Итальянский поход Карла VIII и последствия его для Франции
Шрифт:
Въ такомъ фазис своего развитія находилась вчно-живая, никогда не умиравшая идея національнаго единства Итальянцевъ, когда и ученіе памятниковъ классической древности открыло передъ ними новый міръ. Чтеніе укидида, Ксенофонта, Ливія, открыло передъ ними картину государственнаго быта, мало сходнаго съ тмъ, среди котораго они жили. Въ особенности римскіе историки должны были оказать сильное вліяніе на воспріимчивое воображеніе Итальянцевъ, Древній Римъ, величественно выступающій изъ разсказовъ Ливія, его республиканскія формы, суровый, гордый патріотизмъ его гражданъ, обаятельно дйствовали на такихъ людей, какъ Петрарка и Коло ди Ріенцо. Связанные чувствомъ дружбы, основанномъ на родств стремленій и взаимномъ уваженіи, эти люди шли рука объ руку къ осуществленію классическихъ идей, навянныхъ чтеніемъ Ливія; ихъ дятельность такъ неразрывно связана, что трудно ршить, была ли революція Коло ди Ріенцо осуществленіемъ идей Петрарки, или, напротивъ, республиканскія мечты Петрарки были возбуждены дятельностью Ріенцо. Въ ихъ личномъ характер было много общаго, хотя и нельзя сказать, чтобъ они во всемъ походили другъ на друга. Петрарка былъ поэтъ и отчасти идеологъ, которому природа отказала въ большомъ практическомъ смысл и большой энергіи къ длу. Ріенцо былъ по преимуществу человкъ дла, страстная и безпокойная натура, созданная для заговоровъ и революцій. Вмст съ тмъ, онъ былъ способенъ увлекаться великими идеалами, былъ проникнуть восторженною любовью къ древности. Живя въ Рим, онъ съ увлеченіемъ перечитывалъ Ливія, Саллюстія, Валерія Максима, и скоро воображеніе его воспламенилось ихъ разсказами. Образъ древняго міра въ величественной красот возникъ въ его представленіи. Онъ задумалъ обширный политическій переворотъ, и благодаря анархіи, господствовавшей въ Рим, благодаря вліянію, какое доставилъ ему дружественный союзъ съ Петраркою, привелъ его въ исполненіе. Средневковой Римъ облекся въ классическія формы; столица папъ преобразовалась въ республику; древній форумъ наполнился народомъ, тснившимся передъ трибуной Ріенцо. Но обманъ продолжался не долго: Римъ отрезвился, минутная вспышка погасла, и Ріенцо поплатился жизнью за свою классическую комедію [81] . Впрочемъ, трагическая развязка дла, въ которомъ Петрарка принималъ самое непосредственное участіе, не поколебала его гордаго республиканскаго духа: онъ сохранилъ на всю жизнь свои юношескія стремленія, свое благоговніе предъ древнимъ государственнымъ бытомъ, его широкою политическою жизнью. Недоврчиво и строго относился онъ къ поколнію, среди котораго поставила его судьба; онъ весь уносился въ прошлое, онъ жилъ среди Рима временъ Катона и Сціпиона, и сожаллъ о ихъ недостойныхъ потомкахъ, для которыхъ слово «свобода» утратило всякій смыслъ, всякое очарованіе. Въ энергическихъ выраженіяхъ призывалъ онъ Римлянъ оглянуться на свое великое прошлое и почерпнуть въ немъ урокъ для настоящаго. «Если хотя капля древней крови течетъ въ вашихъ жилахъ, страшитесь утратить завоеванную свободу», писалъ онъ къ римскимъ гражданамъ, когда Ріенцо усплъ на нкоторое время утвердить среди нихъ республиканскія формы [82] . Но республика пала, и отъ классическихъ мечтаній Петрарки и Коло ди Ріенцо осталось только продолжительное броженіе въ Рим,
81
Voigt, 31–34, 76 sqq.
82
Ibid. 36 sqq. 60 sqq.
