Итальянский след

– Точно? – Губы Величковского медленно расползлись в улыбку, обнажив золотые фиксы. – Может быть, кого-то из них нет в городе…

– Подождем.

– Или не согласятся…

– Уговорим. Ты умеешь уговаривать? Сам говорил, что умеешь. Авось и у нас получится.

– Только это самое, – посерьезнел Величковский. – Не насильничать.

– Ты что, старик?! – вскричал потрясенный Пафнутьев. – Посмотри на меня! Посмотри на Валю! – И он кивнул в сторону Худолея. – А Андрея в машине видел? Ему в кино предлагали сниматься! Может быть, и твои красавицы на экран попадут!

– А что, можно?

– Нужно! – отсек Пафнутьев слабые сомнения Величковского.

– Тогда это… Может, и я в кадре окажусь?

– Да тебе только захотеть!

Дальнейшее происходило в полной тишине. Слышалось только усердное посапывание Величковского. Он вынул из своей сумки маленький блокнотик и, сверяясь с ним, старательно вывел на оборотной стороне снимков имена, фамилии, возле некоторых указал даже телефоны.

– А адреса? – спросил Пафнутьев.

– Зачем вам адреса? Я их и сам не знаю. Все они из Пятихаток. Какие у них там улицы и переулки – понятия не имею. Покажете фотки – вам каждый дорогу поможет найти.

– Известные, значит, девушки?

– В определенных кругах.

– И тебя все знают?

– Меня? – весело удивился Величковский. – Да я только появлюсь – через два часа Пятихатки на ушах! Я у них как принц на белом коне. Они же не знают, как мне вкалывать приходится, не знают, что ночую где попало, ем где перепадает. Они думают, что я крутой. – Величковский счастливо засмеялся. – Поэтому эти красавицы и липнут ко мне, просят в город их забрать, пристроить где-нибудь! Потому и фотографируются в чем мать родила. Скажешь, ножку поверни – поворачивает, скажешь, чтоб заросли сбрила – тут же!

– Значит, они знают, на какую работу ты пристраиваешь?

– А что ж тут догадываться? Конечно, знают.

– И соглашаются?

– С восторгом! И меня готовы благодарить всем, что у них в наличии имеется.

– Везучий ты мужик! – простонал в своем углу Худолей.

– А я вообще ничего! Никто не жаловался! И на подарки не скуплюсь.

– Лифчики-трусики?

– Думаешь, мало?! Они же в Пятихатках и этого никогда не видят! За коробку конфет лягут с кем угодно, какую угодно позу примут!

– Шоколадных конфет? – серьезно спросил Пафнутьев.

– Да какая разница! Была бы коробка!

– А родители?

– Какие там родители! Они счастливы хоть на время здыхаться от этих детишек.

– Здыхаться? Это как?

– Ну… Избавиться. Передохнуть. Дух перевести. Вы что думаете, я тут дуркую перед вами?

– Дуркую? – уточнил Пафнутьев.

– А! – Величковский весело махнул рукой, – Это я опять сбился. Дуркую – значит, валяю дурака, придуриваюсь… – Видимо, механически, не совсем понимая, что он делает и насколько это уместно, парень достал черную коробочку, открыл ее и тщательно протер свои и без того сверкающие туфли.

Пафнутьев некоторое время с удивлением наблюдал за ним, склоняя голову то в одну, то в другую сторону, потом собрал снимки, убедился, что на обороте каждого указаны имя, фамилия, и спрятал все их в стол.

– Теперь они от вас никуда не денутся! – одобрительно хохотнул Величковский.

– От меня вообще никто никуда не девается.

– В каком смысле?

– Во всех, – без улыбки ответил Пафнутьев и, открыв другой ящик стола, вынул снимки, которые совсем недавно были сделаны между мусорными ящиками, в юшковской квартире, в морге. И положил их перед Величковским.

– Что это?! – в ужасе отшатнулся плиточник.

– Сличай. С теми, которые только что держал в руках. Может, кое-какие совпадут.

– Где вы их взяли?

– Валя сфотографировал.

Теперь в кабинете сидел совсем другой человек. Вместо румянца и шаловливой, самодовольной улыбки Пафнутьев и Худолей видели белую маску с отвисшей губой и посверкивающим золотым мостом.

– Внимательно посмотри эти снимки, – медленно, негромко произносил Пафнутьев слово за словом, прекрасно понимая, какое впечатление они сейчас производят на расслабленное сознание Величковского. – Может, кто-то из этих женщин тебе знаком, может, где-нибудь встречались, – продолжал Пафнутьев. – Посмотри, нет ли и среди них девочек из Пятихаток. Может, родители хватились своих детей и там, на Украине, уже объявлен розыск… А? Ты об этом ничего не слышал?

– Сейчас… Я это… Сейчас. – Величковский неловко, как-то боком приблизился к распахнутому окну, поставил туфлю на край стула и, достав черную свою коробочку, принялся тщательно протирать носок туфли, потом перешел к боковой поверхности, добрался до каблука. Потом точно так же протер вторую туфлю, время от времени произнося без всякой связи одни и те же слова: – Сейчас… Я всегда так делаю… Потому что работа у меня пыльная… Если мент увидит меня в пыльных туфлях, он сразу поймет, что я приехал на заработки… А у меня нет регистрации, я без регистрации живу, за нее надо платить, а платить часто нечем, поэтому дешевле купить такую вот коробочку, чем каждому менту давать сотню рублей… А меньше сотни они не берут… Раньше полсотни можно было дать, а сейчас ни в какую. Если дашь меньше сотни, то и разговаривать не станут. Это уж совсем новичок, совсем салага согласится взять полсотни…

Пафнутьев некоторое время внимательно слушал, потом вопросительно посмотрел на Худолея – но тот лишь молча повертел пальцем у виска. Дескать, тронулся мужик умом, не выдержав кошмара следственных фотографий.

Как выяснилось, он ошибался. Не так прост был Величковский, не так глуп и беспомощен, как это могло показаться. Оторвавшись на секунду от своей туфли и увидев, что Пафнутьев и Худолей заняты друг другом, он вскочил на стул, со стула на подоконник и, не медля ни секунды, спрыгнул вниз. Хотя это был и второй этаж, но высота оказалась достаточно большой, потолки были трехметровые.

– Ни фига себе, – пробормотал Пафнутьев и подошел к окну, не подбежал, нет, не рванулся, просто подошел.

Величковский, подволакивая ногу и растирая ушибленную коленку, торопился к железным воротам, чтобы выскочить на улицу и скрыться, скрыться от этих настырных людей, от этих страшных фотографий, на которых он узнал, конечно, узнал женщин из города Пятихатки.

– Эй, мужик! – крикнул сверху Пафнутьев. – А как же нам быть с плиткой? Мы же договорились!

Величковский на ходу оглянулся, досадливо махнул рукой и продолжал свой судорожный бег к арке, где, как ему казалось, его поджидала свобода. Не знал бедный, наивный плиточник, почему Пафнутьев так беззаботно держал открытым свое окно, несмотря на то, что в кабинете бывали люди, готовые на поступки безрассудные и отчаянные.

Не было из этого двора выхода. Не было.

Все три выходящие во двор подъезда имели свои хитрые кодовые замки. Арка, такая большая и соблазнительная, заканчивалась красивыми воротами, которые были заперты на вечный замок.

Величковский ткнулся в одни двери, в другие, подергал добротно сработанные ворота – наконец стали восстанавливать кованые узоры на воротах, и улицы сразу похорошели, приобрели вид если и не аристократический, то что-то достойное в них все-таки появилось.

– Эй, мужик! – повторил Пафнутьев, заметив появившуюся из арки бледную мордочку Величковского. – Вон там, возле грибка лежит лестница. Видишь? Приставь ее к моему окну и поднимайся. Я тебе помогу.