Из истории русской, советской и постсоветской цензуры

Появление романа Загоскина «Юрий Милославский». Булгарин в это время заканчивае своего «Дмитрия Самозванца». Он знает, что его покровитель Бенкендорф «Дмитрия Самозванца» одобряет (тому, видимо, и на самом деле нравилась историческая стряпня Булгарина; она соответствовала понятиям шефа III отделения о том, какой должна быть литература). Поэтому, не боясь неприятностей, Булгарин помещает в «Северной пчеле» резкую статью о Загоскине (в данном случае литературном конкуренте). Но царю роман Загоскина понравился. Бенкендорфу приказано: «унять Булгарина». Тот поручил переговорить с ним фон — Фоку, который мягко пожурил его, советуя смягчить критику, не упоминать имени Загоскина. Вновь резкая статья в «Северной пчеле», на этот раз без называния имени Загоскина. Николай разгневался. После разговора с ним Бенкендорф вызывает Греча, обвиняет его в том, что он не удержал Булгарина от публикации статьи, отправляет Греча на гауптвахту (тот уговорил, чтобы не пугать родных, сообщить, что он приглашен к Бенкендорфу на обед). Одновременно арестован и Булгарин. Но уже через месяц, видимо, с подачи Бенкендорфа, царь ему жалует бриллиантовый перстень за «Дмитрия Самозванца» (397). А пушкинский «Борис Годунов» задержан до выхода романа Булгарина (397). Мы будем говорить об этом далее, когда речь пойдет об отношениях Николая и Пушкина. Кстати, когда Булгарина обвиняли в плагиате из «Бориса Годунова», он уверял, что не читал его: наглая ложь. (см. Пушк т 7 с. 691).

Весной (март) 1846 г. Булгарин пишет донос на журнал «Отечественные записки», идейным руководителем которого был Белинский, «Социалисм, коммунисм, пантеисм в последнее 25- летие». В данном случае Булгарин оказался пророком. Он как бы предвещал те события, которые произойдут после 1848 г., эпоху «цензурного террора». Но пока в России было относительно спокойно. Особенного внимания на донос не обратили. Покровитель Булгарина Бенкендорф умер осенью 1844 г. Дубельт поручил ответить на донос одному из чиновников III отделения. Тот отверг обвинения Булгарина, как и донос Бориса Федорова, на который Булгарин ссылался. III отделение ничего не предприняло. Любопытно, что в доносе Булгарина Белинский нигде не упомянут по имени, хотя при перечислении «пагубных идей» даются ссылки на его статьи.

В 1847 г. разразился скандал вокруг публикации в «Северной пчеле» еще в середине 1846-го года (№ 284) баллады графини Растопчиной «Насильный брак». Содержание ее — диалог между бароном и его женой.

Барон:

Ее я призрел сиротою И разоренной взял ее, И дал с державною рукою Ей покровительство мое, Отдел ее парчой и златом, Несметной стражей окружил; И враг ее чтоб не сманил Я сам над ней стою с булатом… Но недовольна и грустна Неблагодарная жена Я знаю, жалобой, наветом Она везде меня клеймит, Я знаю — перед целым светом Она клянет мой кров и щит, И косо смотрит исподлобья, И повторяя клятвы ложь, Готовит козни, точит нож… Вздувает огнь междуусобья… С монахом шепчется она, Моя коварная жена!!!

Жена:

Раба ли я или подруга — То знает Бог! Я ль избрала Себе жестокого супруга? Сама ли клятву я дала? Жила я вольно и счастливо, Свою любила волю я… Но победил, пленил меня Соседей злых набег кичливый… Я предана… я продана… Я узница, а не жена!.. Он говорить мне запрещает На языке моем родном, Знаменоваться мне мешает Моим наследственным гербом… Не смею перед ним гордиться Старинным именем моим, И предков храмам вековым, Как предки славные, молиться. Иной устав принуждена Принять несчастная жена.

