Из чего созданы сны

— Так же, как друзья фройляйн Луизы, по ее убеждению, действовали еще до того, как почувствовали импульс к этому, поскольку для них не существует понятия времени, — заметил я.

— Примерно так, да, — согласился Хэм. — Физик Паскаль Жордан приводит особо наглядный пример такого предвидения. Он ссылается на наблюдение над мезонами…

— Над чем?

— Мезонами. Это такие непостоянные элементарные частицы, которые возникают и вновь распадаются при определенных процессах внутри атома. Именно там физики наблюдали процессы, которые можно было толковать таким образом, как если бы последствие действия — к примеру, распада атомного ядра — по времени предшествовало его причине, то есть столкновению мезонов с ядром!

— Предшествовало?

— Вот именно. И эту «обратную каузальность», как называет ее Жордан, он считает аналогичной процессу, который имеет место при «предвидении»!

— Белая королева! — воскликнул я.

— Что за Белая королева?

— Из «Алисы в Стране чудес». Та тоже сначала кричала, а потом уж делала себе больно.

— Точно, — согласился Хэм. — Человек, написавший «Алису», Льюис Кэрролл, был, как ты знаешь, математиком. И он также горячо интересовался парапсихологией — тогда это еще называли оккультизмом. Эта детская книжка — единственное в своем роде гениальное собрание математических и парапсихологических парадоксов и проблем.

— Написанная для маленькой девочки, которую любил стеснительный Кэрролл.

— Верно, — подхватил Хэм. — И именно в этой детской книжке он все время пытается разгадать — что способны заметить лишь сообразительные взрослые — загадки и чудеса Вселенной. Все во Вселенной имеет свои закономерности. Случайностей не бывает. Не кто иной, как Эйнштейн, сказал: «Я не могу себе представить, чтобы Бог играл с миром в кости». И духовная сфера имеет свои закономерности. Образы и мысли сочетаются так или иначе благодаря притяжению. Многие ученые сходятся сегодня на том, что особенность аффективного бессознательного состояния — в первую очередь когда затронуты пограничные ситуации существования, то есть смерть, болезнь, опасность, риск, словом, все, что касается твоей фройляйн! — в том, что она действует поверх границ психического мира в качестве «расстановщика» этих образов и мыслей. — Хэм замолчал.

Поразмыслив, я произнес:

— Бог с миром в кости не играет. А если вернуться к вашим братьям Маркс, то это значит вот что: неверующий, скептически настроенный брат, который говорит, что «соседнего дома» вовсе не существует, считает мир и самого себя аппаратами, движение которых не может поддерживаться никаким обслуживающим персоналом, существующим «вне мира». Для него — как выпадут кости, так и решится его судьба. Парапсихологическое явление он считает нормальным, только пока еще не исследованным.

— Согласен. А для другого брата, — продолжил Хэм, — для того, который знает, что в соседнем доме есть сокровище и который готов построить этот дом, если его нет, этому брату невыносима мысль, что им и его жизнью играет случай. Он не верит в свое статистически-физическое существование, зависящее от «костей». Он верит в то, что между землей и небом есть еще множество вещей, о которых человек не подозревает. Вот что думает Граучо Маркс.

— И что думаете вы, Хэм, — добавил я.

— Да, — согласился он, — я — Граучо, в частности, в случае с твоей фройляйн. И даже именно в случае с твоей фройляйн. Ибо одну вещь не могут отнять у человека ни сторонники, ни противники парапсихологии.

— А именно? — спросил я.

— Возможность исследовать самого себя, — ответил Хэм.

7

Архивом «Блица» руководила дама — Карин фон Мертцен. Потрясающая женщина, снимаю шляпу. Что бы ни говорили о нашем издании, к архиву это не относится. Архив был просто первоклассный. Один из самых хороших и обширных, которым вообще мог похвастаться какой-либо журнал или газета в ФРГ! Он был расположен в подвальном этаже и охватывал шесть больших залов. Стены каждого зала от пола до потолка были уставлены выкрашенными в светло-зеленый цвет металлическими каталожными ящичками. Ящички выдвигались. Там были лестницы, достающие до самого потолка и двигавшиеся по полозьям, так чтобы можно было подобраться к самым верхним ящичкам.

