Из Питера в Питер
Шрифт:
Николай Иванович отвел начальницу в сквер, усадил на скамейку, откуда не видно было страшного балкона, дал ей отдышаться. Несколько минут она не могла сказать ни слова. «Почему — классная доска?» — хотела спросить Олимпиада Самсоновна, но постыдилась.
— Может, вы вернетесь к детям? — предложил Николай Иванович.
Ей очень хотелось вернуться к детям... Но она сердито взглянула на Николая Ивановича, встала и пошла вперед.
После долгих мытарств им удалось получить разрешение временно занять пустующие казармы на окраине города.
— Временно! — подняло палец какое-то руководящее лицо, механически
— А питание? — твердо спросила начальница.
Руководящее лицо замахало руками:
— Уповайте на частную благотворительность. Только! Только! — кричал он, не давая Олимпиаде Самсоновне открыть рот и бесцеремонно выпроваживая их вон.
Когда, падая от усталости, они добрались наконец до выделенных детям казарм, то обнаружили, что прямо перед казармами — холерные бараки, куда свозили и только что заболевших и умирающих...
9
Ребята проводили в своем эшелоне последнюю ночь. Теперь, перед черной неизвестностью, вагоны представлялись родным домом...
И в эту же ночь подошли остальные детские эшелоны. Догнали наконец...
— Как раз вовремя, — сказал Николай Иванович, встречая прибывших.
Все четыре эшелона белогвардейцы выгружали одновременно. Власти ссылались на то, что помещение детям выделено.
— А домой теперь как же? — спрашивал Миша Дудин. — Пешком, что ли?
До казармы, во всяком случае, пришлось добираться пешком. Теперь их было не триста, а восемьсот человек...
Они кое-как построились. Девочки особенно стеснялись идти в строю.
— Что мы, приютские какие-нибудь? — фыркали меньшие, нарочно покидая строй, как ни уговаривала их Анечка.
Старшие, даже такие серьезные, как Катя-Екатерина, просили дать им адрес казармы, уверяя, что они отлично доберутся сами, только бы не идти строем. Володя, конечно, стоял рядом и поддерживал Катю. У него появился снисходительный тон по отношению к событиям, как у единственно серьезного человека, когда даже взрослые играют в какие-то недостойные игры...
— Странно, — повторял он, иронически подергивая плечом. — О таких вещах предупреждают. Предвидят, что ли. Нечего сказать, завезли...
Хотя учительницы, повинуясь Олимпиаде Самсоновне, вышли на проезжую часть и пытались собрать колонну, им тоже казалось диким идти через весь город по середине улицы, чтобы на них все глазели...
— Значит, нам идти в строю? — приставала добродетельная «Литература» к Николаю Ивановичу.
Он пытался все обратить в шутку. Поручил Ларьке идти правофланговым, и обязательно с песней:
— Только, чтобы песня была, сами понимаете, нейтральная...
Ларька отдал честь. И колонна тронулась наконец под несколько неожиданную песню:
Наверх вы, товарищи, все по местам! Последний парад наступает! Врагу не сдается наш гордый «Варяг», Пощады никто не желает...— Надо бы повеселее, — засомневался Николай Иванович.
— А чего веселиться? — отмахнулся Ларька и завел следующий куплет. У него и эта песня звучала вызовом, но остальные пели жалобно...
Замыкал
колонну Аркашка с учительницами и со своими приближенными — Мишей Дудиным и его друзьями.Но как ни бодрился Николай Иванович, как ни старались Ларька и Аркашка, настроение у ребят было самое панихидное. Пели немногие, да и у тех лица были не геройские, а грустные... Некоторые девочки даже плакали на ходу и спрашивали друг дружку шепотом:
— Что же с нами теперь будет?
Каждый тащил свои вещи. Сразу стало ясно, что многим меньшим, особенно девочкам, это не по силам. Ростик предлагал свои услуги тем, у кого барахлишка было побольше, но от него шарахались... Часть груза у маленьких взяли учительницы, часть старшие. И те и другие не привыкли таскать тяжести; они то останавливались, то пытались как-то переупаковать вещи на ходу.
Николай Иванович, который вместе с Олимпиадой Самсоновной возглавлял колонну, город знал плохо, но старательно следил за тем, чтобы не повести ребят через ту площадь, мимо того балкона, с которого свисали три тела, полузакрытые классной доской...
Ему это удалось. Они шли по спокойным улицам. Лишь на некоторых домах осыпалась штукатурка, покорябанная стрельбой, и чернели разбитые стекла. Движение было небольшое, но дважды их обогнали бронеавтомобили да несколько раз, сторонясь, ругались извозчики. Прохожие с тротуаров разглядывали их без церемоний, высказывая всяческие догадки.
— Мне кажется, я — обезьяна, — сердилась Катя.
— А мне представляется, что я голая, — пожаловалась Тося. — Вон как глазеют... Стыдно.
Кто-то из прохожих пытался заговорить со старшими ребятами, с учителями. Но молчаливые ряды торопливо проходили мимо. Только Валерий Митрофанович не выдержал, обиженно объяснил какому-то неотвязному господину:
— Приезжие мы. Беженцы...
— Ах, беженцы?
Интерес к ним сразу поблек.
Как они ни торопились, невольно замечали, что в городе почему-то постреливают. Похоже, тут шла война. Из переулка им навстречу вдруг выскочили двое простоволосых мужчин в расстегнутых гимнастерках, метнулись налево, но оттуда кто-то бежал, угрожая, и они заскочили в первый же подъезд. Колонна ребят шла мимо, все невольно прислушивались с ужасом, и точно — загремели выстрелы из того подъезда...
А из другого дома двое вооруженных краснощеких дядек вытащили тощенького мальчишку — с Мишу Дудина, пожалуй, даже поменьше. Похоже, что его арестовали...
Олимпиада Самсоновна не выдержала и, как ни уговаривал ее Николай Иванович, направилась выяснять, что происходит.
— Я начальница гимназии, — объявила она. — Что вы делаете с этим мальчиком?
— Так он не ваш, не гимназический, — ухмыльнулся один из вооруженных, — он из приходского училища.
— Что же мальчик сделал?
— Четыре артиллерийских тесака хранил! — вытаращил на Олимпиаду Самсоновну дикие глаза другой. — Твои тесаки?
— Мои, — помолчав, прохрипел мальчик.
Его потащили дальше.
— Вот это да, — сказал Миша Дудин, стараясь идти в ногу и не вылезать из строя. — Смотри, каких арестуют... А они могут нас схватить?
— Нас нельзя, — твердо сказал Аркашка. — Мы не ихние.
— Мы питерские, да? — ожил Миша.
— Тебя еще, может, и арестуют, — испуганно тявкнул кто-то сзади. — Сам говорил, что большевик...