Иван III — государь всея Руси (Книги четвертая, пятая)
Шрифт:
Но ближе к весне Иван Васильевич стал все чаще совещаться с воеводами.
— Чую, — сказал он как-то сыну с глазу на глаз, — подымаются братья. Ты от бабки ничего не слыхал?
— Приметил недавно яз, — смущенно проговорил Иван Иванович, — когда застал у нее дядю, князя Бориса Васильича. Он говорил о чем-то, а она бровями сделала знак и на меня указала взглядом. Горько мне стало, словно яз ей ворог какой…
Иван Васильевич нахмурил брови.
— Разумею, — произнес он сурово, — Борис-то посол от Андрея большого. Он у старшего на поводу…
Иван Васильевич оборвал речь и задумался.
— Помнишь, Ванюшенька, баил яз
— Помню, государь-батюшка! — воскликнул Иван Иванович. — Нам же помощь токмо от Бога да от самих собя, как ты сказывал. А для сей помощи главная опора — ты сам, государь-батюшка, с постоянным храбрым войском нашим и со своими славными воеводами.
— Верно, сынок! — усмехнулся Иван Васильевич.
— Менглы-Гирей-то не в счет. Крымцы не борзые, а токмо выжловки: гонят зверя, но не берут. Главное-то — постоянное войско наше!
Глаза великого князя засверкали гордой радостью.
— Постоянное же войско-то наше, — продолжал он с увлечением, — яз же семнадцать лет выращивал, лучших воевод подбирая. С Юрьем же мы и с воеводами вместе воев службе ратной учили, все военные хитрости им мы толковали и строгостью привели их к послушанию ратному и к вере в воевод своих! Нигде такого войска нет. Ништо оно дуром не хватает, а все разумея деет — ведает, что и зачем деет! А посему храбро и твердо в боях, никакого числа ворогов не боится!.. Твердо говорю: Бог не выдаст, свинья не съест!
Иван Иванович с горящими глазами следил за словами и движениями отца и восторженно повторял вполголоса:
— Истинно так, истинно так…
— А главное, — продолжал Иван Васильевич, — ведает войско наше, и народ наш ведает, что на смерть идут не из суетной корысти князей, не для суетной славы их, а за Русь святую, за весь народ православный…
Долго потом ходил Иван Васильевич вдоль покоя своего. Он был взволнован, и руки его слегка дрожали. Остановившись против сына, он положил ему руки на плечо.
— Пойми, сынок, — заговорил он глухо, — каково мне! Боюсь яз одного, о чем никому не сказывал, да и опричь тобя никому не скажу. Боюсь яз одним шагом неверным погубить все, что для Руси великой содеял и ныне творю с трудом и мукой…
— Разумею яз все, государь-батюшка, верю во все дела твои, — тихо сказал Иван Иванович, поцеловав руку отца. — Клянусь пред Богом, буду служить Руси так же, как и ты.
С наступлением весны пошли в народе тайные вести, одна тревожней другой, из-за всех рубежей московской земли и из степей появились слухи, что Ахмат на Русь собирается.
Видимо, обо всем, что за рубежами готовится, ведали и Новгород и братья государевы и тоже готовили втайне измену великому князю и отечеству. Сманили братья Андрей большой и Борис некоторых из служилых людей великокняжеских, что стали доброхотами их: одни вести им передавали, другие учиняли поборы незаконные, казну их пополняли, себя не забывая, подобно князю Ивану Оболенскому-Лыко, наместнику государя в Луках Великих.
Велел Иван Васильевич дьяку Курицыну за всеми делами этими установить наблюдение неусыпное, а сам все с воеводами думал о том, откуда враги и как идти могут, какая оборона от них выгодней для Москвы.
— Нам, воеводы, — говорил Иван Васильевич, стоя пред картой с чертежами московских рубежей, — с
главным боем спешить не надобно. Нам токмо никак не пущать Ахмата через Оку переходить. Надо нам татар все время от берега отбивать и вдоль Оки манить к Угре-реке. Пусть лучше там они с Казимиром соединятся, чем в тылу нам у собя татарские полчища оставлять, а спереди лицом к лицу встретиться с такими же полчищами Казимира да и с правой руки сдерживать полчища магистра Борха и наемников Ганзы. Наихудо, воеводы, сами ведаете, ежели нам в боях придется от передовых полков кидаться в тыл, а от тыла отрывать полки, то для левой, то для правой руки. Не будет нигде опоры у нашего войска, а у воев будет токмо тревога и страх — не обошли бы нас вороги с одной аль с другой стороны. На спину Казимира в первые же дни полки посажу яз Менглы-Гирея крымского, а когда Ахмат до Угры дойдет, мы и его оглянуться заставим. Пошлем по Волге в Сарай служилый царевичей татарских, подговорим разных степных уланов. В дружбе мы с Иваном, ханом ногайским, который во вражде с Ахматом. Ну, не будем вперед загадывать. Главное же — не допускать того, дабы нам меж двух огней быть…Далее говорил великий князь и совещался с воеводами о размещении воевод и полков для обороны берегов Оки, чтобы на Москву пути не открыть татарам.
— Ныне же, не откладывая, — приказал Иван Васильевич, — снарядить вам, воеводы, полки свои всем, что надобно для походов и долгой войны. За сие, воеводы, головой ответите…
Наряду с военными совещаниями, думал государь думу и с дьяками, изучая все тайные вести из-за рубежей, чтобы хорошо знать отношения иноземных государей друг с другом и с Москвой.
Дни и ночи был занят Иван Васильевич, забывая и в семье своей побывать, и вдруг узнал, что сегодня, двадцать пятого марта, рожает княгиня его Софья Фоминична. Когда после долгой думы с дьяками шел он сегодня в трапезную свою к ужину, ему об этом доложили.
Иван Васильевич, после пострижения старой государыни, почти каждый день приглашал сына к себе обедать. Узнав за столом подробней о роженице у боярыни, присланной к нему с вестью от великой княгини, государь ответил:
— Да поможет Бог государыне. Верю яз в милость Божию, и, когда Господь разрешит ее от бремени, — извести. Приду к молебной. Да уведомь о сем преосвященного Вассиана: просит-де великий князь о здравии великой княгини помолиться.
Почему-то после этого сообщения отец и сын задумались и ни о чем не говорили. Ели и пили молча, обмениваясь только одним-двумя словами. Когда поужинали и, встав из-за стола, стали креститься, поспешно вошла та же боярыня и, кланяясь, весело сказала:
— Поздравляю тя, государь, с сыном! Государыня хочет его по деду Василием назвать…
— Добре, добре, спасибо, — ответил государь, — сей часец к молебной придем в крестовую…
Он взглянул на сына, тот ответил ему невеселой улыбкой и, когда боярыня вышла, сказал тихо:
— Василеус — по-гречески обозначает «царь»…
Лицо Ивана Васильевича омрачилось печалью:
— Все, сынок, в руках Божиих. Ты же князь великий и прямой мне наследник.
— Верно сие, государь, — молвил Иван Иванович, — но мы не единоутробные братья. Живот и смерть наши не токмо в руках Божиих, но и в руках человечьих…
Иван Васильевич посмотрел на сына, и нехорошо на душе его стало. Он вздохнул и сказал ласково:
— Идем, сынок, к молебной. И не будем до времени искушать волю Божью.