Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию

– Вы пьяны, месье, - замечает император.

– Увы, sire, - отвечает служащий.
– Очень боюсь, что так оно и есть.

– Что же вы вышли, будучи в таком состоянии?

– Я должен быть в конторе в девять часов, sire.

– В конторе? Усвойте, месье, когда имеют честь носить такую пряжку, как ваша, так не напиваются.

– Sire, это - несчастье, впервые в жизни со мной случилось такое; никогда и ничего я не пью, кроме воды.

– Никогда и ничего, кроме воды?

– Именно поэтому я опьянел после двух-трех стаканов вина. Иду со свадьбы; несчастная свадьба, да ну ее!

– Со свадьбы?

– Sire, я был посаженым отцом [127] ; меня заставляли пить, и я не мог отказаться, вопреки моему желанию.

– Это правда, то, что вы говорите, месье?

– Sire, клянусь честью.

– Ну, хорошо, пусть это останется между нами [128] ; возвращайтесь к себе, ложитесь в постель и проспитесь после пьянства.

– Но мое бюро, sire?

– Назовите мне ваше имя и бюро, в котором вы служите, и ни о чем не беспокойтесь.

127

Посаженый отец - лучший друг отца жениха или невесты, благословляет молодых после отца; благословленные дважды, они больше уверены в своем благословенном будущем. (Прим. А. Дюма.)

128

Оборот речи, которым император Николай хотел сказать: «Хорошо, все кончено». (Прим. А. Дюма.)

Добряк, счастливый, что так дешево отделался поворачивает назад и, уже наполовину протрезвевший идет к своему дому.

На следующий день начальник полиции приходит на доклад.

– Что нового?
– интересуется император.

– Ничего особенного, sire. Есть одна маленькая тайна, пролить свет на которую может только ваше величество.

– Какая?

– Вчера на Адмиралтейском бульваре с вашим величеством разговаривал один полупьяный.

– То есть, вчера на Адмиралтейском бульваре я разговаривал с одним полупьяным.

– За нарушение инструкции, запрещающей приближаться к вашему величеству, мои агенты арестовали на углу улицы и решили препроводить его в кордегардию. Но он сопротивлялся как черт, говоря, что император дал ему позитивный приказ, и всякий, кто помешает ему исполнить этот приказ, понесет ответственность за последствия; наконец, он кричал так громко и наделал столько шума, что его, кстати, решили привести ко мне. Когда я захотел узнать, каков приказ, отданный ему вашим величеством, он ответил дословно так: «Император сказал мне: «Пусть это останется между нами». Я был бы недостоин доверия императора, если бы раскрыл то, что произошло между нами». И так как слова этого человека очень походили на правду, я приказал одному из моих агентов проследить за ним и узнать, чем он займется.

– Ну, ладно, что же он делал дальше?
– спросил император.

– Вернулся к себе, разделся так, как если бы там было натоплено, и в неистовом стремлении поскорей оказаться в постели улегся спать. Десять минут спустя он храпел. Сомневаюсь, что в этом заключался приказ вашего величества.

– Вы ошибаетесь. Я сказал ему: «Возвращайся к себе и проспись после выпивки».

– Но, как мне кажется, он мог по-доброму поставить меня в известность о таком приказе вашего величества?

– Нет. Прощая случай с пьянством, я сказал ему: «Пусть это останется между нами».

– Тогда это другое дело, - смеясь, ответил шеф полиции.

– А так как, со своей стороны, - сказал император, - я велел навести справки о нем в его конторе и получил превосходные отзывы, извольте позаботиться, чтобы это осталось между нами, чтобы его повысили по службе и в награду вручили маленький крест.

Так человек с пряжкой был выдвинут и награжден.

Однажды утром император видит, что движутся похоронные дроги бедного класса: за ними идет лишь один человек с обнаженной головой. Император снимает головной убор и пополняет своей персоной скорбный эскорт. Идя за гробом, расспрашивает того, кто в одиночестве отдавал покойному последние почести.

– Кто это? Кого ты провожаешь?
– спрашивает император.

– Кассира одной администрации, sire.

– И, будучи кассиром, он умер в бедности?

– В такой бедности, что я распорядился похоронить его на мои средства, а поскольку я сам беден, я не смог это организовать лучше, чем так, как видит ваше величество.

– Значит, твой собрат был честным человеком?

– Самым честным из тех, кого я видел.

– Он оставил семью?

– Жену и четверых детей.

– Твои имя и адрес?

Служащий дает императору данные о себе. Император заносит их в свою записную книжку и продолжает идти в процессии с непокрытой головой. По мосту, узнав императора, за гробом движутся уже две тысячи человек. Там император останавливается и поворачивается лицом к многолюдной процессии:

– Братья, - говорит он, - замените меня.

И возвращается в Зимний дворец.

На следующий день собрат умершего получил повышение по службе, а осиротевшая семья - пенсию.

Смерть императора Николая была достойным венцом его жизни. Как он умер? От чего? Вот вопросы, которые возникают, когда думаешь об этом преждевременном конце и знаешь, что его ничто не предвещало. Ответы здесь двоякие. Вот что говорят вслух.

После ликвидации Польши, после того, как была раздавлена Венгрия, император Николай убедился, что никакая сила в Европе не может ему противостоять. С нетерпением он ждал вестей из Крыма, уверенный, что узнает об уничтожении английской и французской армий.

Ему докладывают, что прибыл курьер, и он велит его пропустить; на лице играет уверенная улыбка. Вымотанный дорогой в 3000 верст en perekladnoy - на перекладных, курьер протягивает императору депешу.

– Хорошо, - говорит император, - мы их разбили?

– Пусть ваше величество соизволит это внимательно прочесть, - отвечает курьер.

– Неопределенная ситуация?

– Читайте, sire.

– Отвечайте мне, месье; депешу я прочту после.

– Sire, мы разбиты.

– Где?

– На Альме.

Император бледнеет до синевы и вскакивает, как подброшенный пружиной.

– Лжешь!
– говорит он.

Курьер кланяется:

– Читайте.

Николай вскрывает конверт и читает депешу.

Это был бюллетень сражения. Меншиков ничего не скрывал. Победили французы и англичане. Император упал в свое кресло; говорили, что недавно он сломал обе ноги.

Месяцем позже поступило донесение об Инкерманском сражении. Человеку, которому ничто и никогда не сопротивлялось, выпало испытать не просто два противостояния, но двойное поражение. Он не мог перенести двух превратностей судьбы. Начиная с этого момента, его здоровье как бы расстроилось, и 18 февраля 1855 года он изнемог под тяжестью обвала собственного величия.

Теперь о том, о чем говорят шепотом.

Воздействие на него двух этих вестей будто бы и правда было ужасно, но атлетическая конституция императора способна была сопротивляться. И будто бы тогда он принял крайнее, героическое и страшное решение умереть. Если бы Николай от него отступил, то перечеркнул бы все 30 лет своего правления; если бы продолжал искать победы в этой войне, то погубил бы Россию. На мир пойти он не мог, но этот шаг мог бы сделать его наследник. И будто бы он, после настойчивых требований от своего врача, которого уламывал два месяца, получил дозу яда, достаточно сильного для самоубийства и достаточно слабого, чтобы после того, как будет принят, оставить ему несколько часов жизни.