История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 10

На следующий день я приказал моему бесславному пажу идти найти мне испанца, которому я буду платить, чтобы он научил меня танцевать фанданго, и он привел мне комедианта, которого я оставил, чтобы давал мне уроки испанского языка, но этот молодой человек настолько хорошо обучил меня в три дня движениям этого танца, что, по мнению самих испанцев, в Мадриде нет никого, кто мог бы попытаться станцевать его лучше меня.

Три дня спустя был бал, и я захотел оказать честь уроку, который мне преподал человек в маске. Я не хотел ни публичную куртизанку, ни замужнюю женщину. Я не мог тем более подумать о какой-нибудь богатой или знатной особе, которая мне бы отказала и сочла бы меня странным. Это был день Св. Антония, того, кого называют великим Св. Антонием, которого изображают со свиньей; я проходил мимо церкви Соледад и зашел внутрь, чтобы присутствовать на мессе, думая все время о том, чтобы найти себе pareja (партнершу) на завтрашний день, который был среда. Я вижу крупную девушку, которая выходит из исповедальни, красивая, с сокрушенным видом, опустив глаза. Она идет и опускается на колени посреди церкви, прямо на землю, так делают, потому что так принято в Испании. Представив себе, что она должна танцевать фанданго как ангел, я останавливаю свой выбор на ней для своего дебюта. Чтобы узнать, где она живет, я думаю следовать за ней, она не выглядит ни богатой, ни знатной, ни шлюхой. В конце мессы патер раздал причастие, я увидел, что она поднимается, идет к алтарю, принимает благословение, затем отступает, чтобы закончить свои молитвы. Я сохраняю терпение дождаться окончания второй мессы. Она выходит, сопровождаемая другой, я следую за ними довольно далеко; в конце улицы та, на которую я не обратил никакого внимания, оставляет ее и поднимается к себе, моя же возвращается обратно на двадцать шагов, входит на другую улицу, затем в дом, в котором есть только один этаж. Я не могу ошибиться, я вижу название улицы — Десиньяно, иду прогуляться полчаса, чтобы не создалось впечатление, что я следовал за ней. Весьма готовый получить отказ и реверанс в ответ, направляясь, как меня научил человек в маске, я поднимаюсь, звоню в единственную дверь, которую вижу, меня спрашивают, кто там, я отвечаю — человек с миром, это проходное слово в Мадриде, которым пособники Инквизиции, что заставляет всех дрожать, никогда не отвечают. Мне открывают, и я вижу мужчину, женщину, девушку, за которой я следил, и другую, некрасивую.

Говоря очень плохо по-испански, но достаточно, чтобы быть понятым, шляпу — вниз, вид серьезный и уважительный, даже не глядя на прекрасную богомолку, я говорю отцу, что, будучи иностранцем, желая пойти на бал и совершенно не имея партнерши (pareja), я случайно поднялся к ним, чтобы попросить у него позволения отвести туда его дочь, если у него она есть, заверив его, что я человек честный, и что я верну ее ему обратно такой же, какой он мне ее доверит, в конце ночи.

— Сеньор, вот моя дочь, но я вас не знаю, и я не знаю, хочет ли она пойти на бал.

— Если вы мне позволите, отец и мать, я была бы счастлива, пойдя туда.

— Ты знаешь этого сеньора?

— Я никогда его не видела, и я не думаю, что он сам меня когда-нибудь видел.

— Я клянусь вам, что я вас никогда не видел.

Человек спрашивает у меня мое имя и где я живу, и обещает дать мне ответ в час обеда, если я обедаю у себя. Я прошу у него прощения за ту свободу, которую я проявил, и ухожу, попросив не забыть дать мне ответ, потому что если он мне откажет дать свою дочь, я буду вынужден искать другую, зная только дочерей богатых людей, которые все приглашены.

Я иду к себе, и точно через час, в тот момент, когда я собираюсь обедать, вижу моего человека. Я прошу его садиться, отсылаю пажа и, оставшись наедине со мной, он говорит, что его дочь принимает честь, которую я хочу ей оказать, но что ее мать пойдет также и будет спать в коляске, дожидаясь ее. Я отвечаю, что они вольны так поступить, и только я буду беспокоиться, зная, что в коляске ей будет холодно. Он говорит, что у нее будет хорошее манто, и сообщает мне, что он по профессии сапожник.

— Тогда я попрошу у вас снять мои размеры, чтобы изготовить мне башмаки.

— Я не смею этого делать, потому что я идальго. Снимая с кого-то мерку, я себя унижу, я zapatero [47] de vieco (старый), так что, не будучи обязанным никому касаться ног, я ни в чем не унижаю свое благородство и не наношу вреда своему происхождению.

— Не хотите ли тогда починить мне эти башмаки?

— Я их верну вам как новые; но я вижу, что они нуждаются в большом ремонте, это будет стоить вам один pezzo duro.

47

холодный сапожник — прим. перев.

Это составляло сотню французских су. Я ответил, что это меня устраивает, он берет башмаки и уходит, наотрез отказавшись со мной пообедать.

Вот вам холодный сапожник, который презирает простых сапожников, которые должны, в свою очередь, насмехаться над ним. Ливрейные лакеи во Франции пренебрегают комнатными слугами, потому что те должны помогать своим господам в те моменты, когда вынуждены унижаться для неблагородных услуг.

Назавтра я отправил человека с домино, масками и перчатками моей богомолке, не отправляясь туда сам и не прибегая к услугам пажа, которого не мог заставлять это делать, и с наступлением ночи я сошел у ее дверей с четырехместной закрытой коляски. Я нашел все готовым, оживленным и в самом радужном настроении. Мы поднялись в коляску вместе с матерью, у которой имелось большое манто, и высадились у дверей залы, оставив мать в коляске. Дорогой мне дочь сказала, что ее зовут донна Игнасия. Уже начали танцевать, и было много народу.