Баллада написана в духе легкой оппозиции, с сочувствием к Польше. Она обратила на себя внимание. Царь вызвал Орлова, ставшего после смерти Бенкендорфа во главе III отделения, прочитал ему балладу и сказал: «Старый барон — это я, невеста — это Польша». Приказал узнать, кто напечатал и сочинил. Орлов призвал Булгарина, считая, что он поместил балладу намеренно (напомним, что Булгарин поляк и мог быть обвинен в полонофильстве). Тот же, видимо, на самом деле не понял иносказательного смысла баллады, думал, что в ней отразились автобиографические мотивы автора — аристократки, пахнущие скандалом, которые привлекут светских читателей (399–400). Растопчину вызвали из-за границы в Петербург, велели поселиться в Москве. Булгарин оправдывался, что он старый солдат (вряд ли напоминал, что и французской армии — ПР), русский патриот, не полонофил. По легенде, Дубельт ему сказал: «Не полонофил ты, а простофиля». Булгарина вызвали и к Орлову. Он оправдывал свой недосмотр срочной работой, повторял: «Мы школьники. Мы школьники». Орлов взял его за ухо, подвел к печке, поставил на колени, а сам более 2 часов продолжал работать. Потом разрешил Булгарину встать с колен и произнес: «помни, школьникам бывает и другого рода наказание» (400). Царь же, которому передали оправдания Булгарина, будто бы сказал: «Если он не виноват, как поляк, то виноват, как дурак». У всех нашелся повод показать свое остроумие. К виновнику отнеслись снисходительно (всё же он был свой). На балладу Ростопчиной заказали стихотворное возражение Нестору Кукольнику. Тот написал «Ответ вассалов барону», где достается и барону, и жене, и автору («в чепчике поэт», глупая, безрассудная, даже сердиться на нее нельзя, только погрозить пальцем).

Вообще с Булгариным власти не церемонились. Бенкендорф его ценил, принимал всерьез, оказывал ему всяческое покровительство. Дубельт, человек умный и циничный, использовал Булгарина, но не скрывал презрения к нему. Когда тот что-то хвалил, Дубельт говорил: «не смей хвалить<…> в твоих похвалах правительство не нуждается». Когда же, перед подпиской, Булгарин проявлял малейшую либеральную выходку, Дубельт его пугал: «Ты, ты у меня! вольнодумничать вздумал? О чем ты там нахрюкал?.. Климат царской резиденции бранишь?! Смотри!..». Булгарин же относился к начальству с подобострастием. Письма к Дубельту он начинал словами: «отец и командир» (401). Следует помнить, что многие из рассказов о Булгарине, вероятно, миф. Одни и те же мотивы в них повторяются в разных вариантах (поставили, как школьника, в угол). Но даже если это мифология, она в целом отражает реальное отношение начальства к Булгарину. (Воспоминания Каратыгина о Бенкендорфе и Дубельте в «Историческом вестнике».1887 Х 168).

Следует отметить, что к Булгарину довольно недоброжелательно относилось цензурное ведомство, цензоры, на которых Булгарин писал доносы, министры просвещения Ливен и Уваров. Ему доставалось от цензуры почти так же, как другим. Он жаловался в III отделение, искал там защиты. Но Бенкендорф и Орлов были достаточно ленивы, чтобы разбираться в его жалобах, а Дубельт слишком занят и слишком презирал Булгарина (405). Так же относились к нему Ширинский-Шихматов (вряд ли забывший прежние его доносы) и Норов (испытывавший к Булгарину брезгливое чувство). Лемке приводит ряд примеров столкновения Булгарина с цензурой (405-9). Но большого вреда цензура нанести ему не могла: «Северная пчела» была слишком влиятельной, единственной ежедневной газетой, читаемой при дворе и за границей. А в журнальных делах поддержка III отделения была очень кстати. В 1830–1831 гг. она помогла Булгарину в борьбе с «Литературной газетой» (см. ниже).

Но вернемся к началу царствования Николая. Знаменательным предвестником дальнейшего его правления является история талантливого поэта А. И. Полежаева. Она произошла в самом начале царствования Николая, в 1826 г. В ней новый царь выступает как грозный цензор, свирепо карающий провинившегося, бесчеловечный и жестокий (позднее подобная ситуация возникнет в связи со стихотворением Лермонтова «Смерть поэта»). Полежаев (ему немного более 20 лет, родился 3августа 1804 г.) — студент московского университета написал в 1825 г. в духе непристойной традиции поэму «Сашка», иронически ориентированную на «Евгения Онегина» (Сашка тоже едет к дяде, упоминается имя Евгения Онегина). Поэма состоит из двух глав и описывает жизнь Сашки в Москве и Петербурге. Опубликована она была лишь в 1861 г., но широко распространялась в списках. Во многом поэма автобиографическая, хотя образы Сашки и повествователя отделены друг от друга. В конце поэмы повествователь обещает еще написать о Сашке, если узнает про него что-нибудь новое.

