It's So Easy And Other Lies
Шрифт:
Я начал работать с агентом по недвижимости, и мы осмотрели места. Сперва мы осмотрели Голливуд, но Я решил, что лучше уйти из этого места. Когда мы вернулись в Лос-Анджелес после того, как Appetite достиг таких высот, все внезапно стали одеваться как мы, с банданами, пытались звучать как мы. От этого становилось душно. Так что я хотел быть подальше от этого. Я остановился на том, что купил маленькое милое местечко в Studio City, с двумя спальнями и маленьким бассейном. Это место было так близко от Голливуда, что вы практически там и были – всего лишь на другой стороне холмов. Я купил это место в самый разгар на рынке недвижимости, но Я не знал даже, что это значит. Мы все купили дома после того, как закончили тур с Aerosmith. Мы впятером купили места в одном и том
Я впервые в жизни купил себе престижную новую машину – Corvette. Вскоре после этого, мой брат Джон приехал в Лос-Анджелес, чтобы навестить меня.
“Вау, ты купил Корвет. Не привыкай тратить так много денег, а то они скоро исчезнут” – сказал он, поднимая бровь.
Мы, МакКэганы, росли с осознанием того, что мы не должны жить не по средствам. Никто из моих братьев и сестер не покупал автомобили или дома, которые они не могли себе позволить. Я был первым из нас – младшим ребенком в семье, который начал зарабатывать реальные, большие деньги, о которых никто из нас даже подумать не мог. И мой брат навестил меня.
К тому моменту, я думал, что моя жизнь уже практически стала странной. Но я не был готов к тому, что произошло одним ноябрьским днем 1988 года, когда я отправился в продуктовый магазин Ральфа в Laurel Canyon, чтобы купить пачку сигарет. Люди начали оглядываться, и внятно шептать: “Мать твою!” Люди ведут себя странно.
Затем от витрины с журналами подбежало пару человек, держащих стопку журналов, и кричащих мне: “Подождите, подождите, пожалуйста нас. Сейчас мы купим журналы, пожалуйста, распишитесь на них!”
Они положили журналы на кассу, прямо передо мной. Guns N’ Roses были на обложке Rolling Stone. Я смутно вспомнил это интервью для Rolling Stone, проходившее во время совместного тура с Aerosmith, и вроде, кто-то сказал мне, что журнал изменил свое мнение, и решил поставить нас на обложку вместо Aerosmith, как было задумано изначально. Но должно быть, я забыл об этом.
Нахождение на публике с тех пор означало истерию.
С того момента, как Appetite забрался на вершины чартов, лэйбл собрал наши акустические песни, а также песни с Live! Like a Suicide, и выпустили их как мини-альбом Lies, который вышел в конце 1988 года и присоединился к Appetite, попав в топ-5, спустя несколько недель после того, как мы появились на обложке Rolling Stone.
Текст Эксла к песне “One in a Million” сразу же привлек внимание. Пресса клеймила нас чем-то вроде домашней группы Дэвида Дьюка (американский политик и публицист, известен как правый националист, расист и отрицатель Холокоста – прим. пер.); Я слышал что Ку-клукс-клан или какая-то фракция клана, стали использовать эту песню, как призыв к войне. Я оставался при своем мнении об интерпретации песни и о концепции Эксла. Искусство не понимали во все времена. Тем не менее, я чувствовал себя неловко в результате этого непонимания. Я всегда смотрел на своего старшего зятя Декстера, который был женат на моей сестре Кэрол. Декстер был чернокожим, с татуировкой черной пантеры на левом предплечье. Когда в семье есть такой человек, это значит, что для вас не должно быть никаких различий между черной и белой кожей. Дети Кэрол и Декстера – два моих племянника, наполовину черные. Или на половину белые? И по возрасту, мы были почти ровесниками, мы все росли вместе. Теперь, я волновался о том, что они могут подумать обо мне, моей группе, и всех спорах, которые кружили вокруг песни.