Поначалу архив располагался на земле. Но после того, как под тяжестью множества бумаг фундамент начал оседать, архив переместили в подвал и Мертценше с ее командой из пятнадцати голов (как мужчин, так и женщин) пришлось переезжать. С тех пор шесть больших залов опять стали малы, и в течение последнего года Мертценша переводит весь архив на микрофильмы. Еще два года — и работа будет закончена. Фантастическая штука, этот архив, в самом деле! А все потому, что Мертценша — фанатичка. Она построила свой архив по образцу ФБР, а это значит, что по любому событию, по любому человеку, который хоть раз стал достоянием общественности, она собирала «additional informations», то есть дополнительную информацию, строго конфиденциальную, в большинстве случаев, и полученную по таким каналам, о которых Мертценша предпочитала умалчивать. Легальные пути были весьма редки. Потому как те факты и слухи, а также хранившиеся в тайне поступки, которые можно было раскопать об одной-единственной персоне, заставили бы задрожать иного парламентария в Бонне, иного крупного промышленника, доведись им узнать об этом грандиозном архиве.

На ключевое слово «Карл Конкон» Мертценша прислала нам толстый желтый пакет из плотной, проложенной чем-то мягким бумаги, полный вырезок с газетными статьями и комментариями, а к ним свои знаменитые «additional informations». Как сообщения архива Мунцингера, они были напечатаны особо мелким шрифтом на голубой бумаге.

Мы с Берти сидели на его кровати в «Метрополе» и просматривали одну вырезку за другой. Разумеется, там был и фоторепортаж, сделанный Берти для «Блица». В нем было меньше всего информации. Сообщения ежедневных газет о ходе процесса были уже посодержательнее. Из них вытекало, что Конкон, как обнаружилось на процессе 1957 года, в течение нескольких лет, вероятно, шантажировал соответствующе расположенных людей и принуждал их к передаче секретных материалов. Вероятно. Точно доказать ничего не удалось ни по одному из случаев, хотя в каждом из них были подозрительные моменты. В 57-м году однозначно ничего не было доказано, и его были вынуждены оправдать за недостатком доказательств.

Дополнительная информация Карин фон Мертцен раскрывала, почему на этот процесс с определенного момента не допускали общественность, а именно с того самого момента, когда речь зашла о том, какого рода были секретные сведения, которые Конкон намеревался выжать из высокопоставленного немецкого офицера. Там это стояло черным по голубому, этим странным мелким шрифтом пишущей машинки. Я вынул изо рта сигарету, глотнул из фляжки и протянул ее Берти, который тоже выпил. При этом я размышлял, откуда Мертценша, собственно, черпала свою информацию. Становилось не по себе.

— Послушай, — сказал я Берти и зачитал ему самые важные места: «Установлено, что с 1949 по 1953 год Конкон работал на западногерманский правительственный аппарат… очень частые посещения Восточного Берлина… там много знакомых… снабжал своих… западногерманских заказчиков конфиденциальной политической, экономической и военной информацией… и так далее и так далее… В 1954 году был разоблачен службой безопасности Восточной зоны, однако его нисколько не побеспокоили. Во всяком случае, наружу ничего не выплыло… как ни в чем не бывало вернулся в Гамбург… был переброшен и теперь работал на своего нового хозяина, Министерство госбезопасности в Восточном Берлине, оттуда им так блестяще манипулировали и так выгораживали его перед началом процесса, что он не был осужден…»

— Гм, — произнес Берти и отпил из фляжки моего «Чивас».

— «Обвинение, которое было скрыто от общественности, гласило: „Подстрекательство к выдаче сверхсекретных планов НАТО… Превентивные удары… Ответные удары…“»

— Черт побери! — ухмыльнулся Берти.

— «…Невыясненным осталось, был ли Конкон еще раз перевербован и этому обстоятельству обязан своим освобождением или он продолжал работать на соцлагерь… Его заведение в Сан-Паули… „Кинг-Конг“… на протяжении нескольких лет посещали агенты всех лагерей… множество предрасположенных типов… в дни, предшествовавшие вводу войск стран-участниц Варшавского договора в Чехословакию… — я вдруг заорал: — ежевечерне в „Кинг-Конге“ были замечены пятеро чехов!»