История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 8

— Наша кровь смешалась, — сказала она, все еще смеясь, — дадим же родиться меж нас двоих бессмертной дружбе.

Я попросил у нее немного этого порошка, и она отказала; я спросил у нее, как он называется, и она ответила, что не знает. Первое, что я сделал, выйдя от нее, — это зайти к аптекарю, чтобы расспросить его об этом порошке, о котором я ничего не слышал, и рассказ о котором, если бы это не случилось со мной, счел бы басней; но аптекарь оказался не более знающим, чем я. Однако он сказал, что молочай может вызывать кровотечение, но лишь иногда; между тем, это должно быть надежно и неизбежно, и я в этом более чем убедился. Этот маленький случай навел меня на серьезные размышления. Мадам была испанка, и должна была меня ненавидеть. Читатель увидит, к чему это привело.

Я нашел красивого офицера в салоне близ сада, вместе с кузиной, они писали письма. М-ль К. была в саду. Они уже пообедали. Под предлогом, чтобы не мешать им писать, я присоединился к м-ль К.

— Я в отчаянии, — сказал я ей, — от недоразумения, которое с полным основанием могло бы меня представить в вашем уме как фата и человека, лишенного здравого смысла. Я пришел оправдаться, мадемуазель.

— Я догадалась о том, что есть на самом деле; но будьте уверены, что мой брат не услышал от меня насмешки. Оставим, однако, что он об этом думает. Не кажется же вам, что я смогла бы счесть вас способным на подобный демарш, в то время, как мы незнакомы? Я считаю своим долгом отнести оборот о женитьбе к обычным галантностям, которым, без этого, мой брат, слишком юный, мог бы дать зловещее толкование.

— Я восхищен вашим умом, и мне нечего больше вам сказать; но я ощущаю себя не менее обязанным г-ну вашему брату, который имел любезность дать вам знать, что ваше очарование меня сразило, и что в целом мире нет ничего такого, что я не готов был бы сделать, чтобы убедить вас в своей нежной привязанности.

— Это объяснение мне не неприятно; но вы бы сделали лучше, не информируя моего брата о ваших чувствах, и даже, позвольте вам сказать, не объявляя их мне самой. Вы могли бы меня любить, я бы об этом не догадывалась и делала вид, что не знаю об этом; в результате, я оказалась бы вправе не беспокоиться. Теперь же я должна остерегаться. Вы согласны?

— Я каменею, прекрасная маркиза; мне никто никогда в жизни не объяснял так хорошо мою оплошность. Но я нахожу забавным то, что все, что вы мне только что сказали, мне знакомо. Вы заставили меня потерять голову; но я надеюсь, что в вас не найдется жестокости меня наказать.

— Как смогла бы я вас наказать?

— Не любя меня.

— Увы! Разве это от нас зависит? Нас заставляют полюбить, и вот, мы пропали.

Истолковав в свою пользу эти последние слова, я счел своим долгом заговорить о другом. Я спросил, идет ли она на бал. Она ответила, что нет.

— Может быть, вы пойдете инкогнито.

— Мы этого очень хотим, но это невозможно. Всегда найдется кто-то, кто нас знает.

— Если я получу привилегию вас обслужить, даю голову на отсечение, никто вас не узнает.

— Я не думаю, что вы хотели бы нами заниматься.

— Я люблю вас такой недоверчивой. Испытайте меня. Если вы можете выйти одни, мы переоденемся таким образом, что вызовем самое большое, но напрасное любопытство.

— Мы сможем выйти с моим братом и девицей, которую он любит, и мы уверены, что он будет скромен.

— Очаровательное поручение! Но это только относительно воскресного бала. Значит, я жду вас с вашим братом. Скажите ему, чтобы он шел ко мне, и предупредите его, что и Барбаро не должен ничего знать. Вы придете маскироваться туда, куда я вам скажу; но мы еще увидимся. Я уйду потихоньку, чтобы заняться этим важным делом.

Уверенный в успехе, хотя и не имея в голове никакого плана маскарада на пять персон, я ждал подходящего более спокойного момента, чтобы напрячь свой мозг, так как сейчас меня слишком занимала Ирен.

Я направился к себе, чтобы облечься в домино, и зашел за ней в «Три Короля». Мне не нужно было подниматься; она спустилась в мгновенье ока, и я отвел ее в мои прекрасные апартаменты, где распорядился пирожнику подать нам ужин в полночь. У нас было шесть часов, которые, как может себе представить читатель, были до отказа заполнены. Мы покинули постель весьма удовлетворенные, смеясь над тем, что умираем от голода. Наш ужин был настолько же тонким, как и веселым. Ирен сказала, что ее отец обучил ее держать талью в фараон так, чтобы не проиграть. Любопытствуя, я дал ей колоду карт, совсем новую, и в пять или шесть минут она ее подготовила так, как умела, болтая со мной и глядя на меня, чтобы помешать мне видеть то, что она делает. После этого я дал ей сотню цехинов, что был должен, и сказал, чтобы она выигрывала у меня, как если бы все было на самом деле. Она сказала мне, очень нежно, что, играя только в одну карту, она уверена, что заставит меня каждый раз проигрывать, и сдержала слово. Я заверил ее, что если бы она меня не предупредила, я бы ничего не заметил. Я увидел теперь, как повезло старому мошеннику Ринальди с дочерью, которая была истинное сокровище. Со своим видом веселой невинности, застенчивости и чистосердечия, она была создана, чтобы дурачить самых искушенных пройдох. Она сказала мне оскорблено, что ее талант ничего ей не дает, поскольку она имеет дело только с нищими, и с чувством заявила, что доставило мне смеха, что она любит меня до такой степени, что если я хочу взять ее с собой, она бросит своих родителей и добудет для меня сокровища. Она сказала, что хорошо умеет также и понтировать, когда не играет против шулеров; в этот момент я сказал ей, чтобы она сыграла на сотню дукатов, что я ей дал, в банке Каркано, куда я ее приведу.