Несравненно важне по своимъ послдствіямъ былъ переворотъ, произведенный въ политическихъ идеяхъ Италіи и всей Европы твореніями Макіавелли. Мы указывали уже на историческое значеніе Макіавелли, какъ дятеля возрожденія. Значеніе это заключается въ томъ, что онъ призвалъ къ жизни государственную идею, управлявшую классическимъ міромъ и забытую въ средніе вка, что на мсто павшаго духовнаго авторитета онъ далъ человчеству другой авторитетъ – политическій, національный, государственный. Въ этомъ, по нашему разумнію, заключается главная историческая заслуга Макіавелли, и она, а не его парадоксальная теорія свтской власти, изложенная въ извстной книг его: "Il Principe", должна была по настоящему упрочить его имя въ исторіи. Макіавелли былъ государственный дятель, съ головы до ногъ. Его литературные труды, его общественное служеніе, даже его честная, домашняя жизнь, все въ немъ было посвящено государственнымъ цлямъ. "Рдко, говорить Блунчли, можно встртить человка, который бы такъ всецло и исключительно былъ преданъ государству, какъ Макіавелли. Какъ вода для рыбъ и воздухъ для птицъ суть единственныя стихіи, среди которыхъ они могутъ существовать, такъ Макіавелли могъ жить только среди государства. Онъ – государственный человкъ въ полномъ смысл слова. Онъ чувствуетъ себя призваннымъ играть политическую роль, и не можетъ жить вн политики. Его дарованія, его помыслы, его склонности посвящены государству. Онъ страстно любитъ государство, и готовъ пожертвовать ему всми своими силами. Онъ жертвуетъ ему своимъ спокойствіемъ, своимъ состояніемъ, своими друзьями, самимъ собою, даже своею честью и совстью. Выше политической дятельности онъ ничего не знаетъ и ни къ чему такъ не стремится; политическія науки стоять для него на второмъ план. Онъ съ большею охотою пишетъ реляцію о посольств, отъ которой онъ ожидаетъ непосредственнаго дйствія, нежели рчь о какомъ нибудь политическомъ вопрос. Четырнадцать лтъ (1498–1512), въ теченіе которыхъ онъ, какъ секретарь флорентинской республики, принималъ непосредственное участіе въ длахъ, были счастливйшими въ его жизни, хотя многое шло тогда противно его желаніямъ, и хотя онъ занималъ мсто, слишкомъ скромное для его необыкновенныхъ способностей. Ему было въ высшей степени больно, когда онъ, въ самомъ цвтущемъ возраст (онъ род. 1469), въ слдствіе государственнаго переворота и возвышенія Лоренцо Медичи, былъ отставленъ отъ своей должности и принужденъ жить частнымъ человкомъ. Онъ не могъ перенести этой вынужденной праздности. Какъ трогательны его жалобы, которыя онъ обращалъ къ своему другу Веттори. Какъ страдаетъ онъ, оттого что для него закрыта политическая дятельность, какъ безплодно и бдно кажется ему все, что онъ длаетъ! Онъ едва находить, чмъ убить время. Ему опротивла ловля птицъ, которой онъ издавна любилъ заниматься; чтеніе поэтовъ, прелести природы развлекаютъ его только на короткое время; печально проводить онъ послобденные часы за картами и трик-тракомъ, въ обществ трактирщика, мясника, мельника и кирпичника. Зато вечеромъ онъ весь сосредоточивается. Онъ снимаетъ свою всегдашнюю нарядную одежду и надваетъ платье государственнаго человка. Онъ уединяется къ себ въ кабинет, ведетъ таинственную бесду съ государственными людьми прежнихъ временъ, задаетъ себ политическія проблемы и упражняется въ ихъ ршеніи. Если онъ не можетъ заниматься дйствительными длами, то занимается по крайней мр вымышленными. Политическими науками онъ занимается только по нужд; въ нихъ ищетъ онъ только исхода для внутреннихъ стремленій. которыя лучше желалъ бы обнаружить въ политической дятельности" [83] .
83
Bluntschli, Deutsches Staatsworterbuch, VI. 512–513.
