История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 8

— Потому что у него нет денег; и, имея родственников, он хочет сделать красивую свадьбу. И, говоря вам по правде, мне это нравится.

— Вы правы; но я не одобряю предубеждение, мешающее вам дать руку для поцелуя благородному человеку, который вас об этом просит.

— Это лишь для того, чтобы дать вам понять, что я выхожу замуж. Я не настолько щепетильна.

— В добрый час. Я желаю вам всего наилучшего. Скажите вашему жениху, что если он захочет взять меня в сваты, ваша свадьба будет за мой счет.

— Действительно так?

— Да, так. Я дам ему двадцать четыре цехина, но при условии, что он их потратит.

— Это вызовет разговоры; но мы ими пренебрежем. Я дам ответ вам завтра.

— И сердечный поцелуй сейчас.

— Да, также.

Зенобия уходит вприпрыжку, и я выхожу, чтобы идти знакомиться с моим банкиром, который сразу акцептует мое кредитное письмо. После этого необходимого визита я пошел к Терезе, моей прежней пассии. Как только ее горничная, которая была та же, что и во Флоренции, меня увидела, она взяла меня за руку и подвела к постели хозяйки, которая вставала. Она приняла меня с изъявлениями самой искренней дружбы, которые заставляют в первый же момент умолкнуть тех, кто их получает. Многократно обнявшись со мной, она рассказала, что уже шесть месяцев не живет со своим мужем Палези. Он стал невыносим, и она назначила ему пенсион, с которым он живет в Риме. Она сказала, что дон Цезарино, наш сын, все время вместе с ней, что она содержит его в пансионе, и что она покажет мне его, когда я захочу. Она сказала, что счастлива, что делает вид, что у нее есть любовник, но это неправда, и что я могу приходить к ней повидаться вполне свободно и в любое время. Мы рассказали друг другу наши истории в самом кратком виде, но это заняло не менее двух часов. Находя ее прекрасной и свежей как тогда, когда она влюбила меня в себя в Анконе, я спросил, полагает ли она своим долгом хранить верность своему мужу, и она ответила, что во Флоренции была еще влюблена, и что если она мне еще нравится, мы могли бы возобновить все снова и жить вместе до самой смерти. На это объяснение я заверил ее, что готов немедленно доказать ей свою нежность. Она ответила, сдаваясь на мои ласки, что мы поговорим об этом на нашем втором свидании, но что она должна почувствовать себя сопричастной моему нетерпению. После всего, я упрекнул ее в холодности. Она пожурила, что я ошибаюсь, и что она очарована, найдя меня столь пылким. Я вернулся к себе влюбленным в нее, но мой пыл подвергся слишком многим отвлечениям, чтобы длиться долго.

Графиня А. Б. начала менять свой тон на более нежный. Она сказала мне с удовлетворенным видом, что знает, где я провел два часа, но если я кого-то люблю, я должен прекратить свои визиты, потому что ее возлюбленный ее покинет.

— Если он ее покинет, я займу его место.

— Вы хорошо сделаете, подыскивая женщин, которые будут ценить ваши подарки. Я узнала, что вы сделали их только после получения очевидных знаков ее нежности.

— Это мой принцип.

— Это верное средство гарантировать вас от ловушки. Любовник персоны, которой вы нанесли визит, содержит одну из наших дам, которую находит весьма в своем вкусе. Мы ее презираем.

— И почему, позвольте спросить?

— Не находите ли вы, что он ей не ровня? Греппи человек по рождению ничтожный.

Без всякого удивления при имени Греппи, я ответил ей, что дамы, которые презирают других по этой причине, могут быть лишь смешны в своей гордости, смешанной с завистью.

— Я убеждена, что если они находят себе этих Греппи, они все совершают мезальянс.

Прибытие маркиза помешало мне ответить, она вышла вместе с ним, а я вместе с ее мужем, который показал мне дом, войдя в который я увидел человека, перед которым лежала сотня цехинов, и который держал талью в фараон. Я сыграл по маленькой, чтобы быть как все, и, проиграв двадцать дукатов, вышел. Направляясь в оперу, мой бедный граф сказал мне, что из-за меня он потерял десять дукатов на слово и не знает, что делать, чтобы заплатить их завтра. Я дал их ему. В опере я потерял две сотни в том же банке, где проиграл сотню накануне. Я посмеялся над горем моего дорогого графа, который не знал, что у меня сотня тысяч ливров у Греппи, не считая сотни тысяч в драгоценностях. Графиня, видя мой проигрыш, сочла возможным спросить меня, не хочу ли я продать мое платье с соболями.

— Говорят, что оно стоит тысячу цехинов.

— Это правда, мадам, но я продам все, прежде чем тронуть вещи, предназначенные для прекрасного пола.

— Маркиз Трюльци хотел бы купить его, чтобы сделать кое-кому подарок.

— Сожалею, мадам, что не могу его ему продать.

Она мне не ответила. По окончании оперы я встретил у дверей театра Терезу, которая садилась в портшез. Я отошел от графа, чтобы сказать ей, что уверен, что она будет ужинать со своим другом. Она ответила мне на ушко, что она будет ужинать одна, либо со мной тет-а-тет, если у меня хватит смелости пойти с ней. Я увидел ее удивление, когда я согласился. Она сказала, что ждет меня. Предложив графу воспользоваться моим экипажем, я взял портшез и направился к Терезе, которая прибыла в то же время.