— Ты сыграешь, — сказал я ей, — на свою карту на двадцать цехинов, и, выиграв, сделаешь пароли, и семь, и на ход, и выйдешь сразу из игры. Если ты не сможешь взять три вторые карты подряд, ты проиграешь сотню дукатов; но я тебе их компенсирую.

На эти слова она бросилась мне на шею и спросила, может ли она отдать мне лишь половину того, что выиграет, и я думал, что она съест меня своими поцелуями, когда я сказал ей, что все будет ее.

Мы выбрались оттуда в портшезе и, едва прибыв на бал, который еще не начался, пошли в «Редут» Каркано, который был ничем не занят, распечатал сразу колоду карт, сделав вид, что не знаком со мной. Я заметил его улыбку, когда он увидел, что красивая маска, бывшая со мной, идет играть вместо меня. Ирен сделала ему глубокий реверанс, когда он предложил ей сесть рядом с ним. Она положила свои сто цехинов перед собой и начала с того, что выиграла сто двадцать, потому что, вместо того, чтобы сделать семь и на ход, она сделала пэ пароли. Ее логика мне понравилась, и я оставил ее играть. В следующей талье она потеряла три карты подряд, затем выиграла следующий пэ де пароли. После этого она потеряла еще две карты и затем, собрав свое золото, отдала поклон банкёру, и мы отошли. Но, покидая зал, я обернулся, чтобы увидеть, откуда исходят всхлипывания, пронзающие сердце. Я увидел маску, которая удалялась, плача. Ирен сказала мне на ухо, что уверена, что это ее отец, который увидел ее играющей, и что он плачет от сожаления. У нее в кармане было двести сорок цехинов, которые она отнесла ему домой, после трех часов развлечений. Я станцевал с ней только менуэт. Любовные радости и ужин настолько меня утомили, что я больше не мог. Пока Ирен танцевала, я присел в углу и задремал. Я был удивлен, когда, проснувшись, увидел Ирен, которая меня повсюду искала. Я проспал три часа. Я отвел ее в «Три Короля», где передал ее отцу и матери. Этот бедный человек, вне себя от радости, когда получил от своей дочери золото, что она выиграла, сказал мне пожелать ему доброго пути, так как он уезжал на рассвете. Я не мог противиться, да и не имел желания, а он, возможно, ожидал иного. Но Ирен при этом заявлении вскочила в ярости; она заявила ему, что хочет остаться со мной, и упрекала его, что в тот момент, когда она завела себе друга, он ее от него отрывает. Когда она увидела, что я не поддерживаю ее против ее отца, она заплакала, затем обняла меня, и я их покинул. Читатель увидит, где я их снова встретил. Я отправился спать.

Назавтра в восемь часов я увидел в своей комнате красавчика лейтенанта, который, рассказав, что его сестра дала ему отчет о маскараде, который я взялся организовать, сказал также, что имеет поведать мне большой секрет.

— Один из самых любезных сеньоров этого города, — сказал он мне, — мой близкий друг, который любит мою кузину и который имеет основания быть сдержанным более, чем мы все остальные, должен в этом участвовать, если у вас нет возражений. Моя сестра и моя кузина, если вы согласитесь, будут этим обрадованы.

— Хотел бы я знать, как вы можете сомневаться в моем согласии. Я думал о пятерых, теперь подумаю о шестерых. В воскресенье, в сумерки, будьте там, где я вам скажу, мы поужинаем, замаскируемся, и отправимся на бал. Завтра в пять часов мы увидимся у вашей сестры. Скажите только, каковы размеры вашей любовницы и вашей очаровательной кузины.

— Моя дорогая подруга на два дюйма ниже моей сестры и моей кузины, и у нее тонкая талия, а мой друг примерно сложен как вы, так что я принимал вас за него всякий раз, как видел сзади.

— Этого достаточно. Предоставьте мне обо всем позаботиться, и идите, потому что мне любопытно узнать, чего хочет от меня тот капуцин, который ожидает снаружи.

Я сказал Клермону подать ему милостыню, но тот сказал, что ему нужно поговорить со мной по секрету. Я пригласил его войти и закрыл дверь.

Месье, — сказал он, — отнеситесь внимательно к тому, что я собираюсь вам сказать, и воспользуйтесь этим. Берегитесь соблазна пренебречь моими словами, так как за это вы можете поплатиться своей жизнью. Вы раскаетесь, но будет поздно. После того, как вы меня хорошо выслушаете, сделайте так, как я вам советую, и ни о чем не расспрашивайте, так как я вам не отвечу. Соображение, что помешает мне вам ответить, это долг, который лежит на мне, и который должен уважать каждый христианин. Это нерушимая тайна исповеди. Осознайте, что моя вера и мое слово и не должны вызывать у вас подозрений, потому что у меня нет по отношению к вам никакого низменного интереса. Всего лишь сильное подозрение заставляет меня говорить с вами таким образом. Это не иначе как ваш ангел-хранитель говорит через меня таким образом, чтобы сохранить вам жизнь. Господь не хочет вас покинуть. Скажите мне, чувствуете ли вы себя взволнованным, и могу ли я дать вам спасительный совет, который я сохраню в своем сердце.