Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Старый механик и представить себе не мог, как сильно ошибался.

***

– Коррадино, я позвал тебя, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие: никто больше не хочет покупать наши самолёты.

– Слава богу, наконец-то!.. Неужто до этих тупиц дошло, что за вертолётами будущее?

Энрико Пиаджо, владелец одноимённого – точнее, однофамильного – самолётостроительного завода, тяжело вздохнул. Коррадино Д’Асканио был авиаинженером гениальным. А потому общение с ним порой представлялось не самой лёгкой задачей.

– Нет, ты не понял. Война закончена. У нас временно больше нет армии. Нет армии – нет военных заказов. Нет заказов – нет самолётов. Вертолётов – тем более, сам знаешь.

– Если

бы эти фашистские идиоты мне тогда, в тридцатых, не срезали финансирование, то сейчас кружили бы над Лондоном и Парижем под «Полёт валькирий»!.. Слушай, а что если…

– Дирижабли тоже никому не нужны! – поспешно уточнил Пиаджо.

Д’Асканио угас.

– В общем, так: сконструируй что-нибудь простое. И дешёвое. Для широких народных масс. Велосипед там, не знаю… Или мотоцикл.

– Мото… Что?!.. Энрико, ты всерьёз хочешь, чтобы я, отец современного вертолётостроения, конструировал штуковину, на которую можно взобраться, лишь предварительно задрав ногу, как собачка перед столбом?.. На которой невозможно ездить в приличных брюках, поскольку из двигателя во все стороны хлещет масло?.. Даже не надейся! Я не-на-ви-жу мотоциклы!..

…Несколько недель спустя Пиаджо задумчиво рассматривал конструкцию, более всего напоминавшую табуретку на колёсах.

– Никакой рамы, несущий кузов, – объяснял Д’Асканио, – точечная сварка, передняя подвеска от самолёта, горизонтальный цилиндр, искровое зажигание… Ну, как в авиадвигателях… Двигатель, кстати, кожухом закрыт, брюки в безопасности. И сидеть можно не в раскоряку, а как уважающему себя пилоту подобает… Фактически это вертолёт. Только маленький. И без винта. И не летает.

– Хм… – Пиаджо потёр подбородок. – Маленький вертолёт, говоришь… Как оса, да? Знаешь, Коррадино, а ведь что-то в этом есть… Оса. Vespa. Так, пожалуй, мы его и назовём. Может статься, и выйдет из этого нечто путное…

Бывший самолётный магнат и представить себе не мог, насколько окажется прав.

***

– Последний раз тебя спрашиваю, о паршивая овца кинематографического стада. Где. Мои. Деньги?!

Выражение лица торговца шерстью Альдо Вентурини не предвещало собеседнику ничего хорошего. Было видно: ещё немного, и он повалит бедолагу на землю, выхватит большие ножницы и попытается добыть из него хотя бы клок своего излюбленного товара.

Роберто Росселлини устало прикрыл глаза, несколько секунд помолчал, затем вновь указал рукой на груду нераспечатанных бобин целлулоидной плёнки.

– В который раз вам повторяю. Вот они. Я же не виноват, что студия обанкротилась и от производства отказалась. Война ж ещё идёт, что вы хотите…

– Вот именно! Война. А я тебе предлагал: давай, дескать, подождём, пока закончат. Предлагал, нет? А ты мне что?.. «Надо торопиться, по горячим следам, историческое свидетельство, новое слово в кинодокументалистике, миллиарды лир заработаете»… Тьфу, пропасть!.. Ну и где они, мои миллиарды, а?!..

– Синьор Вентурини, я понимаю, – вы расстроены. Имеете полное право. Но послушайте: ещё есть шанс спасти ваши инвестиции. У меня есть идея. Нужно переделать фильм в художественный. Приятель мой, Феде Феллини – вы его вряд ли знаете, он начинающий только, но очень талантливый, поверьте, – обещал со сценарием помочь. Единственное… Кхм… В общем, нужно будет вложить ещё немножко денег.

– Ху… де… да т… – казалось, почтенного торговца сейчас хватит апоплексический удар. Но тут он повнимательнее вгляделся в безмятежно-серьёзное лицо Росселлини. И весь как-то сразу сник, съёжился, вроде бы даже стал меньше ростом. Синьор Вентурини побаивался сумасшедших.

