Иван Бровкин на целине

Из ворот дома Бровкина выходит улыбающийся Барабанов:

— Ну, как? Узнаёшь?

— Что это такое, Сергей Владимирович? — недоумевает Иван.

— Ничего особенного, — хитро прищурившись, отвечает Барабанов. — Разве я могу допустить, что к бригадиру мать приезжает, а ему негде её поселить?.. Где мама? — и, не дожидаясь ответа, подбегает к машине. — Здравствуйте, Евдокия Макаровна!

— Здравствуйте… — запнулась Евдокия, приподнимаясь в машине. — Как вас величать?

— Сергей Владимирович, — протягивая руку, отвечает Барабанов. — Прошу!

Евдокия выходит из машины и здоровается с директором.

— Мама, это наш директор, товарищ Барабанов, — говорит Иван.

— Чувствую… прямо как наш председатель!

— Вот дом вашего сына. Извините, не успели стёкла вставить, дня два как-нибудь перебьётесь. Могу на это время пригласить вас к себе.

— Зачем к вам? Что у меня жилплощади не хватает, что ли? — раздаётся голос выходящей из дому Полины.

— Полиночка! — всплеснула руками Евдокия Макаровна.

— Евдокия Макаровна, дорогая! — кричит Полина.

Они обнимаются.

— Боже мой! Как у вас здесь хорошо! — восторгается Евдокия Макаровна, оглядываясь по сторонам.

— А вы думали, пустыня? Да? — хохочет Барабанов.

— Не совсем пустыня, но… вроде…

— Папа!.. — кричит пухленькая трёхлетняя девочка, бегущая навстречу Барабанову.

— Иди, дочурка, иди сюда, дорогая! — Барабанов наклоняется, берёт на руки девочку и прижимает её к груди.

— Это ваша дочка? — спрашивает Евдокия.

— Моя! Неподдельная!

— Моя невеста, — смеётся Иван, берёт девочку на руки и целует.

— Да, моя дочка и ваш сын — большие друзья, — замечает Барабанов.

— А где же ваша старшая дочь? — хитро спрашивает Евдокия Макаровна.

Барабанов неожиданно меняется в лице.

— Откуда вы её знаете?..

— Знаю… — не без лукавства говорит Евдокия Макаровна, уже направляясь вместе с Полиной к её дому.

— А разве у вас есть и старшая дочь? — спрашивает Бровкин.

— Да… она уже совсем взрослая, замужем… на Украине… от первой жены…

Но Евдокия Макаровна уже не слышит этих слов.

По лестнице совхозной амбулатории поднимается Евдокия Макаровна. Она входит в знакомую нам комнату, где Ирина обследовала Бровкина и Абаева. Медицинская сестра спрашивает:

— Вам кого?

— Мне доктора… вашего…

— Сейчас войдёт. Подождите! — и сестра выходит из комнаты.

Евдокия Макаровна садится и видит, что под стеклом на столе лежит та же фотография, которую Ваня прислал ей в деревню: прижавшись ухом к груди Вани, с фотографии на неё смотрит улыбающаяся Ирина.

Евдокия Макаровна, воровато оглянувшись, быстро вынимает из кармана свою фотографию и сравнивает. Затем нервно прячет карточку и застёгивает кофту. Она с нетерпением ждёт врача.

Открывается дверь, и входит здоровый, высокий мужчина с пышными усами.

— Здравствуйте! — говорит он, не глядя на Евдокию Макаровну. — Раздевайтесь!

— Я… я… не вас…

— Как — не меня? А кого же?

— Я вот её… — и Евдокия Макаровна тычет пальцем в фотографию.

— А что у вас болит?

— У меня, собственно говоря… — и Евдокия Макаровна замолчала.

— Что — собственно говоря? Что у вас болит? — уже резко спрашивает врач.

— Мне бы её… Мне нужна именно она…

— Вы думаете, она лучше, чем я? — сердито буркнул доктор и вышел из комнаты.

Евдокия Макаровна в нерешительности: она не знает, уйти ей или остаться.

В это время распахивается дверь, и входит Ирина.

— Здравствуйте, — говорит она.

— Здравствуй, милая, — отвечает Евдокия.

— На что жалуетесь.

— Я… я мать Вани.

— Какого Вани? — удивляется Ирина.

— Хм… Хитрая какая! Как будто, правда, не знает Ваню.

Ирина крайне удивлена:

— О каком Ване вы говорите?

— О том, о ком ты думаешь… — похлопав Ирину по плечу и показав на фотографию под стеклом, отвечает Евдокия.

— Ах, значит, вы мать Ивана Романовича?

— Для кого он Иван Романович, а для меня с тобой — Ванюша… Но я должна тебе сказать, что у него есть невеста…

— У Ивана Романовича? Знаю, его товарищи говорили.

— А он как?

— Не знаю, я — врач и лечу больных, а не влюблённых…

— Скажи мне, милая, — вдруг становясь серьёзной, умоляюще говорит Евдокия. — У вас это окончательно решено?..

— Что? — уже подозревая неладное, спрашивает Ирина.

Евдокия обиделась.

— Я к тебе всей душой, а ты скрываешь…

— Ничего я от вас не скрываю.

— А отец твой знает? — уже примирившись с тем, что она ничего не добьётся от Ирины, спрашивает Евдокия Макаровна.

— Отца у меня нет…

— Как — нет? — уже вышла из себя Евдокия Макаровна.

— Нет… — и вдруг Ирина посмотрела на Евдокию добрыми, ласковыми глазами. — Между мной и Иваном Романовичем ничего нет и ничего не может быть! Так что не беспокойтесь за его невесту, он её любит… я знаю… Как вас зовут?

— Евдокия Макаровна.

— Он её любит, Евдокия Макаровна.

Степь… степь… степь…

Кажется, что небо здесь в сотни раз необъятнее земли… И вся степь здесь — одно большое поле ещё совсем зелёной пшеницы…

Высоко в небе светит полуденное солнце. Не видно ни тени. Кругом только гладко-зелёная земля и гладко-голубое, как на рисунках в детских книжках, небо. Человек в тёмном, одиноко бредущий по степи, кажется похожим на муравья; даже жаль становится его: откуда и куда он идёт?.. Кругом, до самого горизонта, не видно ни домика, ни деревца, даже стога сена… Только степь кругом… зелёная, гладкая, без конца, без края…