Иван Берладник. Изгой
Шрифт:
Во время пира Ярослав не спускал глаз с Настасьи. Ему хотелось услышать её голос, мечталось, чтобы она хоть раз подняла на него взгляд… И когда это случилось, не мог опомниться от того огня, что горел в её взоре.
Воротившись в терем после пира, он долго ворочался в ложнице, скрипя зубами и вспоминая Настасьины глаза. Истомившись, едва не бросился к забытой и заброшенной жене, ибо желание сводило с ума. Отрезвило только одно - Настасья Григорьевна сейчас лежала рядом с мужем и, наверное, он ласкал её упругое ладное тело. И целовал… И обнимал… Да разве Ольга Юрьевна сравнится с нею?
Похлопотав, Ярослав перевёл отца Василия поближе, сделав своим домовым священником. Теперь он мог видеть Настасью каждодневно, и страсть разгоралась в его сердце с силой, которой сам от себя не ожидал. Ещё недавно он думал, что судьба вот так и прожить всю жизнь одиноким, дожидаясь, пока вырастет сын, чтобы передать ему престол. И вот теперь…
Как-то раз Ярослав встретил Настасью совсем близко от женской половины терема и немало тому удивился.
– Что ты делаешь здесь, Настасья Григорьевна?
– опомнившись от смущения, воскликнул он.
– Княгиня Ольга Юрьевна меня зазывала, - та взглянула на князя и обожгла огнём своих очей.
– Скучает она, так я развлекла её беседой…
– Какая может быть беседа?
– усмехнулся Ярослав.
– Ольга Юрьевна лишь плачет да молится… Небось на меня плакалась - дескать, забижаю её?
– Не смею сказать, княже, - потупилась Настасья.
– Да я и без того знаю, - отмахнулся князь.
– Может, я и плохой муж, да только женили нас без любви, по расчёту наших отцов. Нас не спросили, заставили век мучиться. Ведаю наверняка, что до меня у неё была на стороне присуха, я же к тому времени ещё не успел испытать любви… И как теперь испытаю, ежели судьба привязала меня к такой жене?
– Жена Богом дадена, - осторожно ответила Настасья.
– Жену надобно любить… Это судьба такая…
– И ты, - князь подошёл ближе, не сводя жадных глаз с её лица, - любишь своего мужа?
Настасья Григорьевна отвернулась, то ли стесняясь, то ли не в силах выносить прямого взгляда.
– Каков ни есть, он муж, - наконец вымолвила она.
– Но ты его любишь?
– К чему такие речи, свет мой князь?
– К тому, что вижу наверняка - не люб он тебе! В твоих глазах огонь зрю, от коего пожар может случиться. Грех таким глазам плакать…
– А я и не плачу вовсе!
– улыбнулась она, и от улыбки Ярослав потерял голову. Не помня себя, он схватил Настасью за руку, сжал её пальцы, прижимая к груди.
– Что ты? Что ты, княже?
– она попыталась высвободиться, пугливо озираясь по сторонам.
– Не спеши, Настасья. Побудь со мной. Дай насмотреться на тебя, - шептал, как влюблённый отрок, Ярослав.
– Всех ты краше…
– Грех такое говорить, княже.
– Да какой же грех, ежели наглядеться на тебя не могу?
– Мужняя я жена, а ты женатый…
– Не женатый я. С княгиней меня ничего не связывает уже давно. Что женатый, что вдовец - для меня всё едино…
– Муж у меня…
–
А люб ли тебе твой муж? Болит ли сердце о нём? Тоскуешь ли в разлуке? Счастлива ли с ним?– Не надо, княже… Сердца не рви…
Она вырвала руку и убежала прочь. Ярослав не стал её преследовать - последние слова Настасьи убедили в том, что она несчастлива в супружестве. А значит, рано или поздно, она будет его.
С тех пор они видались несколько раз. Настасья Григорьевна всякий раз вспыхивала до корней волос, смущалась, лепетала что-то невнятное, а Ярослав становился всё смелее. Робость молодой женщины разжигала в нём пламень страсти. Он мечтал об обладании ею и не желал знать, что это - дьявольское наваждение или подлинная любовь. А если в ночи в одиночестве и приходили подобные мысли, отгонял их прочь и неистово молился, загадывая лишь об одном - чтоб Настя не была ведьмой, приворожившей его колдовством.
Судьба улыбнулась ему вскоре после Рождества Иоанна Предтечи. Отмечая праздник, отец Василий перебрал и расхворался. Несколько дней он не вставал с постели, и Ярослав воспользовался этим, чтобы сблизиться с Настасьей.
Он увидал её в церкви, куда она пришла и встала в сторонке, ибо много там было родовитых бояр. Были и её родичи, Чарговичи, но женщина держалась от них в стороне - зазорно замужней женщине куда-либо ходить без мужа. Она вела себя тише воды, ниже травы, придя молиться за здоровье мужа, но Ярослав почувствовал её присутствие и не выдержал - обернулся. И даже вздрогнул, когда она случайно вскинула на него карие тёплые глаза.
Больше служба его не интересовала. Одна мысль билась в голове - подойти, заговорить, назначить встречу. И не выдержал - кивком головы подозвал ближнего боярина:
– Попадье Анастасии передай весть - княгиня её велела разыскать, чтобы она непременно сегодня была в терему. Зашла бы до вечерни. Скажи!
Боярин кивнул, стал осторожно проталкиваться к Настасье. Краем глаза Ярослав следил, как она выслушала речь боярина, как кивнула и закрестилась, глядя на иконостас, ибо в этот миг священник провозгласил здравицу. И сердце Ярослава запело вместе с хором - придёт, придёт!
Долго потом он не находил себе места - мерил шагами горницу в терему, прислушиваясь к шагам за дверями. Угадал её лёгкие быстрые шажки и замер, прижимая руку к сердцу.
Она вошла живо, не ожидая увидеть здесь князя, и смутилась, очевидно, решив, что повернула не туда. Поклонилась, складывая руки на груди:
– Прощения прошу, свет мой княже!
– Нет-нет, погоди, постой!
– воскликнул Ярослав, шагнув к ней.
– Не спеши…
– Княгиня меня кликала…
– То не княгиня - то я велел тебя позвать. Прости, что солгал, но сил моих более нет!
Настасья удивлённо захлопала ресницами.
– Сил моих нет, - Ярослав быстро подошёл вплотную, любуясь её лицом.
– Ночами мне снишься. А сегодня в церкви, как ты вошла, - я сразу почуял. Люба ты мне, Анастасия Григорьевна…
Больше всего на свете боялся князь, что вот-вот она развернётся и уйдёт или бросит в лицо что-нибудь о верности княгине, данной пред алтарём и о нарушении заповедей Господних. Торопясь, пока не сказала и слова, зачастил: