История всемирной литературы Т.8

Сочетание и столкновение полярных тенденций наиболее отчетливо прослеживаются в произведениях группы поэтов так называемого шведского Ренессанса — Вернера фон Хейденстама (1859—1940), Оскара Левертина (1862—1906), Густава Фрёдинга (1860—1911), Эрика Акселя Карлфельдта (1864—1931). Существенную роль в их объединении сыграл трактат Хейденстама «Ренессанс. Несколько слов о наступлении переломного этапа в литературе» (1899), который, как и памфлет Хейденстама и Левертина «Свадьба Пепиты» (1890), явился программой шведских символистов и неоромантиков.

Среди поэтов Ренессанса не было единства. Вместе с тем на определенном этапе их объединяла близость поэтического видения мира. В призыве к эстетизации, романтизации прошлого ощущается отход от реалистических принципов, а стремление возвести в единственный и неоспоримый объект искусства мир прекрасного, далекого от серой и однообразной жизни будней, воспринимается как реакция на наметившееся засилье в литературе 80-х годов натуралистических тенденций.

Теоретики Ренессанса мечтали о возрождении «нового идеализма» и «светлого романтизма», отстаивая искусство безудержной фантазии, сказочности и экзотичности. Философское обоснование своей поэтической платформы Хейденстам и Левертин находят в идеях шведского философа Ханса Ларссона и его последователей. Рационалистическая теория интуиции Ларссона, его «логика поэзии», ориентированная на преодоление рефлективности, наносившей ущерб непосредственному видению и чувствованию окружающего мира, пользовалась в среде теоретиков Ренессанса особой популярностью.

В поэтическом сборнике «Год пилигримства и странствований» (1888), получившем восторженную оценку Г. Брандеса, в романах «Эндимион» (1889) и «Ханс Альенус» (1892) Хейденстам ищет идеал красоты в экзотике «спокойного» и «безмятежного» Востока. Глубина и полнота лирического таланта поэта раскрываются здесь в свежести и новизне поэтического языка, живописности красок, богатстве конкретных реалий, экзотических характеров, деталей быта.

Обращение поэта к культуре Востока предстает как попытка осмыслить и художественно выразить собственные душевные муки и сомнения. Ощущение трагического разлада между поэтическим миром «светлого романтизма», утверждающего самоценность прекрасного, и реальной действительностью, никак не подпадающей под эстетическую систему поэта, приводит к пессимистической окраске рассказов из сборника «Войны Карла XII» (1897—1898), повести «Паломничество святой Бригитты» (1901), романа «Древо Фолькунгов» (1905—1907).

О. Левертин, ориентировавшийся на парнасцев и прерафаэлитов, ищет вдохновение в поэтических и религиозных мотивах средневековья, в романтическом тоне легенд и псалмов. Для Левертина «формой действительности» является фантазия, поскольку все находящееся вне прекрасного и индивидуального, понятого как олицетворенное страдание, нельзя отнести ни к подлинной реальности, ни к искусству. В отличие от Хейденстама у Левертина восприятие минувшего пронизано трагизмом, который заметен уже в сборнике «Легенды и песни» (1891). В более поздних произведениях поэт всецело во власти декадентской, религиозно-мистической стихии.

Наряду с эстетским направлением в поэзии тех лет отчетливо прослеживается демократическая линия, опирающаяся на глубинные фольклорные истоки. Наиболее показательно в этом отношении творчество Г. Фрёдинга. В сборниках 90-х годов Фрёдинг воспевает народную жизнь, находя в ней иные свойства и характеры, чем в жизни господствующих слоев общества, широту души, здравый ум.

Собственную поэзию Фрёдинг рассматривал как своеобразную эстетическую антитезу «салонной» лирике, лишенной, по его убеждению, жизненности, пластичности и непосредственности. Стремление поэта преодолеть «неестественную», «подчеркнуто мрачную» лирику Левертина поддерживает глубокая и неподдельная вера в широкие возможности народной поэзии. Вермландский фольклор, явственно различимый в стихах поэта, придает неповторимое обаяние его поэтическому миру.