Въ связи съ тмъ вліяніемъ, какое необходимо должна была оказать на современниковъ государственная идея, такъ рзко высказывавшаяся и въ литературныхъ трудахъ, и въ практической дятельности Макіавелли, находятся его патріотическія стремленія, также оказавшіяся не безъ вліянія на западную Европу. Съ этой стороны, политическая дятельность Макіавелли является въ самой непосредственной связи съ предшествовавшей исторіей Италіи. Мы старались уже указать, какъ къ концу среднихъ вковъ, папская власть, служившая до того времени національнымъ знаменемъ Италіи, потеряла кредитъ въ глазахъ итальянскихъ патріотовъ, и какъ въ слдъ за тмъ Петрарка и Коло ди Ріенцо пытались найдти выходъ изъ тяготившаго ихъ порядка вещей въ возвращеніи къ государственному и политическому быту классической старины. Теперь, въ лиц Макіавелли, патріотическія стремленія Италіи находятъ другой исходъ. Макіавелли точно также, какъ и его предшественники, скорбитъ о политическомъ ничтожеств своей родины, о ея національной разрозненности, разорванности, объ отсутствіи между отдльными частями ея единой централизующей связи; но онъ указываетъ другой путь къ достиженію политическаго могущества и единства Италіи. Убдясь, что папство не въ силахъ выполнить этой великой задачи, онъ обращается къ свтской власти, но не къ чужеземной, не къ императорской, какъ это длали гибеллины, a къ такой власти, которая возросла бы на итальянской почв и дйствовала бы итальянскими силами, Онъ ищетъ кругомъ себя итальянскаго государя, который, тмъ или другимъ путемъ, честно или безчестно, могъ бы настолько возвыситься надъ другими владтельными домами Италіи, чтобъ въ его лиц осуществилась идея итальянскаго единства. Такого государя находить онъ въ Цезар Борджіа. Сынъ Александра VI, порочный, хитрый, мстительный, жестокій, одержимый безграничнымъ честолюбіемъ и одаренный замчательною силою воли. Цезарь Борджіа, при боле благопріятныхъ условіяхъ, могъ бы съ успхомъ выполнить задачу, которой такъ сочувствовалъ Макіавелли. Этимъ объясняются дружественныя отношенія, въ которыхъ находился великій флорентинець къ Цезарю Борджіа. Онъ видлъ въ немъ государя, который могъ силою и коварствомъ сосредоточить въ своихъ рукахъ господство надъ Италіей и вырвать ее изъ рукъ чужеземцевъ [84] . Обстоятельства сложились такимъ образомъ, что планъ, начертанный честолюбіемъ Цезаря Борджіа и патріотизмомъ Макіавелли, не могъ быть приведенъ въ исполненіе; но этотъ планъ все таки иметъ великое значеніе, потому что здсь смло заявленъ принципъ національности, которому, по видимому, предстоитъ высокая роль въ исторіи. Съ другой стороны, патріотическія стремленія Макіавелли имютъ для насъ тотъ же смыслъ, какъ и классическія мечты Петрарки, и республиканскіе планы Коло ди Ріенцо: это не боле, какъ разнообразныя проявленія все той же живучей патріотической идеи, которая не умирала въ продолженіе столтій, и которая служить мотивомъ современнаго итальянскаго движенія.
84
Патріотическими стремленіями Макіавелли объясняется, между прочимъ, и его теорія свтской власти, изложенная въ Il Principe. Цезарь Борджіа служить какъ бы олицетвореніемъ того идеала, который начерталъ Макіавелли въ этой книг.
Въ этихъ краткихъ очеркахъ, мы разсмотрли общую картину итальянскаго гуманизма, какъ важнйшаго явленія эпохи возрожденія. Въ дальнйшемъ мы постараемся съ другихъ сторонъ обозрть внутреннее состояніе Италіи конца XV и начала XVI вка и указать, въ чемъ и насколько отразилось вліяніе его на Францію. Но для этого намъ надо обратиться къ Карлу VIII, котораго мы оставили на границахъ Италіи.
Грозныя знаменія возвстили Италіи нашествіе варваровъ. Говорили, что въ темную ночь, среди страшныхъ ударовъ грома и ослпительнаго блеска молніи, взошли надъ Апуліей три солнца, окруженныя черными тучами; что масса вооруженныхъ всадниковъ, появилась въ воздух надъ Ареццо; эти всадники сидли на коняхъ колоссальнаго роста, и отъ нихъ долеталъ страшный громъ барабановъ и трубъ; что многіе благочестивые люди видли, какъ потъ выступалъ на образахъ и статуяхъ святыхъ [85] . Этимъ сверхъестественнымъ явленіямъ природы какъ нельзя боле вторила вдохновенная рчь Савонаролы:
85
Guicciardini, I. 67.
"О Италія! о Римъ! восклицалъ проповдникъ. Я призову людей, которые сотрутъ васъ съ лица земли. Они придутъ, голодные и ярые, какъ львы. За ними вслдъ я призову чуму, отъ которой никто не убжитъ. Смерть будетъ повсюду. Дома будутъ полны мертвыми, и могильщики начнутъ ходить по улицамъ съ крикомъ: выносите мертвыхъ! Горы тлъ будутъ повсюду, тлами завалятъ рвы и рки. По улицамъ ничего не будетъ слышно, кром крика; мертвыхъ! У кого есть мертвые, выносите за ворота! Выйдутъ за ворота семьи, и отдавая трупы, скажутъ; вотъ мой сынъ, мой братъ, мой мужъ. Мало останется живыхъ, травою заростутъ улицы, лсами покроются дороги, и варвары наводнять Италію… О Римъ, покайся! Покайтесь Венеція, Миланъ!" [86]
86
Статья г. Эссена о Савонарол (по Villari), помщенная въ Библіотек для чтенія за 1860 г. стр. 15 sqq. N 9.