Поэма написана в духе подчеркнуто непристойной традиции. Такая традиция была широко распространена в русской и иностранной литературе, в поэзии. В русле ее писали свои произведения не только Барков, но иногда и Пушкин («Сказка про царя Никиту», «Тень Баркова», «Гаврилиада»). В определенные периоды кутежи студентов, их вызывающее поведение, употребление неприличных слов, создание непристойных произведений превращались в своего рода протест против мертвящей эпохи. Но традиция существовала и вне такого протеста. В духе ее написана и поэма Полежаева «Сашка». Ряд грубых и грязных сцен. Беспробудное пьянство, хулиганство, скандалы, драки, в том числе с полицейскими, походы в публичные дома, распутные девки, водка. Но не только в них дело. Все безобразия, изображаемые в поэме, с точки зрения автора, отражают глупость, дикость русских нравов, таких, которых в цивилизованных странах, в других краях не водится.

Противопоставление России таким странам ощущается довольно отчетливо. Поведение Сашки, студентов университета — отражение общего духа и порядков страны. А в 9-й строфе были строки, которые сочли прямым оскорблением власти и религии:

Конечно, многим не по вкусу Такой безбожный сорванец. Хотя не верит он Исусу, Но право добрый молодец

В 1826 г. в III отделение поступил донос полковника И. Бибикова, где Московский университет назывался рассадником вольнодумства, «самых пагубных для юношества мыслей». В качестве примера приводились отрывки из поэмы «Сашка» Она привлекла внимание и московской полиции. Много списков ее ходило по городу. Царю доложили о поэме. Двор как раз находился в Москве, шла подготовка к коронации. Император вроде бы должен быть в связи с таким событием в благодушном настроении. Но Николай связал поэму с духом «вольнодумства и разврата» молодежи, вызвавшим 14 декабря. Вероятно, было и желание с самого начала продемонстрировать свою непреклонность и твердость: «Я положу предел этому разврату. Это все еще следы, последние остатки; я их искореню». Царь приказал доставить к нему Полежаева. В три часа ночи того разбудил сам ректор. Велел надеть мундир. Повел в университетское правление, где ждал попечитель округа. Полежаева отвезли к министру просвещения Шишкову, а тот — к царю. Царь держал тетрадь со стихами. Спросил, он ли их автор. Полежаев признал, что он. Царь велел ему читать стихи вслух. Потом спросил министра об его поведении. Шишков не имел понятия о нем, но сказал, что превосходное (все же человечен). Царь Полежаеву: «этот отзыв спас тебя, хочешь в военную службу?». Полежаев молчал, что Николаю вряд ли понравилось. Он повторил вопрос. Полежаев: «я должен повиноваться». Царь сказал, что для примера другим необходимо наказать Полежаева, но от того самого зависит его дальнейшая судьба. Разрешил ему писать на имя царя непосредственно (как оказалось позднее, это разрешение способствовало гибели поэта). Поцеловал его в лоб (иудин поцелуй). В шестом часу утра Полежаева доставили к Дибичу. Тот сказал, что тоже был в военной службе: «видите, дослужился, и вы, может, будете фельдмаршалом» (не удержался от насмешки). Полежаева забрилив солдаты. Через некоторое время он, помня о разрешении царя, отправляет ему письмо. Ответа нет. Второе письмо. Тот же результат. Считая, что письма не доходят, Полежаев бежал, чтобы лично подать прошение. В Москве вел себя неосторожно. Виделся с приятелями. Те в честь его устроили угощение. Арестован в Твери, как беглый солдат. Приговор военного суда: прогнать сквозь строй. Царь отменил телесное наказание (какая доброта!!), но не помиловал. За оскорбление фельдфебеля Полежаев провел год в тюрьме, в кандалах. Сослан на Кавказ. Отличился в ряде сражений, произведен в унтер-офицеры. Шли годы. Избавления не было. Опускается. Пьянство. Стихи «К сивухе». Чахотка. По его просьбе переведен в Карабинерский полк в Москве. Через 4 года, 16 января 1838 г., смерть в солдатской больнице. Всего в неволе провел более 10 лет. Труп его опустили в подвал. Потом едва нашли. Ногу объели крысы. В 1838 г. в Москве издан сборник его стихов «Арфа». Хотели поместить там его портрет в солдатской шинели.

Цензура не разрешила. Поместили портрет в офицерских эполетах (произведен в офицеры перед самой смертью; до этого его дважды представляли к офицерскому чину, царь не утвердил; после побега Полежаева, в конце решения о нем, Николай написал: «без выслуги»). Еще одна жертва в длинном списке загубленных писателей. Лермонтов в своей поэме «Сашка» говорит о нем, как о человеке со сходной судьбой:

… «Сашка» — старое названье! Но «Сашка» тот печати не видал И недозревший он угас в изгнаньи