При всей тяге к романтике поэт не отказывается от стиля «реалистического повествования», и это порождает известную двойственность его лирики:

В мое сочиненье гитара

с гармоникой вносят разлад:

вдвоем — и справа и слева —

они временами звучат.

(Перевод В. Потаповой)

В сборниках «Новые стихи» (1894), «Новое и старое», «Брызги и осколки» (1897), «Брызги Граля» (1898) Фрёдинг более противоречив: в одних случаях им открыто заявлен поиск форм, в которые облекается «вечное», «гармония», гуманистическое в самой личности, в других — поэт стремится преодолеть идеалистическую позицию, найти поддержку в массах. Лирику Фрёдинга отличает редкая музыкальность, сложный ритм и безукоризненная форма.

Мир поэзии Карлфельдта близок миру Фрёдинга. В первом стихотворном сборнике «Песни пустоши и любви» (1895) поэт создает обобщенный образ шведского крестьянина из провинции Даларна. Герой его лирики — Фридолин — это «человек природы». Жизнь предстает в ее первозданной простоте: крестьянский быт, нравы, поверья, красота природы.

Фрёдинговской гитаре и гармонике Карлфельдт предпочитает скрипку и арфу, которые создают музыку удивительного звучания, богатую ритмическими оттенками и взаимопереходами.

Сложное переплетение неоромантических и реалистических тенденций прослеживается в творчестве Сельмы-Лувисы-Оттилии Лагерлёф (1858—1940). Явное стремление к архаизации событий, к стилизации в духе легенд проявилось в романе «Чудеса антихриста» (1887), где новоявленными «антихристами» объявлены социалисты, а также в повести «Возница» (1912), где идеализируется деятельность различных филантропических организаций. В посвященной крестьянству дилогии «Иерусалим» (1901—1902), «Император Португалии» (1914) писательница, показывая упадок и нравственную деградацию деревни, ищет выход в религиозно-идеалистической программе духовного самообновления.

Однако в лучших произведениях Лагерлёф побеждает вера в творческие силы народа и победу самоотверженной любви над эгоистичностью, злобой и жестокостью. Писательница открыто отстаивает демократические взгляды. Они и помогли Лагерлёф приблизиться к пониманию и воплощению — подчас в сложной, но ничуть не эстетизированной форме — подлинной динамики шведской жизни ее времени, подлинного своеобразия национального характера.

Первая книга С. Лагерлёф «Сага о Йёсте Берлинге» (1881—1891) необычна тем, что здесь широко используются образы народного искусства. Мир любимых ее героев — крестьян Вермланда, мир преданий и легенд этого патриархального края, о приметах которого она рассказывает со вкусом и юмором, составляет художественную основу повествования. Подобно Г. Х. Андерсену, написавшему автобиографический роман «Сказка моей жизни», Лагерлёф создает из своей биографии сказку, напоенную ароматом легенд, преданий и новелл, переходивших из уст в уста на берегах озера Фрикен.

Увлеченное чтение К. Х. Бельмана и Ю. Л. Рунеберга навело Лагерлёф на мысль создать поэтическую сказку о родном Вермланде. Однако писательница считала, что «романтизм отжил», и поэтому «вовсе не думала о том, чтобы воскресить его формы и манеру изложения». В автобиографическом очерке «Сказка о сказке» (1902) Лагерлёф пишет, что формирование ее взглядов относилось к 80-м годам, к «периоду расцвета реалистического направления в литературе».

Сказочное, романтическое соседствует в «Саге» с реальным и действительным. От любовных похождений и мечтательного времяпрепровождения в кругу «кавалеров» Йёста Берлинг (поэт, мечтатель, душа общества «кавалеров», увлекающихся охотой, пирами, музыкой) приходит к мыслям о раскаянии, к заботе о простом народе.

В романе «Чудесное путешествие Нильса Хольгерссона по Швеции» (1906—1907), где сказочный сюжет обогащен лирическими описаниями шведской природы, Лагерлёф создала вдохновенный гимн человеку. И хотя писательница признавалась, что одним из ее образцов были «Джунгли» Киплинга, «Путешествие» привлекает не столько прочувствованным изображением животных, сколько тонким проникновением в духовный мир заглавного героя. Писательница подчеркивает в «Путешествии» неотвратимость победы добра над злом.