Иван-царевич и C. Волк.Похищение Елены

– А то, что я читал в одной старинной рукописи, что был однажды случай, когда человека укусил почти такой же паук, и у него… у человека, то бишь, конечно,

началась страшная болезнь: развилась мания преследования, мания величия и просто паранойя. Он стал покрываться синими и красными пятнами, скакать по стенам, вырабатывать паутину…

– Чем? – тупо уточнил дед Зимарь, снова оторвав по такому случаю голову от подушки из травы на своем ложе.

– Что – чем? – не менее тупо переспросил недовольный волшебник, влет сбитый с интересной мысли.

– Чем он стал вырабатывать паутину, я говорю. У паука ведь паутина вытягивается из…

– Знаю, знаю, – отмахнулся Агафон и задумался. – В рукописи, по-моему, об этом не упоминалось, но, наверное, само собой разумеется, что и он – так же? Чем ему ее еще вырабатывать? Не руками же?.. Но я вам не про это битый час уже талдычу. Я прошу, нет, настаиваю, чтобы мы немедленно вытащили это чудище оттуда и взяли с собой!..

– Нам только этого паука еще не хватало, – устало ухмыльнулся лукоморец, и, к своему удивлению, получил горячую поддержку от волшебника:

– Вот-вот! Хоть один понимающий человек нашелся! Я им это уже три часа внушаю, что нам не хватает именно его, а они – хоть бы что!..

В конце концов, разошедшегося не на шутку и позабывшего о своих печалях и страдания Агафона удалось убедить, что огромную, местами лопнувшую, местами

насаженную на обломки деревьев тушу паука сейчас никуда не надо везти, а следует оставить там, где она лежит, и предоставить заботам муравьев, личинок и прочей

насекомости. А на следующий год, если уж так ему захочется, можно будет приехать сюда и забрать то, что от нее останется – то есть, шкурку. И хлопот меньше, и везти легче.

Подумав, поморщившись и посомневавшись вволю, чародей неохотно согласился, и кавалькада снова продолжила путь.

Деревня возникла из леса без предупреждения: дорога петляла и путалась между незнакомых путникам деревьев странной наружности и свойств, огибая кусты, пни и муравейники, и вдруг вместо очередной заросли из поросли взгляд Иванушки уперся

в забор – крепко сбитый из струганных досок высотой в полтора человеческих роста, серый от времени и непогоды, обросший местами паутиной (к счастью, обычной) и занозами.

Ознакомив пришельцев с изнанкой сельского быта, пронырливая дорога ловко огибала угол крестьянской усадьбы и устремлялась вперед, превращаясь из скрытной и

уклончивой лесной странницы в прямую гордость деревни – главную улицу, неровную, широкую и пыльную, как любая ее сестрица в Лукоморье.

При воспоминании о доме у Иванушки перехватило дыхание, и наружу вырвался не приличествующий странствующему воину грустный вздох.

Агафон и дед Зимарь, покинувший по случаю посещения незнакомой деревни свои носилки и поддерживаемый теперь заботливо умрунами под локотки, с любопытством вертели головами по сторонам, разглядывая одинаково высокие и глухие заборы, подпертые поленьями ворота и двери, аккуратные палисаднички перед домами и наличники с резным орнаментом из трав и цветов.

Путники неспешно продвигались вперед, и кажущаяся, на первый взгляд, простой задача – попроситься на постой – с каждым следующим оставшимся за спиной домом начинала казаться невыполнимой: все люди, словно сговорившись, куда-то подевались, оставив вместо себя закрытые окна и двери да собачий лай.

Так они пересекли всю почти всю деревню.

У ворот одного из домов на самой окраине – там, где кончалась улица и снова начинался лес – лежало, почти полностью перегородив дорогу, огромное, выдолбленное из половинки колоды, пустое корыто.

– Ишь ты, – неодобрительно просипел дед Зимарь, не переставая расчесывать на ходу спутавшуюся за время, проведенное в горизонтальном положении, седую шевелюру и бороденку, пропуская через них узловатые пальцы. – Выбросили, называется… Покололи бы хоть на дрова, что ли, если уж такое доброе корыто им помешало, или людям бы отдали. А то выставили – ни пройти, ни…

На этих самых словах старика ворота приоткрылись, и взглядам неудачливых

квартирантов предстала тощая, обтянутая полушубком из разномастных шкурок зверей неизвестной породы, спина.

Со двора донесся звонкий детский голосок:

– Вы погодьте, не торопьтесь, не торопьтесь, сейчас тятька с речки придёть, вам сам всё донесеть, да еще и рыбой вам поклонится!..

– Есть мне когда тятьку твоего ждать, – пробурчал недовольный скрипучий голос, и наружу показалась его и полушубка обладательница со своей волочившейся по траве двора ношей – выцветшим, залатанным огромной бело-зеленой круглой заплаткой мешком, бугрившимся крупной картошкой. – А рыбу пусть мне домой принесет – чай, помнит, где я живу.

Повязанная цветастым платком голова повернулась к прохожим, и суровый взгляд холодных синих глаз из-под кустистых бровей пронзил их насквозь.

– Бабушка, я вам сейчас помо… – сделал шаг по направлению к старухе царевич, но чуть не был сбит с ног дедом Зимарем.

– Разрешите, барышня? – подскочил он к старухе и бережно перехватил ее мешок. – Вам куда доставить? Направо? Налево? Мы мигом – бегом да ладом, оглянуться не успеете, как всё будет в полном порядке, как огурцы на грядке!

Бабка от неожиданности выпустила из рук свое имущество и захлопала глазами.

Дед по-молодецки выпятил грудь, подкрутил белый ус, хрипло откашлялся и заговорщицки подмигнул.

– А что вы делаете сегодня вечером? – интимно прогудел он в нос.

– Я… – сбилась и покраснела неожиданно даже для себя старушка. – Я… занята по хозяйству…

– А мы вам можем помочь, – предложил дед Зимарь, всем своим видом показывая, что под нейтральным и не компрометирующим девичью честь «мы» он, без тени сомнения, подразумевал только «я», «я» и еще раз «я». – Только скажите, что вам надобно: мы ведь и пилить-строгать-приколачивать, и печку класть, и огород перекопать, и деревья обрезать можем, и бортничать способны, и колодец выкопать могем, и вообще…

– Ты за себя говори, – возмущенный одной мыслью о том, что кто-то подумал, что

его можно заставить печку строгать, деревья выкапывать или огород приколачивать, покосился на деда чародей. – К тому же мы пришли сюда с другой целью, если ты помнишь.

– Да, – располагающе улыбаясь, присоединился к разговору Иванушка. – Не знаете ли, бабушка, кто тут на пару дней постояльцев может принять?

– Такую-то ораву? – с сомнением оглядела отряд старуха, и взгляд ее снова непроизвольно остановился на деде Зимаре.