Истощение времени (сборник)
Шрифт:
– Ну ладно, – сказал Бульдозер и встал из-за стола. – Спасибо этому дому.
Он надел плащ и кепку, проверил лямки рюкзака.
– Значит, никто рубанка моего не видел… – Слова эти прозвучали тоскливо и жалко.
Букварь выскочил из-за стола, добежал до охотничьего домика, боком проскочил в палатку, мокрый, съежившийся, сунул Бульдозеру в руки рубанок.
– На, возьми мой. Я себе куплю.
Бульдозер стоял с рюкзаком за плечами, огромный, неуклюжий, мясистыми ручищами прижимал к себе маленький коричневый рубанок, говорил обрадованно, торопливо:
– Вот спасибо, Букварь, вот спасибо. Ты себе купишь.
О Бульдозере молчали. Словно его и не было никогда.
По расчетам Букваря, Бульдозер должен был уже добраться до Абакана и теперь, наверное, болтался в Кешкином городе в ожидании поезда. Букварю казалось, что тишина тогда за столом была не нужна. Но он упорно доказывал себе, что говорить было не о чем.
Работали в Бурундучьей пади, обедать шли не спеша, и на обед уходило часа полтора.
Однажды, придя из Бурундучьей пади, они увидели у палатки Бульдозера. Бульдозер был без чемодана и рюкзака, стоял под дождем, тихий и нерешительный.
– Привет, – сказал Бульдозер.
Буркнули в ответ что-то невразумительное. Мыли под кедром дождевой водой из жестяного рукомойника сапоги, лица, руки.
– У тебя есть сигареты? – спросил Кешка.
– Есть, – обрадовался Бульдозер.
Большими, красными руками – медвежьими лапами – спрятал Бульдозер от ветра и дождя огонек спички, слабый и робкий, словно троечник на экзамене. Кешка наклонился и уткнулся сигаретой в теплые ладони Бульдозера.
– В Кошурникове не продают ковчегов? Ну хотя бы моторных лодок? – спросил Кешка.
– Нет, – пробасил Бульдозер.
– А жаль. На чем будем плавать? Скоро придется плавать…
Болтали о всякой ерунде. Молчали о том, о чем хотели говорить. Было здорово, что Бульдозер вернулся. Букварь понимал, что о том же самом думают сейчас все ребята и они тоже, как и он, взволнованы и рады. И Бульдозер взволнован и поэтому не может начать разговор, который теперь нужен всем.
– В Кошурникове Джебь помаленьку разливается, – сообщил Бульдозер.
Все представили себе зеленое Кошурниково и Джебь, узкую, грязную и ядовитую, отравленную отбросами золотого рудника, и прораба Мотовилова с его желтым мундштуком на берегу разливающейся Джеби, расстроенного и сердитого.
– Ну, ты чего? – спросил Кешка.
Бульдозер набрал воздуха и, казалось, хотел разом его выдохнуть. Но вдруг поперхнулся и нервно махнул рукой:
– Да так… ничего…
– А-а-а… – сказал Кешка.
Букварь подумал, что, будь он на месте Бульдозера, он бы, наверное, вот так же тянул время, вместо того чтобы выговорить слова: «Извините, ребята…»
– Часы у меня пропали, – сказал Бульдозер.
– Какие часы? – удивился Кешка.
– Обыкновенные – «Победа». С раскрашенным циферблатом…
– То есть как пропали?
– Как пропали! – Кешкины вопросы вызывали у Бульдозера раздражение. – Так и пропали.
– Ну, поищи, – сказал Виталий.
– А чего их искать, – промычал Бульдозер, – я их и не терял.
Он смотрел в траву насупленно и напряженно.
– Брось ты! – взвился Кешка. – Ты же знаешь, ребята здесь хорошие!
– Хорошие… – согласился Бульдозер, – а часы у меня украли.
Дернулась кедровая ветка, сбросила вниз крупные, как смородина, капли.
