отца к сыну в пяти поколениях (610–711), а в доме Льва Исавра — в четырех поколениях (717–797). Укреплению идеи наследственности способствовал, между прочим, вошедший в силу обычай, по которому уже с VII в. императоры находили полезным при вступлении на престол короновать и призывать к разделению с ними власти не только своего сына, но и всех сыновей и даже внуков. Так, царь Василий, достигнув власти, короновал трех своих сыновей. Этим, однако, не вводилось многовластия, ибо за старшим «великим» царем оставалась полнота власти, а прочие разделяли с ним почести, властью же пользовались в той мере, какая им предоставлялась личным расположением и доверием старшего царя. Самого выразительного обнаружения эта система достигла в X в. при Македонской династии, когда Константин Порфирородный «царствовал» по правам наследства, но не управлял делами и когда по смерти Романа II, при малолетстве сыновей его Василия и Константина, были призваны к власти даровитейшие военные люди всех времен Византии — Никифор Фока (963–969) и Иоанн Цимисхий (969–976), которые, сообщив империи небывалый внешний блеск, все же не решались посягнуть на власть прямых представителей Маке- донской династии, царевичей Василия и Константина. То же начало наследственности обнаруживается при последних представительницах династии в женской линии, при Зое и Феодоре, которые, будучи призваны к царской власти, сообщали ее в целом или в части избранным ими из числа служилого сословия супругам. В XII и последующих веках при Комнинах и Палеологах династические идеи получили полное преобладание, но это не спасло империю от разложения, имевшего причины не в том или другом положении царской власти, а в противоположности между провинциями и в сепаратных тенденциях составных частей населения, образовавших империю. По теории, византийский царь как прямой преемник и продолжатель серии римских императоров
не имел равной себе под небом власти. Эта теория развита и обставлена патриархом Фотием, завершившим в своем Номоканоне учение о царском достоинстве и об отношении между властью царя и патриарха. Лучшие государи византийские, называвшие себя ромэйскими императорами, считали особенно высоким своим долгом заботиться о распространении империи до тех пределов, в каких она была при Августе и Константине. Юстиниан Великий, цари-иконоборцы, Никифор и Цимисхий, рыцарственные цари из дома Комнинов — все они озабочены были осуществлением этой мысли. Могущественным средством в руках царя для поддержания его авторитета был религиозный характер царской власти. Со времени Маркиана (450) вошло в обычай освящать вступление на престол церковным актом возложения царского венца от руки патриарха и помазания миром. Особенно резко выразил свой священный авторитет иконоборческий царь Лев III, сказав о себе в завязавшейся с папой переписке: «Я царь и первосвященник». Но, хотя не в такой грубой языческой форме, священный характер царства запечатлелся во всей практике византийских обрядов и придворных церемоний. Так приветствовали царя на Вселенских Соборах, так относились к нему в делах церковных и в вопросах вероучения. От многих императоров сохранились беседы и поучения на церковные и богословские темы. Религиозное начало, представителем коего был царь как носитель восточного православия, составляло главную связь между частями империи, столь различными по населяющим их народностям и по языкам. Как защитник и покровитель православия царь главные свои военные предприятия пронизывал религиозной идеей. Так, Ираклий, выступив против тиранствовавшего в империи Фоки, имел на своих кораблях образ Богоматери, заменявший военное знамя. Своим войнам против персов он придал выразительный религиозный характер и закончил свои походы популярнейшим церковным торжеством — воздвижением животворящего креста.Власть царя простиралась на всех подданных, отношение которых к власти, равно как взаимные между собой отношения, было определено законом. Византийское законодательство как естественное преимущество царской власти весьма внимательно относилось к происходящим в условиях жизни переменам и отразило в себе важнейшие периоды эволюции государственно-правовой жизни. Как бы ни изобиловала история Византии вопиющими нарушениями права, как бы ни часто встречались мы с проступками против собственности, с хищничеством и взяточничеством, с нарушениями служебного долга, изменой и т. п., никак не можем упускать из внимания, что правовое сознание было глубоко внедрено в умы общества. Об этом не только свидетельствуют законодательные памятники, но это также подтверждается общим мнением, сохраненным в литературных памятниках.