– Роберто. Мальчик мой. Ты, надеюсь, шутишь, верно же? Давно ли ты был на киностудии? Ты видел, во что они Чинечитту превратили? Там теперь лагерь беженцев. Где ты собрался снимать?

– Был. Видел. Ничего страшного. Будем снимать прямо на улице.

– Гм… Допустим. А актёры? С ними что? Половина разбежалась, другая половина

потребует такой гонорар, что я при всём желании не смогу – даже в том маловероятном случае, если захочу, – себе этого позволить.

– Актёры не нужны. Подходящие типажи найдём прямо там же, на улице.

– Но ведь это римская улица! В Риме, если ты вдруг забыл, люди говорят на римском диалекте. Они сами-то себя не всегда понимают!

– Не беда, мы их дублируем. С итальянского на итальянский. А может, и как есть оставим. Пусть будет фильм в жанре сурового и неприукрашенного реализма. Всё как в жизни.

– Реализм, да? Остричь меня до последней шерстяной нитки, – это вот такой у нас теперь новый реализм?

– Не преувеличивайте, синьор Вентурини. Вам всё вернётся сторицей, поверьте. Хотя… В терминологическом смысле… Да, пожалуй, согласен. Такой у нас нынче итальянский неореализм. Уж извините.

– Хорошо, о сын греха. Выбора у меня, я смотрю, всё равно нет. Дам я тебе денег. Но берегись!.. Коли что не так – везде тебя сыщу. Хоть в Швеции. Даже если ты там под какой-нибудь юбкой прятаться будешь.

Росселлини с чувством потряс торговцу руку.

– Я не сомневался, что вы сумеете меня понять. Мы, римляне, всегда можем найти общий язык. Ведь Рим – открытый всему новому и необычному город!..

***

Было бы преувеличением сказать, что вся послевоенная Италия лежала в руинах. Разрушениям и опустошению подверглись в основном южная и центральная части страны, аграрные и патриархальные. Северные регионы, и в хорошие-то времена несравнимо более развитые и благополучные, пострадали от боевых действий значительно меньше. Впрочем, им тоже было что и кого оплакивать. Война унесла около полумиллиона жизней. Неизвестно ради чего. За что, собственно, воевали-то? С одной стороны, Италия явно и несомненно принадлежала к странам, победившим фашизм. С другой же, – не менее явно входила в число самой собой побеждённых. Кем считать себя ныне, было понятно не очень. Сотни тысяч итальянских солдат прошли через лагеря военнопленных, как немецкие, так и стран антигитлеровской коалиции. Теперь они возвращались на родину, где им предстояло с нуля отстраивать новый политический, социальный и экономический фундамент государства.

Слегка обескураженные итальянцы подумали-подумали да и поступили так, как привыкли поступать в любой сложной и непонятной ситуации: начали радоваться жизни. Поскольку же некоторые проявления радости без соблюдения необходимых формальностей католическая церковь полагала греховными, число зарегистрированных браков било все исторические рекорды, а кривая рождаемости стремительно поползла вверх, тысячеголосым младенческим плачем возвестив о необходимости чем-то эту ораву кормить. Большая часть свежеиспечённых отцов семейств почесала в затылке и отправилась на поиски работы. Любой, хоть за какие-нибудь деньги. Меньшая же – углядела в ситуации на рынке труда отличную возможность для развития собственного дела. Отстраивавшемуся и приходившему в себя после долгой военной зимы миру требовались дешёвые и качественные товары. Итальянская предпринимательская жилка встретилась с итальянской дармовой рабочей силой. И за пределы страны, мало-помалу сливаясь в полноводные реки, потекли ручейки продукции мелких семейных предприятий и мастерских, постепенно выраставших в солидные корпорации. За неполные два послевоенных десятилетия объём экспорта национальной промышленности вырос в восемь раз.

По вечерам усталые и довольные итальянцы – те из них, кому посчастливилось найти работу – возвращались домой и находили там усталых и жутко недовольных итальянок, днями напролёт вынужденных обстирывать легионы совместными усилиями произведённых на свет младенцев. Стоит ли удивляться, что если в 1947 году Эден и Энцо Фумагалли у себя в сарае мастерили от силы одну кастрюлю со шлангами в день, то двадцать лет спустя с конвейера завода Candy новенькая стиральная машина слетала каждые пятнадцать секунд?

Поделиться с друзьями: