Иван Безуглов

– Завтра выходной, - напомнила Ивану Таня.
– Почему бы нам не отдохнуть от Верлена и его компании? Ты возьмешь напрокат машину - я слышала, что в Канаде это недорого и очень легко. Поедем в Лаврентийские горы, о которых я читала в путеводителе. Кроме того, мне хочется пойти в русскую церковь. В Монреале их две. Кто знает, вдруг нам со Светой смогут сказать там что-то про нашу двоюродную бабушку. Россия столько лет была отрезана от мира, что мама слышала о ней в последний раз, когда была девочкой, а с тех пор след оборвался.

– Где она жила тогда?
– спросил Иван.

– Кто-то встретил ее в Торонто, но жила она, кажется, в Нью-Йорке. Неизвестно даже, знает ли она о моем существовании. Сколько семей навеки разрушила большевистская революция!

– взгляд ее затуманился.
– Кроме бабушки, если она жива, у нас больше нет никаких родственников.

– Мне бы очень хотелось, - мечтательно сказал Иван.
– Но, боюсь, что сам я просто обязан быть с Полем. Тебе, если хочешь, могу дать выходной.

– С Полем?

– Конечно, - недоуменно посмотрел Иван.

– Я понимаю, - протянула Таня, борясь с подступающим к горлу негодованием.
– Послушай, Иван, а ты уверен, что именно Верлен подстроил нам эту встречу в ресторане?

– Кто же еще?

– Ты сам не знал о том, что Шахматова здесь?

– Знал, - неожиданно ответил Иван.

– Итак, в Москве у тебя из-за работы нет времени ни с кем видеться. И ты, при попустительстве этого старого сводника, решил использовать шанс и повидаться со своей старой подружкой за океаном. Так?

– Сейчас я сижу с тобой, Таня, - мягко ответил Иван.

– А завтра господин президент изволит предоставить своей исполнительной сотруднице выходной... избавиться от нее... и провести весь день в компании литераторов, миллионеров и кинозвезд. Видимо, этот жалкий Татаринов действительно выдающийся писатель. Я чувствую, что этот сценарий произвел на тебя ровно такое впечатление, как хотелось Шахматовой. Сколько лет вы знакомы?

– Пятнадцать лет, Таня.

Она в изумлении откинулась на мягкую спинку дивана, и розовая вишенка медленно всплыла на поверхность ее прозрачного коктейля. Так вот почему Анна делилась с Татариновым своими давними воспоминаниями! Все мгновенно стало на свои места в ее взбаламученном сознании. Анна пыталась не завоевать Ивана, а лишь вернуть его! Где же в этой сложной игре некогда охладевших, а ныне вновь пылающих взаимным огнем сердец, место ей, Тане?

– Разумеется, - сказала она хрипло, - моего лица не увидеть на афишах кинотеатров. Иван Безуглов может увлечься лишь женщиной состоятельной и знаменитой.

– Не говори глупостей, Таня, - поморщился Безуглов.
– Моего состояния и известности хватит на двоих.

– Вот именно - зачем тебе еще богатство? Неужели тебе мало твоих миллионов?

– Она не богата.

– Все равно, - отмахнулась Таня, в раздражении поставив стакан с коктейлем на столик, - я по сравнению с нею деревенская простушка, со всеми своими иностранными языками, умением печатать на компьютере и вести твои скучные дела. Я не бизнесмен, не актриса, не сценарист. Таких как я ты найдешь еще сто человек. Достаточно твоей фирме дать объявление в газету - и потянутся, миловидные, квалифицированные, мечтающие о работе в фирме "Иван Безуглов". А может быть, - добавила она ожесточенно, - и об интрижке с ее президентом. Прощай!

Иван вздрогнул. Он вспомнил, как то же самое слово - "интрижка" - с пренебрежением произносила у него в кабинете кинозвезда, когда говорила о Тане. Глаза Ивана слипались после долгого путешествия. Как во сне, он увидел, что Таня осушила свой бокал, поднялась и, не оборачиваясь, вышла из бара. Уже во второй раз он убеждался, что в этом самоотверженном сердце могут гнездиться гнев и ревность. Но это не отвращало его от Тани, о нет, и когда он позвал ее обратно, она вытерла слезы своим батистовым платочком и снова села с ним рядом.

– Я еще не готов для этого разговора, - Таня никогда раньше не слышала такой нежности в его голосе.

– Я люблю тебя, - добавил он совсем тихо.

Тане показалось, что откуда-то доносятся звуки ее любимой сонаты Моцарта. В это мгновение, когда ее душа, казалось, обрела крылья, она, может быть, впервые полностью поняла значение слова "счастье". Как много могут преобразить в жизни человека три простых слова!

Она взяла руку Ивана в свою и посмотрела на него взглядом, исполненным невыразимой преданности. О да, какой-нибудь Верлен, какой-нибудь Татаринов - ведь не зря же подружились эти, казалось бы, противоположные во всем люди, - на своем веку, вероятно, произносили такие слова несчетное количество раз, не смущаясь тем, что завоевавший женщину берет на себя ответственность не за игрушку, не за орудие мимолетного наслаждения, а за живую человеческую душу. Иван понимал это лучше многих - вот почему признание далось ему с таким трудом. Он глядел в сторону, весь охваченный противоречивыми чувствами.

– Не торопи меня, - его сильная рука, способная, казалось, согнуть подкову, была мягкой и доброй, словно он поглаживал пальцы ребенка, - пятнадцать лет назад Анна разбила мое сердце, и мне еще нужно время, чтобы оправиться от этой трагедии.

– А как же сценарий?
– недоуменно спросила Таня.
– Если верить Татаринову, то холодный, циничный молодой человек, одержимый идеей богатства и власти, сам разбивает сердце героини.

– Оставь, - в улыбке Ивана сквозило презрение к незадачливому сценаристу, - таким Татариновым никогда не понять, что такое жизнь. Единственное, что они умеют - коверкать правду либо в угоду своим фантазиям, либо...

– Либо за хорошую мзду, - подсказала ему Таня.
– Но знаешь, мне стало жаль его вчера. Мне показалось, что за его наигранной самоуверенностью скрывается душевная пустота, которая мучает и его самого. Разве не ужасно видеть в жизни лишь материал для литературных упражнений? Разве не страшно чувствовать, что твое сердце уже неспособно любить? Такие, как он, считают, что все искупается талантом, но и талант его сомнителен.

– Не говори так, Таня, - возразил Иван.
– Кто знает, если бы наши с тобой судьбы не затрагивал этот злосчастный сценарий, мы могли бы посмотреть на него по-другому. Да и роман его, быть может, не так плох, как тебе показалось. В конце концов, я не раз видел его в Москве на книжных прилавках. Не зря же Верлен финансировал издание и даже, говорят, сейчас платит Татаринову нечто вроде постоянного жалованья.

– Должно быть, не очень щедрого, - расмеялась Таня, - он одет, как оборванец. Или это еще один способ привлечь к себе внимание? А что книга его лежит на прилавках... Иван, я не узнаю тебя. Популярность - это когда книга не лежит в магазинах, а расходится. Кому в нашей обездоленной России сейчас нужно его эстетское нытье? Ты сам говорил, что народ надо сперва накормить, а потом уже спрашивать с него добродетели. По мне, "Анжелика" - и то лучше, чем вся эта современная изящная словесность.

– Я согласен, - сказал Иван, - сам я не стал читать романа, когда он попал ко мне в руки. Но давай, правда, посмотрим кино, которое он нам предлагал... если, конечно, у меня хватит душевных сил смотреть фильм, где главную роль играет Анна...

По монреальскому времени было всего одиннадцать, а по московскому - уже раннее утро. Они вдруг посмотрели друг на друга устало и беспомощно, и Таня поднялась к себе, оставив Ивана допивать своего "Джека Дэниэлса". Она не увидела, как оставшийся в одиночестве Иван вдруг вздрогнул, едва не выронив своего стакана. В дверях бара, покачивая роскошными бедрами, появилась та самая Анна, чье имя он произнес несколько мгновений назад.