Из двух зол

Они были единственными на острове, чьи отношения нельзя было описать словами «болезненные» или «жестокие». Они не были похожи на непонятные, построенные на рабстве отношения Джека и Ральфа, не были похожи на отношения Роджера и Генри, основанные на одинаковой нездоровой любви к насилию и боли. Пожалуй, Сэм и Эрик были единственными, кто умудрился романтический пейзаж необитаемого острова превратить для себя в настоящий рай, где можно было любить друг друга на мягкой траве среди цветов и кормить фруктами и ягодами с рук, вдвоём плавать в прозрачных водах голубой лагуны, соприкасаясь нагими золотистыми от загара телами, и гулять по джунглям.

Ральф порой признавался самому себе в том, что ужасно им завидует. Он не имел в виду Джека, но порой ему думалось: как было бы хорошо, если бы рядом был не жестокий эгоистичный тиран, а человек любящий, заботливый, с которым можно поговорить по душам, поделиться переживаниями и мечтами. Такой человек, при виде которого Ральф бы улыбался, а не ёжился и старался стать незаметнее.

Близнецы редко расставались друг с другом больше, чем на час. Их словно магнитом тянуло друг к другу, они с самого детства не противились этому притяжению: только попав на остров, еще будучи маленькими, они были так неразлучны, что их путали и стали в итоге звать одним общим именем, забыв, кто из них Эрик, а кто Сэм. Может быть, это помнил лишь Ральф.

Они единственные звали друг друга своими именами. Было что-то важное и сокровенное в том, что никто их не различает, кроме них самих. И что их настоящие имена — Эрик и Сэм — уже много лет заменяются странным гибридом, как бы сплачивающим их в глазах племени в единое целое. Им это нравилось.

Они целовались долго, неспешно, нежно, и не заметили, сколько прошло времени, но дождь не переставал.

— Знаешь что, пойдём-ка домой? И правда, всё равно мокрые, а там хоть обсохнем.

Эрик кивнул, коротко чмокнул брата в губы и снял с пальмы кульки с уловом. По пути к крепости близнецы промокли до костей и замёрзли, зато Джек глянул на них одобрительно, увидев, сколько рыбы они принесли.

Забившись в свою палатку, они разделись донага и улеглись под общее одеяло из пальмовых листьев и свиных шкур. Под ткань парашюта вода не попадала, в палатке было тепло и сухо, и, прижавшись друг к другу, они скоро согрелись. Сэм лежал чуть пониже, устроившись щекой на плече Эрика, и тот рассеянно пропускал сквозь пальцы его начавшие подсыхать волосы.

— Хорошо, да? — сонно спросил Эрик, поворачивая голову и прижимаясь щекой к братниной макушке.

— Тепло, — согласился Сэм, стискивая Эрика покрепче. Они оба улыбнулись.

Дождь ритмично и упруго барабанил по плотной ткани парашюта, и его мерная дробь навевала сон. Эрик завозился, повернулся на бок и прижался к Сэму спиной, тот обнял его, прикасаясь губами к загривку.

На улице быстро темнело, дождь не переставал, и ужин готовили под естественным навесом скалы, чтобы вода не потушила костёр. Все разобрали жареную рыбу и свинину по палаткам, чтобы не мокнуть, и кто-то из малышей, кажется, Гарри, принёс несколько кусков в палатку Эрикисэма, но, увидев, что они оба спят, беззвучно ушёл, оставив еду у самого входа.

***

Генри отряхнул камушек, в последний раз провёл по нему пальцами и отложил. Получилось, вроде бы, неплохо: он, как смог, обтесал его другим, более твёрдым камнем, потратив на это почти две недели, покрыл белой глиной и прокалил на солнце. Обвёл естественные узоры глиной разных цветов — голубой и красной — и снова прокалил. Выглядело достаточно ровно и опрятно, и Генри не сомневался в результате — он не торопился, не ляпал кое-как, работал медленно и кропотливо. Он даже попросил помощи у Билла, и тот проделал ему в вершине камушка дырку, так что теперь его можно было повесить на шею, на верёвочку из свиной жилы.

Забитая им самим свинья, его первый охотничий трофей, как раз и обеспечила его искомым шнурком — им он тоже занимался старательно: промыл в море, чтобы он напитался солью и не гнил, выкладывал каждый день на солнце, и, наконец, сушёная жила сжалась, окрепла и стала прочной верёвочкой, на которую можно повесить камень меньше трёх сантиметров в длину.

Теперь оставалось только подарить амулет Роджеру, но как раз этого-то Генри и боялся. Он помнил, как отреагировал его охотник на разговоры о привязанности, и опасался, что подарок рассердит Роджера ещё больше. Но надо было решаться. Поэтому, когда Роджер вернулся с рыбалки, горячий, вспотевший, с растрёпанными мокрыми волосами, Генри улыбнулся ему и подсел поближе.

— Чего? — недружелюбно спросил Роджер, косясь на юношу.

— У меня для тебя кое-что есть, — Генри снова улыбнулся и протянул Роджеру сомкнутый кулак.

Будь на месте Генри кто-то из его предшественников, Роджер уже ударил бы его — не ждал от них подарков, только удара в спину. Знал, как они его ненавидят и боятся. Но Генри, по всему выходило, его любил, и Роджер с удивлением понял, что подвоха не ждёт.

— Ну, чего там у тебя? Показывай.

Генри разжал кулак и продемонстрировал амулет на верёвочке, немного неправильной формы, но красивый и раскрашенный со вкусом. Роджер ухмыльнулся одним уголком губ и взял побрякушку с тёплой мозолистой ладони.

— Мне?

— Тебе, — согласился Генри, кладя острый подбородок Роджеру на плечо. — Нравится?

— Неплохо, — Роджер накинул его на шею. — От чего-то или просто?

— Наверное, для хорошей охоты. Для везения.

Роджер насмешливо фыркнул — в амулеты он не верил — но всё же не снял. Понравилось. Наверное, стоило поблагодарить, но он промолчал. Генри так и сидел, положив подбородок ему на плечо и глядя на гарпун, лежащий у Роджера на коленях. Роджер не прогнал его (Генри он никогда от себя не прогонял), и это уже было чем-то вроде благодарности. Такой, на которую Роджер был способен. А Генри ничего больше и не нужно было.

========== 5. Генри ==========

«Я знаю: не щадя моих желаний,

Смерть унесет и друга моего».

Роджер впервые в своей жизни за кого-то испугался. Он вообще был мало способен на эмоции, но, увидев, как Генри вскрикивает и неловко падает, сбитый с ног слабой волной, он забеспокоился. Бросился назад, выхватил захлёбывающегося Генри из воды и глянул ему в глаза.

— Что? — больше Роджер ничего выговорить не смог, потому что губы у Генри были белые, а глаза покраснели от боли. Не в волне было дело и не в падении.

Генри невнятно застонал, опустил ногу и тут же громко болезненно вскрикнул, хватаясь за плечи Роджера. Не теряя больше ни минуты, Роджер закинул его на плечо и вынес на берег, усадил на мягкий песок и крепко взял за норовящую вырваться ногу, стиснул лодыжку.

Из места между пяткой и пальцами, из свода стопы торчала длинная игла, широкая с одного конца и сужающаяся к другому, которым вонзилась в ногу. Роджер сталкивался с таким: был у них один парнишка, наступивший на ядовитого морского ежа. Не прожил и четырёх дней.