Эти страшныя знаменія, эти рчи, эти стоны, наполняли ужасомъ сердца Итальянцевъ, и они съ сомнніемъ и страхомъ измряли силы приближавшагося врага. Численность французскаго войска, осенью 1494 г. вступившаго въ предлы Италіи подъ личнымъ предводительствомъ Карла VIII, простиралось, приблизительно, до 60.000 ч [87] . За исключеніемъ Швейцарцевъ, шедшихъ въ авангард, оно состояло исключительно изъ Французовъ, издавна славившихся своею личною храбростью, преданностью королю, патріотизмомъ и честолюбіемъ. Оно не было, подобно итальянскимъ войскамъ, навербовано изъ подданныхъ различныхъ государствъ, раздленныхъ между собою взаимными антипатіями; оно повиновалось одному государю, шло подъ однимъ знаменемъ, сражалось за одни интересы [88] . Главную силу его составляла артиллерія, въ которой Франція не имла тогда соперниковъ. Карла VIII сопровождали 1000 мортиръ (grosses bombardes), 1200, тяжелыхъ ружей на лафетахъ (тогда еще не были извстны ручныя ружья), 200 опытныхъ артиллеристовъ, 600 плотниковъ и саперовъ, 300 литейщиковъ, боле 8000 упряжныхъ лошадей [89] . Огромный багажъ, навьюченный на муловъ, слдовалъ за арміей [90] . Французскіе артиллеристы славились своимъ искусствомъ и опытностью; громъ французскихъ выстрловъ былъ такъ силенъ, что оглушалъ большихъ рыбъ, плававшихъ въ окрестныхъ ркахъ [91] . Къ большимъ французскимъ мортирамъ были припряжены лошади, между тмъ какъ Итальянцы перевозили свои орудія на волахъ вслдствіе чего ихъ артиллерія не всегда могла поспвать за арміей. Французы такъ быстро строили батареи, залпы слдовали у нихъ за залпами такъ часто, что они, по словамъ Гвиччардини, въ нсколько часовъ совершали то, на что Итальянцамъ требовалось нсколько дней [92] .
87
Michelet, Renaissance, 174. Въ сказаніяхъ современниковъ эта цифра различно измняется, смотря по тому, берутъ ли они численность французскаго войска до перехода черезъ Альпы, или посл перехода.
88
Guicciardini I. 76 sqq.
89
Mem. d'un part. 188.
90
Desrey, Relation de l'entreprise du voyage du roy Charles VIII etc (помщено въ Archives curieuses de l'histoire de France, 1-re Serie I. 1, p. 205.
91
Mem. d'un part. 189. Guicciardini I. 75.
92
Guicciardini I. 75.
Это превосходство французскихъ войскъ надъ итальянскими уравновшивалось до нкоторой степени недостаткомъ въ денежныхъ средствахъ, который терплъ Карлъ VIII. Нужда въ деньгахъ была такъ настоятельна для молодаго завоевателя, что онъ, прибывъ въ Туринъ, долженъ былъ заложить за 12.000 дукатовъ брильянты герцогини Савойской, и потомъ за такую же сумму денегъ заложилъ драгоцнности маркизы Монферратской [93] . «Пріятно видть, замчаетъ по этому поводу наивный комментаторъ Коммина, какъ государыни закладывали для короля свои драгоцнности; но прибгая къ займамъ, Карлъ VIII начиналъ тмъ, чмъ другіе оканчиваютъ, и онъ продолжалъ просить денегъ изъ дому въ домъ – обстоятельство, роковое для его предпріятія» [94] . Въ Асти Людовикъ Сфорца, прибывшій туда на встрчу Карлу VIII, еще разъ снабдилъ его деньгами [95] . Эта предупредительная готовность, съ какою владтельныя лица полуострова жертвовали своимъ достояніемъ для чужеземнаго завоевателя, указываетъ уже, какою смертельною язвою пораженъ былъ политическій организмъ Италіи. Великая страна заключала въ своихъ ндрахъ богатый запасъ политическихъ силъ; но эти силы были убиты, парализованы отсутствіемъ національнаго единства. Разнородныя, большія и малыя, государства Италіи, были разъединены взаимными антипатіями, и для своихъ частныхъ интересовъ жертвовали благомъ цлаго полуострова. Если мы взглянемъ на взаимныя отношенія итальянскихъ государей передъ походомъ Карла VIII, то увидимъ путаницу мелкихъ интригъ, личныхъ симпатій и