2. Население империи. Еще более затруднений ожидает нас, если мы обратимся к точному определению правового положения подданных царя. Прежде всего, в империю входили целые государства и народы, которые пользовались и под властью императора некоторыми изъятиями и привилегиями, обеспечивавшими им внутреннюю самостоятельность; иное отношение центрального правительства было к населению, жившему на окраинах, и иное — к населению в центральных областях; чрезвычайно разнообразны были условия гражданского положения, зависевшие от того, на государственных или частновладельческих землях сидело население; наконец, государственное и правовое положение отдельных лиц разнообразилось в зависимости от службы в придворном, военном, гражданском или духовном ведомстве. Таким образом, общий взгляд на поставленный вопрос будет находиться в зависимости от рассмотрения частных тем, которые иногда нуждаются в специальных исследованиях. До некоторой степени упрощается дело, если мы предложим вести речь о сословных различиях в населении империи, зависевших от службы, от занятий и от других условий, влияющих на правовое положение лица.
Высшим сословием в империи было служилое сословие, точно распределенное по степеням и рангам и заполнявшее многочисленные центральные приказы и ведомства, а равно ведавшее провинциальной администрацией. Служилое сословие не было кастой, и доступ в него не был закрыт для лиц, не принадлежавших к служебным кругам. Государственная служба имела притягательную силу в чинах, в общественном положении и в материальном обеспечении и открывала дорогу к высокой карьере и к приобретению больших состояний. Прежде всего, государственной службой приобреталось патрикианское достоинство, ибо высшие военные чины и звание евнуха в придворной службе соединялись с патрикиатом. В раннюю пору империи, когда сенат пользовался еще старыми привилегиями римского учреждения того же имени, служебная карьера заканчивалась внесением служилого чина в сенаторские списки. Сенаторское звание имело тенденцию обратиться в сенаторское сословие, так как это было наследственное звание и так как причисление к званию сенатора не обязывало ни к присутствию в заседаниях сената, ни даже к пребыванию в столице. Когда же в Константинополе сенат как законодательное и судебное учреждение был уничтожен и его дела перешли в придворное ведомство, то сенат стал исключительно императорским советом, хотя звание сенатора продолжало оставаться почетным и давалось в награду за службу без обязательств, соединенных прежде с этим званием. Все ли сенаторы были патрикиями, иначе говоря, необходимо ли, чтобы каждый патрикий был наделяем и званием сенатора, это трудно сказать на основании доступных для изучения данных. Лица, принадлежавшие к сенаторскому званию, пользовались разными преимуществами, освобождались от податей и повинностей со своих имуществ и подлежали суду не местных властей, а центральных. Сенаторское сословие обладало большими земельными владениями и зависимым, сидевшим на землях сенаторов крестьянским населением. Так как это сословие обновлялось и увеличивалось государственной службой, то для дальнейших выводов было бы необходимо обратиться к рассмотрению военной и гражданской администрации империи, о чем будет речь ниже.
Вслед за государственной службой на правовое положение лиц влияло имущественное их положение и главнейше землевладение и занятия ремеслами. С тех пор как византийские цари V и VI вв. наложили руку на городские привилегии и привлекли к государственной службе городские и сельские классы, правовое положение подданных царя значительно упростилось, будучи подведено под одинаковое состояние. Крупное землевладение не было исключительным достоянием служилого сословия; сосредоточение земельной собственности в руках частных собственников посредством купли и передачи имуществ по наследству наблюдается в самое раннее время. Мы рассмотрим этот вопрос в отдельной связи, теперь же ограничимся общим заключением, что большинство сельских жителей — мелкие земельные собственники и жившие на землях церковных, государственных и частновладельческих колоны и арендаторы — составляли тот основной класс, живший в деревнях и сельских волостях , с которого государство собирало подати и которое доставляло ему военных людей. Само собой разумеется, чтобы выяснить положение этого класса населения, необходимо ближе ознакомиться с реальными условиями его экономической и правовой жизни.
Прежде чем пытаться выяснить малораскрытую область изучения учреждений Византийской империи, начнем с того вопроса, который в конце XIX в. сосредоточивал на себе более внимания и в котором в настоящее время можно уже идти не с закрытыми глазами. Разумеем несколько вновь опубликованных и снабженных объяснениями материалов касательно землевладения, обложения земли податями, финансового управления и тесно соприкасающегося с этими вопросами положения крестьянского сословия. Легко понять, что вместе с тем мы подойдем к самой сердцевине занимающей нас темы о внутреннем устройстве Византийского государства.
Податная система, доведенная в Риме до совершенства, главнейше была основана на земельном налоге. Так как обложение земли налогом нуждается в обширных подготовительных работах, именно, в измерении земель, в описании и оценке их производительности и среднего урожая, то понятно, что налог на государственные и частновладельческие земли был вводим с большой постепенностью. Образец для системы измерения участков земли римляне могли находить в Египте, где эта статья давно уже была применена для экономических и финансовых целей [180] .
[180] Материалы, открывающиеся в папирусах, подтверждают это.