Из чего созданы сны

— Да, Шёк, — подтвердил Хэм.

— А что именно Шёка?

— «Заживо погребенный», — сказал Хэм. — Под него хорошо думается.

— О чем?

— Как будут развиваться эти события, чем все закончится.

— И как вам кажется? Хорошо все кончится?

Вместо ответа он только тихо произнес:

— Ни пуха ни пера, Вальтер.

И повесил трубку. Я чувствовал на далеком-далеком расстоянии своего «шакала» (который имел дьявольскую привычку мгновенно оказываться совсем рядом). Поэтому допил залпом свой стакан и поднялся, чтобы пойти в ванную. Мне приспичило. К тому же я хотел посмотреть, спит уже Ирина или нет. Она не спала. Спальня вообще была пуста. В ванной комнате горел яркий неоновый свет. Спиной ко мне стояла Ирина. Склонившись над одной из раковин, она чистила зубы. И была совершенно голая.

Она явно заметила в зеркале над раковиной мое появление, потому что испуганно обернулась, держа в руках стакан и щетку, с пастой вокруг рта. У нее были красивые, крепкие груди с крупными коричневыми сосками и широкими ободками, совсем узкие бедра, длинные ноги, маленький живот, какой бывает у всех истинно красивых женщин, а под ним я увидел темный треугольник.

В мою плоть моментально ударила кровь. Я еще никогда не видел такого совершенного девичьего тела. Я вдруг забыл обо всем, что намеревался делать, обо всем, что произошло и еще должно произойти. Я хотел Ирину здесь и сейчас. Немедленно, сию минуту. Это была единственная мысль, которая владела моим разумом. Я начал приближаться к ней. Она замерла, повернувшись ко мне, не в состоянии сдвинуться с места, в ее глазах застыла паника. Плевать. Мне на все было наплевать. Я хотел обладать этой девушкой. Я должен был обладать ею. У нее была совершенно чистая и белая кожа, соски набухли и устремились ко мне. Я ощущал, как в моем члене неистово и неукротимо стучит кровь. Я медленно приближался к ней. Мысленно я уже был на ней, в ней. Кровь гудела во мне.

Ирина выронила стакан. Он разлетелся вдребезги на полу, выложенном плиткой. Щетка отлетела в сторону. Она стояла, не двигаясь, не делая даже попыток прикрыться. Я дошел до нее. Коснулся ее плеч. Мои руки скользнули ниже. Она смотрела на меня широко раскрытыми черными глазами. На ее губах все еще пенилась зубная паста.

Во всем виноваты были ее глаза. Только глаза.

Я не смог этого сделать. Разумеется, я мог бы. Но это было бы такой подлостью. Эти темные грустные глаза сказали мне, какой бы я был скотиной, если бы сделал это.

Я не сделал этого.

Я схватил свою пижаму, лежавшую на обтянутом махровой тканью табурете, и, подумав, что еще никогда в своей жизни не вел себя так, сказал:

— Простите. — Потом я произнес: — Давайте, я помогу вам. — Я помог Ирине надеть мою пижаму, которая была слишком велика ей. Мы закатали рукава и штанины, Ирина выглядела в ней ужасно смешно. Только мне она не казалась смешной. Ей тоже было не до смеха. Все это время ее глаза ни на секунду не отпускали меня. Я вытер ей платком пасту с губ. — А теперь в постель, — приказал я. — Осторожно, осколки. Подождите. — Я поднял ее, отнес в спальню, уложил в кровать и прикрыл. — Спокойной ночи, — буркнул я, она продолжала неотрывно смотреть на меня. Я пошел. Когда моя рука коснулась ручки двери в салон, раздался ее голосок, такой тихий, что я с трудом услышал его:

— Господин Роланд…

— Да? — Я обернулся.

Все те же глаза. Ее чудесные, грустные глаза.

— Подойдите ко мне, — прошептала Ирина.

Я вернулся к ней, медленно, нерешительно. Остановился перед кроватью. Она сделала знак, чтобы я наклонил к ней голову. Я низко нагнулся. Она легко поцеловала меня в губы и шепнула:

— Спасибо.

Я выпрямился, неожиданно поняв, что не могу больше выносить взгляд этих глаз, этой безбрежной чистоты, ясности, беспомощности.

Я быстро вышел из спальни. В салоне я снова доверху наполнил серебряную фляжку, захватил свое пальто, блокнот, диктофон и вышел из номера, заперев на два оборота входную дверь.