антипатій, частныхъ, разрозненныхъ стремленій, среди которыхъ исчезаетъ идея національнаго единства. Въ семь итальянскихъ государей, вс во вражд другъ съ другомъ. Людовикъ Сфорца ненавидитъ Фердинанда Неаполитанскаго; Людовика поддерживаетъ въ немъ эту ненависть; оба они, кром того, ненавидятъ Джіованни Галеаццо, и жену его Изабеллу, внуку короля Неаполитанскаго; Неаполитанскій домъ, въ свою очередь, отплачиваетъ Сфорцамъ тою же монетою. Внутри миланскаго герцогства та же вражда, то же разъединеніе: народъ ненавидитъ Сфорцу за его тиранію и любитъ Галеаццо; Галеаццо ненавидитъ Сфорцу и равнодушенъ къ народу; Сфорца ненавидитъ и Галеаццо, и народъ. Во Флоренціи, Петръ Медичи держитъ сторону Неаполя, а народъ, волнуемый проповдями Савонаролы, сочувствуетъ Карлу VIII. Флоренція угнетаетъ Пизу; Пиза ненавидитъ Флоренцію и съ упованіемъ смотритъ на французское знамя. Папа находится во вражд со всей Италіей, и въ собственномъ семейств его братъ ненавидитъ брата, сынъ замышляетъ погибель отца. Подъ стнами Рима кипитъ кровавая борьба между Колонна, Орсини и Вителли. Венеція, по видимому, еще въ мир со всми; но, не обнажая оружія, она выжидаетъ, пока сосди, истощенные взаимной борьбой, сами попадутъ въ лапы льва св. Марка. Подобныя
же отношенія существуютъ и между мелкими владльцами Италіи. Такимъ образомъ, на пространств всего полуострова, кипитъ междоусобная вражда, открытая и тайная, между государями съ одной, и между государями и подданными съ другой стороны. Подъ радужной оболочкой цивилизаціи, впервые такъ роскошно расцвтшей на почв новой Европы, гноятся смертельныя язвы. порожденныя политической разрозненностью и деспотизмомъ. Отсутствіе національнаго единства, недостатокъ гражданскаго чувства и политической честности, какъ неизбжное слдствіе деспотизма, мертвятъ Италію. Это оборотная сторона медали, которую мы показали въ предшествовавшихъ очеркахъ. Это то больное, истерзанное сердце Италіи, къ которому, по выраженію Муратори, варвары припали сосать кровь [96] . Ему ли было противостоять первымъ, грознымъ ударамъ, обрушившимся на него изъ за Альпъ?93
Commines 440. Guicciardini I. 68.
94
Commines, 440, note.
95
Guicciardini I. 74.
96
Библ. для чт. 1860. N 9. Савонарола, стр. 1.
Между тмъ Карлъ VIII, оправившись отъ болзни, поразившей его въ Асти, продолжалъ свой по-ходъ. Въ какомъ то непонятномъ самозабвеніи, словно торжествуя и радуясь, встрчали его Итальянцы. "Весь походъ его, говоритъ анонимный авторъ одной анекдотической хроники Карла VIII, былъ непрерывнымъ тріумфомъ, торжествомъ, отпразднованнымъ со всми удовольствіями, какія только вообразить можно. Не нашлось ни одного замка, ни одного города, въ которомъ не былъ бы сдланъ ему блистательный пріемъ, точно среди полнаго мира. Всюду были празднества, столы, разставленные по дорогамъ и на улицахъ, концерты, стихи, спектакли и тысячи любезностей, такъ что можно было сказать, что онъ шелъ на завоеваніе королевства при звукахъ флейтъ, ступая по мурав и по цвтамъ. Дамы особенно выставляли на показъ все, что у нихъ было дорогаго и красиваго, и заявляли ему на тысячу способовъ удовольствіе его видть. Въ Quiers самыя красивыя дамы, окруживъ Карла VIII и поя вокругъ Него разныя рондо и баллады, надли на него внокъ изъ фіалокъ и цловали его" [97] . Войска Карла VIII пользовались везд удобнымъ помщеніемъ и довольствомъ, частію благодаря трусливой услужливости Итальянцевъ, частію вслдствіе благоразумной распорядительности Луи Вальто, главнаго французскаго квартирмейстера (grand marechal-des-logis) [98] . Въ Піаченц прискакалъ къ Карлу VIII курьеръ съ извстіемъ о внезапной кончин герцога Миланскаго [99] . Такимъ образомъ совершилась развязка кровавой драмы, издавна подготовлявшаяся въ семейств Сфорцы. Много было причинъ, такъ трагически ршившихъ судьбу злополучнаго герцога. Главная вина его заключалась въ томъ, что онъ, какъ наслдный владтель Милана, служилъ препятствіемъ къ достиженію честолюбивыхъ плановъ Сфорцы. Людовикъ Сфорца, по необыкновенной смуглости лица прозванный Моромъ (черный), съ 1419 года незаконно захватившій власть въ свои руки, не могъ быть спокоенъ, пока живъ былъ его племянникъ, Джіованни Галеаццо, законный герцогъ Миланскій. Къ этому присоединились также и другія личныя отношенія его къ племяннику. Джіованни былъ женатъ на Изабелл, внук Фердинанда Неаполитанскаго. Когда Людовикъ въ первый разъ увидлъ невсту своего племянника, въ немъ вспыхнула бшенная страсть къ ней. Разсказываютъ, что онъ прибгнулъ къ чарамъ, которыя должны были сдлать для новобрачныхъ недоступнымъ супружеское счастье. Въ это время, онъ старался соблазнить Изабеллу, но гордая внука Фердинанда отвчала презрніемъ на его мольбы. Тогда неистовая ярость вытснила изъ сердца Людовика прежнюю любовь, и онъ поклялся извести весь родъ Фердинанда Неаполитанскаго [100] . Въ этомъ ршеніи поддерживала Сфорцу же-на его, женщина честолюбивая и тщеславная, которая желала видть на голов мужа королевскую корону, и не могла простить Изабелл страстной любви, возбужденной ею когда то въ сердц Людовика [101] . Самъ Людовикъ Моръ, по свидтельству современниковъ, былъ человкъ хитрый и вроломный, не любившій рисковать опасностями, но не разбиравшій средствъ, если предстояла какая нибудь врная пожива [102] . Долго не ршался онъ употребить насиліе противъ Джіованни Галеаццо, выжидая минуты, когда можно будетъ отдлаться отъ него безъ всякаго риска. Готовясь къ ршительному удару, онъ искалъ поддержки у иностранныхъ дворовъ, и заключилъ сдлку съ Максимиліаномъ, въ слдствіе которой послдній призналъ его герцогомъ миланскимъ [103] ; Гвиччардини прибавляетъ, что Максимиліанъ, до смерти Галеаццо, считалъ нужнымъ таить отъ всхъ этотъ безчестный трактатъ. Изабелла, супруга герцога, женщина необыкновеннаго ума и характера, нсколько разъ обращалась къ своему отцу и дду, умоляя ихъ поставить ее въ безопасность отъ преступныхъ замысловъ Сфорцы [104] ; но это только еще боле раздражало миланскаго узурпатора. Всего тягостне было для Людовика видть открытое нерасположеніе къ себ народа, ненавидвшаго его за корыстолюбіе и тираннію: [105] онъ естественно долженъ былъ бояться, чтобъ народная симпатія, обращенная на Джіованни, не повела къ опасному для него государственному перевороту. Среди такихъ условій, всеобщее замшательство, произведенное въ Италіи походомъ Карла VIII, должно было только ускорить развязку семейной драмы, давно уже задуманную Людовикомъ Моромъ. Онъ не долго медлилъ: въ октябр 1494 Джіованни Галеаццо погибъ жертвою отравы. Всть объ этой печальной катастроф поразила ужасомъ Карла VIII. Если врить Гвиччардини [106] , употребленіе яду было еще неизвстно за Альпами. Такимъ образомъ Французы, при первомъ знакомств съ Италіей, получили урокъ изъ хитрой науки макіавелизма, которую потомъ съ такимъ успхомъ старалась акклиматизировать во Франціи Катерина Медичи. Въ ум Карла VIII родились серьезныя опасенія за свою жизнь, за исходъ своего предвзятая; многіе, видя вроломство и жестокость Итальянцевъ, стали отчаяваться въ успех [107] . Но легкомысленное честолюбіе Карла VIII, поддерживаемое, по всей вроятности, настояніями Людовика Мора, скоро разсяло опасенія, и Карлъ устремился дале во глубину полуострова.
97
Mem. d'un part. 185–186. Тотъ же авторъ говорить, что итальянскія дамы вообще были необыкновенно благосклонны къ Французамъ; за что сильно злобились ихъ мужья и братья. Ib. 185.
98
Ib. 185. Desrey, 205.