До выхода Lies, Дэвид Геффен, глава лейбла, включил нас в благотворительный концерт в Нью-Йорке, целью которого был сбор средств для исследований СПИДа. В песне “One in a Million,” Эксл использовал одно из оскорбительных слов – педики. И опять же, я чувствовал, что он использовал это слово в знак осуждения людей, взгляды которых позволяют им использовать такие выражения, а не в поддержку подобного поведения. Даже если так, посыпались
нападки в адрес нашего благотворительного выступления, рассмотренного как акт протеста.Мы были счастливы уйти от споров по поводу песни и закончили 1988 год, впервые выступая хедлайнерами на концертах в Японии, Австралии и Новой Зеландии. Когда мы уезжали из Японии, промоутер в качестве подарка вручил каждому по камере. Я никогда еще до этого не прилетал домой с чем-то. Когда мы дважды возвращались из Англии, у нас было недостаточно денег, чтобы купить что-нибудь. Так что было вполне очевидно, что я не заполнял никаких деклараций или таможенных листов. В этот раз у меня с собой была камера, и Я не знал, что ее надо задекларировать, в конце концов, это был подарок. Мы возвращались домой, в США, в декабре месяце, и местом, откуда мы возвращались, были Гавайи, аэропорт Гонолулу. Конечно же, ни для кого не было сюрпризом, что кучка молодых, неряшливых (и, конечно же, пьяных) рок-н-ролльщиков не прошли через скоростную полосу на таможне. После того, как таможенник осмотрел мою сумку, он вытащил новенькую камеру. Он спрашивал, где я взял это.
Все еще находясь в алкогольном опьянении от водки, которая была для меня обязательным средством во время перелетов, Я решил, что будет лучше, если Я скажу, что эта вещь у меня была все время. “Купил ее в Лос-Анджелесе”, – сказал Я офицеру.
Тогда таможенник стал осматривать ее, чтобы узнать, что написано на самой камере. “Постой-ка, это японская вещь” – сказал он.
Когда стало ясно, что таможенники конфискуют мою камеру, Я взял ее в руки, размахнулся и разбил ее о землю так сильно, как только мог. Даже 25 лет спустя, Я все еще пытаюсь добиться того, чтобы этот инцидент был вычеркнут из моего паспортного файла.
Мэнди и Я вернулись в Сиэтл на Рождество в том году. Я повредил мой большой палец в конце нашего тура по Азии. Несчастный случай. У моего бас-гитарного техника, МакБоба диагностировали рак, и ему пришлось отправиться домой на лечение. Я взял на замену другого техника – Скотта - на званый вечер в Сиднее, где мы получили награду “Австралийский золотой диск”. У меня уже было пару премий золотого диска, так что я отдал одну Скотту. Мы “давали пять” и мой большой палец неловко ударился с его рукой. К вечеру палец опух, так что мне пришлось приклеить свой медиатор клейкой лентой к пальцу на последние два концерта Азиатского тура, потому что Я не мог его держать. В Сиэтле муж моей сестры, врач, вправил мне его назад. Назад в Лос-Анджелес я летел в гипсе.
Нет способа подготовиться к тому, как странно и не комфортно ты себя чувствуешь, будучи постоянно узнаваем. Нельзя научиться контролировать эти чувства. В один день вы можете появиться в продуктовом магазине, чтобы купить пачку сигарет, в следующий раз истерика начнется, как только вы преступите порог двери. В теории, деньги начали открывать для моего мира безграничные возможности. На самом деле, мне стало казаться, что мой мир начал сужаться, так как мест, где Я мог появиться, не привлекая особого внимания становилось все меньше и меньше. Я начал чувствовать себя как животное в зоопарке: царь джунглей, запертый в клетке.
Поначалу, Я не знал, как с этим справиться – моя жизнь была просто выставлена напоказ. Мне никогда не приходило в голову провести границу между личной и публичной жизнью. Я не знал, как жить двумя раздельными жизнями. Моя жизнь все время была на виду у публики. Ощущение того, что Я пребываю в аквариуме, нервировало меня. Если бы я знал все сплетни о себе, Я бы наверное купил дом в Сиэтле и оставил бы эту квартиру в Лос-Анджелесе. Это имело бы здравый смысл, но Я отказался, так как речь шла о нашей группе, о нашей банде, мы должны были выходить на сцену каждую ночь, чтобы покорять и ошеломлять. Даже в нашем городе. Мы владели теперь домами на холмах, но все еще жили так, словно мы все еще ночуем в переулке Gardner, все еще боремся, чтобы уцепиться за нижние ступени социальной лестницы. И если это означало потасовки и драки в баре, значит, так тому и быть. Если это означало, что я должен использовать мой гипс как оружие, так тому и быть. Так мы и жили.