4

Когда я вошел в номер Берти на шестом этаже, он разговаривал по телефону. Я кивнул ему, прошел через комнату в ванную, бросив при этом взгляд на разложенные на кровати вырезки, посвященные Карлу Конкону, которые нам прислали из архива. Они были разбросаны по всей постели. В ванной я воспользовался туалетом, слегка ополоснулся и счистил грязь со своего пальто. После чего вернулся к Берти. Тот все еще висел на телефоне. Теперь он молчал, хотя на другом конце провода явно никого не было.

— С кем это ты? — поинтересовался я.

— Автоинспекция, — улыбнулся Берти. В нем не чувствовалось ни капли усталости.

— Разве там кто-нибудь есть в это время? — удивился я.

— Один-единственный человек. На случай срочных запросов полиции. Но я его знаю. Выиграл у меня когда-то пятьсот марок в покер и с тех пор страдает комплексом вины. Повезло мне, что у него как раз ночное дежурство. Конечно, то, что он наводит для меня справки, запрещено, но он это делает. Друзей надо иметь.

— Тогда, в покер, ты, конечно, помог ему выиграть?

— Ясное дело, — просиял Берти. — Друзей много не бывает.

— А что с полицейским управлением? Ты там кого-нибудь застал? Хэм говорит, мы должны обязательно срочно заявить туда, сам понимаешь.

— Само собой, я уже звонил в полицейское управление. У меня там есть знакомый начальник отдела по розыску пропавших. Ведь нам нужен отдел по розыску пропавших, я правильно мыслю?

— Да.

— Херинг его фамилия. Старший советник по уголовным делам. Он был в Париже. На конференции Интерпола. Вернется только сегодня утром. Фамилия его заместителя Никель, советник по уголовным делам. Этого Никеля я тоже знаю, но поверхностно. Я его из постели вытащил. Он сказал — шеф в спальном вагоне, едущем в Гамбург. Я Никеля здорово прижал. Он назначил нам встречу. В одиннадцать, в управлении у Херинга.

— Чем же ты его прижал?

— Сказал ему, что речь идет об инцидентах в лагере «Нойроде», — ответил Берти, все еще держа трубку у уха. — Тот вмиг проснулся. Старик, мы должно быть угодили в огромное осиное гнездо. Этот Никель во что бы то ни стало хотел знать, в чем дело. Но я оставался непреклонен. Сказал, это мы можем открыть только Херингу. Он так разволновался, что даже забыл спросить, откуда я звоню. Так что — в одиннадцать. — Он ухмыльнулся еще шире. — Ну как, уложил крошку баиньки?

— Заткнись! — разъярился я вдруг.

Однако на Берти это не произвело ни малейшего впечатления.

— Я это сразу заметил, — пояснил он с нежной улыбкой.

— Что именно?

— Что ты испытываешь благосклонность к молодой даме. Такое от Берти не укрывается. От Берти, большого психолога. Однако большой психолог Берти говорит тебе, что юная леди любит своего жениха, даже если у жениха есть вторая невеста, насколько я слышал. Женщины — смешные созданья. На этой ты обломаешь зубы. Если уж такая кого-нибудь полюбит, парень может делать все, что угодно, она все равно будет и дальше… — Он осекся, потому что в трубке объявился его приятель. — Разумеется, я еще здесь! Так вам удалось это выяснить, Штеффене? — Он кивнул мне, сияя во весь рот. — Да? Чудесно! Потрясающе! Огромное спасибо. И кому принадлежит машина? — Он все еще улыбался, однако нервно потирал при этом подбородок. — Гм, — наконец издал он. — Вы уверены? Абсолютно уверены? Я хочу сказать, машина имела допуск на… — Я подошел к нему. — Ну ладно, — произнес он, — если это так, то тут вряд ли может быть ошибка. Я вам очень признателен, Штеффене… Что? Нет, я пока не знаю, сколько пробуду в Гамбурге. Если будет время, загляну… Ах вот как, у вас сорок восемь часов свободных! Ну тогда сыграем снова партию?.. Ерунда, вы вовсе не выуживали у меня деньги! Просто вы лучше играете в покер, чем я, вот и все. Так что ждите моего звонка! И еще раз огромное спасибо. — Он повесил трубку, продолжая расцарапывать свой подбородок и при этом улыбаться.

— Ну, — занервничал я, — может, раскроешь свою пасть?

— Это уже забавно, — произнес он.

— Что, наконец?

— Чертовски забавно. Машина, — сообщил Берти, — на которой уехали Билка, Михельсен и невеста Билки, та, вторая, имела допуск на городские похороны, и она не числилась в угнанных! Городские похороны…

5

Колеса поезда яростно стучали. Психиатр Вольфганг Эркнер встал и подошел к двери купе, чтобы опустить жалюзи.