99
Desrey, 217. Roscoe, Vie de Leon X, I, 189.
100
Mem. d'un part. 184–185.
101
Ibid.
102
Commines, 431. Guicciardini во многихъ мстахъ.
103
Guicciardini I. 40.
104
Ibid I. 14.
105
Commines, 430. Guicciardini I. 14.
106
Guicciardini I. 82.
107
Commines, 449.
Дорога въ Римъ, куда направился Карлъ VIII, шла черезъ Тоскану, главный городъ которой, Флоренція, въ XV вк былъ средоточіемъ гуманистическаго движенія. Если врить Макіавелли [108] , Флоренція обязана своимъ происхожденіемъ древнеримскому городу Фіезоли, отличавшемуся выгоднымъ для торговли мстоположеніемъ, и потому быстро расширявшимъ свои предлы и свое населеніе. Около 1010 года Флоренція, отдохнувшая отъ многократныхъ вторженій варваровъ, начинаетъ пріобртать самостоятельность [109] ; съ этого же времени ведетъ начало продолжительная борьба партій, которая нсколько разъ готова была потопить Флоренцію въ крови ея гражданъ. Демократической партіи удалось наконецъ одержать верхъ надъ аристократической, и во Флоренціи утвердились республиканскія формы правленія. Каждый Флорентинскій гражданинъ имлъ право на участіе въ длахъ правленія, хотя и во Флоренціи, какъ везд, богатыя и знатныя фамиліи имли перевсъ надъ простыми горожанами [110] . Въ конц XIV столтія возвысилась во Флоренціи фамилія Медичи, которой суждено было играть важную роль въ исторіи Тосканы и всей Италіи. Джіованни Медичи, его сынъ Козимо, и внукъ послдняго Лоренцо представляютъ самыя блистательныя имена итальянской исторіи временъ возрожденія. Джіованни пріобрлъ несмтныя богатства счастливыми коммерческими операціями и достигъ высшихъ служебныхъ почестей во Флоренціи; онъ до самой смерти пользовался безграничною любо-вью и уваженіемъ гражданъ. Сынъ его Козимо, счастливо слдуя политик отца, придалъ новый блескъ своему дому щедрымъ покровительствомъ наук и искусству. Онъ взллялъ дтство итальянскаго гуманизма, судьбы котораго остались тсно связанными съ судьбами дома Медичи. Внукъ Козимо, Лоренцо, еще съ большимъ успхомъ слдовалъ политик своего дда. Время, въ которое онъ стоялъ во глав флорентинской республики, совпадаетъ съ самой блестящей эпохой итальянской исторіи. То было время расцвта классическихъ студій, когда знакомство съ древностью начинало уже фактически обнаруживаться во всхъ сферахъ итальянской жизни, когда идеи, почерпнутыя изъ изученія древняго быта, начали утилизироваться и создали удобства жизни, роскошь и великолпіе. Покровительствуя этому новому движенію, Лоренцо Медичи понималъ, что для процвтанія наукъ, искусствъ и спокойной общественной жизни, необходимо, чтобъ все кругомъ было мирно и безмятежно, чтобъ глубокая тишина царствовала на земл. Поэтому, вс политическія стремленія его клонились въ одну сторону – къ поддержанію всеобщаго мира въ Италіи, къ умиротворенію закоренлыхъ династическихъ и народныхъ антипатій на полуостров [111] . Великому Лоренцо Медичи была по плечу такая задача: пока онъ стоялъ во глав флорентинской республики, пока на него были обращены взоры всего полуострова, Италія наслаждалась глубокимъ миромъ и могла спокойно развивать свои духовныя силы, давно уже пришедшія въ напряженіе; но съ 1492 года, года смерти Лоренцо, положеніе длъ измнилось. Геніальному, любезному, одаренному высокимъ дипломатическимъ тактомъ Лоренцо наслдовалъ сынъ его, бездарный, капризный, упрямый Петръ Медичи. Мсто искусной, основанной на дипломатіи, политики Лоренцо, заступило раздражительное своеволіе Петра. Лоренцо умлъ царствовать надъ Флоренціей, не оскорбляя народной гордости, не враждуя открыто съ республиканскими наклонностями гражданъ; Петръ захотлъ дйствовать, какъ наслдный государь, самовластно, деспотически и притомъ капризно. Несмотря на явную симпатію, какую обнаруживалъ флорентинскій народъ къ Французамъ, Петръ открыто принялъ сторону Неаполя и началъ военныя приготовленія [112] . Съ своими ничтожными средствами, парализованными, кром того, неудовольствіемъ народа, онъ надялся противостоять стремительному шествію Карла VIII. Но обстоятельства приняли вскор такой оборотъ, что Петръ Медичи долженъ былъ убдиться въ неисполнимости своихъ надеждъ: во Флоренціи разыгралась странная, невроятная драма, историческій смыслъ которой легко можно разгадать, но подробности и ходъ которой навсегда останутся самыми причудливыми эпизодами исторіи. Въ стнахъ Флоренціи, столицы итальянскаго гуманизма, раздался голосъ человка, предававшаго анаем и гуманизмъ, и науку, и искусство, и все движеніе эпохи возрожденія; и Флоренція, сначала изумленная, потомъ очарованная, не побила камнями, не предала осмянію дерзкаго пророка: она увлеклась его восторженною рчью, она рыдала и стонала вмст съ нимъ, она отреклась отъ своего прошлаго, отъ себя самой; и когда, посл нсколькихъ годовъ увлеченія, пришло время отрезвиться, она ополчилась на своего пророка во имя того самаго принципа, который управлялъ всею его дятельностью: во имя оскорбленнаго католицизма.