– Ты что? – Николай встал.
Бульдозер тоже встал. Вскочили Кешка и Спиркин,
закричали, перебивая друг друга.– Погодите, – сказал Николай. – Говори, кто?
– А я знаю? – сбычился Бульдозер. – Из вас…
Кешка подскочил к Бульдозеру:
– Гад ты последний! Ты же знаешь нас!
Теснили Бульдозера Спиркин, Букварь и Ольга. Кричали, размахивая руками, наступали на него. Пятился Бульдозер неуклюже, твердил упрямо, как испорченный патефон:
– Хорошие-то вы хорошие, а часы у меня украли.
Были все злые. Злило обманутое предчувствие хорошего, злило красное, испуганно-злое лицо Бульдозера. Тишина, столько дней подряд прятавшая напряжение, взорвалась, брызнула злобой.
Только Виталий Леонтьев сидел на пне, смотрел заинтересованно: «Ну-ну, что из этого из всего получится?»
Топтались у палатки тяжелые, намокшие, набухшие сапоги, наступали друг на друга, вдавливали в мягкую, податливую землю мятые зеленые полоски травинок. Слова звучали грубые, однообразные, перемешанные с руганью, гремели, как листы жести, повторялись, потому что других слов никто не мог сейчас вспомнить.
Кешка лез к Бульдозеру, тряс кулаком. Маленький Спиркин с красными ушами тараторил громко, глотал воздух и останавливался, затихая, не зная, о чем кричать дальше.
Бульдозер оттолкнул вдруг Спиркина, и тот, сухонький, легкий, покачнувшись, свалился к плясавшим сапогам. Кешка подскочил к Бульдозеру, но тот пригнулся, выскользнул из-под удара, толкнул потерявшего равновесие Кешку, сбил его с ног.
Букварь, а потом Николай бросились на Бульдозера, и с ними, крупными, здоровыми, он уже ничего не мог сделать. Бил кулаками справа и слева, не давал парням схватить его туловище, шею, руки. Увидел, как вскочили Кешка и Спиркин, начал отступать с ревом, делал по полшага, но сзади был шершавый ствол ели, и отступать было некуда. Ладонями, кулаками бил по воздуху, по рукам, по лицам, по плечам, неистовый, очумевший, и вдруг раздался его крик:
– Стрелять буду!
Оцепенев от неожиданности, все замерли на секунду. Кинулся Бульдозер, разметав кольцо расслабившихся на мгновение ребят, к палатке и тут же выскочил из нее с двустволкой в руках.
– Стрелять буду!
Опомнившись, бросились к Бульдозеру.
Неслись за Бульдозером, а он бежал метрах в тридцати впереди, держал двустволку наперевес, бежал, не соображая, куда и зачем он бежит.
И они бежали за Бульдозером, не соображая, зачем это им надо.
Движение убыстрялось, становилось все бессмысленнее и бессмысленнее. Хлестали Букваря мокрые, злые ветки, хлестали по лицу, по ватнику, по рукам. Мелькали обрывки неба, стволы, листья и капли. Мелькали, летели, смешивались в какую-то серо-зеленую кашу. Летела грязь из-под пудовых сапог Бульдозера, летело все…
– Стрелять буду! Всех гадов!
Стоит Бульдозер. Прямые углы плеч, шея из бетона. Две черные дырки смотрят Букварю в глаза.
По инерции последние шаги, медленные, нерешительные. Дождь, оказывается, все еще идет. Капли бегут по лицам. И красная тонкая нитка бежит вниз от бесцветной Бульдозеровой брови.
– Не подходите! Не…
Последние, затухающие движения. Застывающие шаги.
И вдруг – тра-ах! Разламывается небо. Лопается тишина. Взрывом. Грохотом. Выстрелом. Вскидывают ручищи Бульдозера грохнувшую двустволку. Дымок. Безобидный дымок. Как от сигареты.