Ах, как мы смеялись, когда, усевшись друг подле друга, мы делились нашими мыслями!

— Зная, что ты влюблен в графиню А. Б., — сказала мне она, — я была уверена, что ты не придешь ужинать со мной.

— А я, зная, что твой любовник Греппи, я решил поймать тебя, приняв твое приглашение.

— Греппи мой друг; и если он в меня влюблен, он делает ошибку. До сих пор он не нашел секрета, как меня соблазнить.

— Полагаешь, он сможет его найти?

— Это трудно, так как я богата.

— Но Греппи еще более богат.

— Да, но я не думаю, что он любит меня больше, чем свое золото.

— Я подожду, моя прелесть; ты осчастливишь его, если у него хватит смелости разориться.

— Ты догадался; но этого не произойдет. А между тем, вот мы, вместе, после двадцати лет разлуки. Ты найдешь меня все той же, я в этом уверена.

— Это преимущество, которое дает природа только твоему полу. Ты найдешь меня другим, и мое сердце, которое все то же, стенает; но ты творишь чудеса.

Тереза их не сотворила. После ужина, питательного, но краткого, мы бросились в постель и предались любви; но после двух часов, наполненных любовью, Морфей овладел нашими чувствами. После пробуждения наша страсть возобновилась, и я покинул ее только после того, как пожелал ей доброго утра с тем же пылом, с каким пожелал сладких снов в четыре часа. Я направился к себе и увидел с удовольствием в моей комнате прекрасную Зенобию, которая сказала мне, что портной готов жениться в следующее воскресенье, если я не шутил с предложением, которое сделал. Чтобы убедить ее, что я не шутил, я сразу отсчитал ей двадцать четыре цехина. Преисполненная благодарности, она пришла в мои объятия, позволив покрыть себя поцелуями. Она должна была приписать открытой двери то, что она меня увидела не таким, как если бы она увидела меня до того, как Тереза меня опустошила. Долгий туалет, однако, вернул мне свежесть. Сделав прекрасную прогулку в коляске, я вернулся к графу, где застал маркиза Трюльци, который, как всегда, злил графиню. Он велел принести свой обед на шесть персон, и мы пообедали, очень весело.

Беседа коснулась моего платья, графиня, в самом деле ошеломленная, сказала, что я предназначил его даме, которая сделает меня влюбленным и счастливым. Маркиз вежливо заметил, что я заслуживаю самых лучших милостей.

— Кажется, — сказала графиня, — что вы подарите ваше платье персоне, у которой вы провели ночь.

Я ответил, что провел ночь, играя, и в этот момент вошел Клермон, говоря, что снаружи находится офицер, желающий со мной поговорить. Я выхожу и вижу красивого мальчика, который бросается меня обнимать. Я узнаю в нем Барбаро, сына венецианского нобля и брата прекрасной и знаменитой м-м Гритти, жены того Гритти Сгомбро [5] , который был осужден на заключение в цитадели Каттаро, где он умер к концу года. Я говорил о ней десять лет назад, и читатель может об этом вспомнить. Г-н Барбаро, ее брат, который пришел меня повидать, был также в немилости у Государственных Инквизиторов. Мы были добрыми друзьями в Венеции в год перед моим заточением. Сказав мне, что он находится на службе у герцога Моденского, губернатора Милана, он добавил, что увидев меня неудачно играющим в банк у Каркано, он решил, в силу нашей старой дружбы, явиться и предложить мне верный способ заработать много денег, если я позволю ему представить себя в дом, где собирается компания молодых людей, любящих игру, которые предназначены для того, чтобы проигрывать. Он сказал, что он сам держит там талью, и что он столь уверен в своем счастье, поскольку держит карты в своих руках, что уверен в выигрыше. Он кончил, сказав, что я ему нужен только, чтобы придать солидности банку, требуя для себя только двадцать пять процентов выигрыша. Я видел, что он не решается мне сказать, что он хорошо передергивает. Кроме того, он сказал мне, что я найду в этом доме объекты, достойные моего внимания и пригодные для тонкого обольщения. Я ответил, что решусь, когда увижу компанию и людей, которым он хочет меня представить. Я назначил ему рандеву в кафе назавтра в три часа. Он ушел, сказав, что надеется увидеть меня на балу.

5

«Макрели» — прим. перев.

Жених Зенобии принес мне мое домино, и портной графини принес ей ее. Бал начинался после оперы, я пришел на нее, чтобы послушать пение Терезы и, после того, как проиграл еще двести цехинов в банке Каркано, вернулся домой, чтобы переодеться, надеть домино и идти на бал. Графиня, которая была уже одета, сказала, что если я буду любезен проводить ее и вернуть обратно в своей коляске, она не будет посылать за коляской к маркизу Трюльци, и я ответил, что рад буду ей услужить.

Направляясь с ней на бал, я сказал, что мое платье перейдет к ней, если она окажет мне честь переспать со мной.

— Вы меня грубо оскорбляете, и я удивлена, так как это не может быть из-за невежества.

— Я все знаю; но по здравом размышлении вы можете пережить оскорбление, и даже простить его мне, отбросив предрассудки.

— Так могут поступать, когда любят; но признайте, что ваша манера очень груба и заставляет вас ненавидеть.

— Я поступаю так, потому что не люблю проволочки; признайте также, что вы были бы рады видеть меня влюбленным и робким.

— Мне это все равно, потому что, такого, как вы есть, я чувствую, никогда не смогу полюбить.