108
Machiavelli, Le islorie fiorentine, 4 edizione, I. II. 66.
109
Roscoe, Leben Lorenzo de'Medici, 2.
110
Ibid. 3–4.
111
Guicciardini I. 2. Лоренцо особенно заботился примирить Людовика Мора съ неаполитанскимъ домомъ, какъ бы предвидя, что эта вражда послужить источникомъ продолжительныхъ бдствій для Италіи. Ibid. I. 6.
112
Guicciardini I. 53. 85.
Въ обзор гуманистическаго движенія XV вка мы имли уже случай указать, какъ враждебно относилось это движеніе къ средневковому религіозному быту. Соблазнительная жизнь, примръ которой подали гуманисты, заразительно дйствовала на вс классы итальянскаго общества. Призывъ эпохи: "жить и наслаждаться жизнью", сдлался девизомъ каждаго; всми овладло стремленіе къ достиженію матеріальныхъ благъ, къ артистическому наслажденію дарами природы, культъ Эпикура возрождался въ жизни, въ то время какъ Платонъ и Аристотель возрождались въ наук. Особенно во Флоренціи, этомъ центр гуманизма, порча нравовъ повела къ самымъ безотраднымъ явленіямъ. Брюто въ слдующихъ словахъ изображаетъ состояніе флорентинскаго общества того времени: "Флорентинцы, употребляя вс усилія, чтобъ жить въ нг и лни, пренебрегали завтомъ отцовъ и съ нестерпимой наглостью пролагали себ дорогу къ самымъ грубымъ и отвратительнымъ порокамъ. Отцы ихъ своими трудами, заботами и добродтелями возвеличили отечество; они же, напротивъ, утративъ всякій стыдъ, ничмъ не дорожили. Они предались игр, вину и самымъ грязнымъ наслажденіямъ. Не было такого порока, такого преступленія, которое не пятнало бы ихъ. Всеобщее презрніе къ закону и правосудію освобождало ихъ отъ страха наказанія. Храбрость замнилась у нихъ дерзостью и наглостью, вжливость – преступной угодливостью, любезность – болтовней и злословіемъ. Все длалось медленно, вяло и безпорядочно рабами низости и лни [113] .
113
Библ. для чт. 1860. N 9, стр. 3.
Таково было безотрадное состояніе флорентинскаго общества, утопавшаго въ грубой чувственности, празднаго, корыстолюбиваго, эгоистическаго. Къ нему то обратился Савонарола съ достиженію матеріальныхъ благъ, къ артистическому наслажденію дарами природы; культъ своимъ грознымъ обличеніемъ.
"Флоренція, восклицалъ онъ, что ты сдлала? Если хочешь, я скажу теб. Ты переполнилась беззаконіемъ, готовься къ великой кар. Господи! ты свидтель, что я силюсь поддержать эту падающую развалину; но слово мое безсильно для этого, а больше что могу я? Возстань ты, Господи! Разв ты не видишь, что мы становимся позоромъ міра? Сколько разъ я призывалъ тебя! Сколько было слезъ! сколько молитвъ! Гд твое Провидніе? гд твоя благость? гд твое правосудіе? Простри же на насъ всемогущую руку твою! Что до меня, то я не въ силахъ больше ничего сдлать; я не нахожу даже словъ, чтобы говорить. Мн остается только плакать и заливаться слезами на этой каедр. Сжалься, сжалься Господи!" [114] .
114
Ibid. 1–4.