Из Питера в Питер

По Светланской проходили французские, чешские, английские, американские, но чаще всего — японские патрули. Кого-то арестовывали — русских. Кого-то били— русских...

— Какая тут власть? И чья это земля? — недоверчиво допытывался Миша Дудин, хотя старшие ему объясняли, что местную власть, какая она ни на есть, признали большевики, Ленин...

Очень сложный «переплет» складывался к двадцатому году на Дальнем Востоке. Большевикам предстояло решить неразрешимую задачу: ни в коем случае не ввязываясь в войну, выпроводить с русской земли и японцев, и всех прочих незваных гостей.

Все это ребятам представлялось очень смутно. Все их мысли были о возвращении домой. Каждый день радовались твердому обещанию Круков, что в самом скором времени двинутся в Питер по Транссибирской магистрали...

Правда, было известно, что на Уссурийской дороге, между Владивостоком и Хабаровском, которую пытались занять японцы, партизаны за две недели пустили под откос шесть военных поездов и три японских бронепоезда... Что на Амурской железной дороге взорвано сто шестнадцать мостов, сожжены тринадцать станционных казарм, разрушено пять крупных станций, пущено под откос восемь воинских поездов и два японских бронепоезда... Но ведь их эшелон партизаны не пустят под откос, пропустят, протащат по всем дорогам!

Уже в Хабаровске ребята возобновили регулярную учебу. А во Владивостоке, и особенно на Русском острове, занимались с таким увлечением, какого не обнаруживали еще никогда. Даже Ростик и его гоп-компания тужились, хотя у них мало что получалось.

Было известно, что Крукам уже удалось подготовить первый эшелон. Со дня на день они должны были тронуться в путь.

Ларька предложил переселиться всем в эшелон и там ждать отправки. Ребята с восторгом приняли это предложение. Но Круки не согласились. Они словно поникли и замкнулись после того, как партизанский командир не захотел пожать руку Джеральду Круку и даже миссис Крук посмел заявить в лицо, что не любит таких людей, как она и ее муж. Наверно, это было все-таки несправедливо. Очень многие ребята старались утешить Круков, выразить им свое уважение и любовь. Только Ларька и Гусинский твердили, что командир поступил правильно.

Впрочем, у всех преобладало нетерпение: когда же кончится эта волынка и наш эшелон побежит домой?

Кажется, единственный, кого не радовало возвращение, был Ростик Гмыря. Он все еще не терял надежды, что его усыновят если не Круки, то Смит. И Ростик из кожи лез, стараясь выслужиться перед Смитом. Как-то в марте он с таинственным видом подловил Смита в укромном уголке. Смит был так холоден, что Ростик струхнул и сразу доложил:

— Имею для вас кое-что...

Смит молча смотрел на него. Ростик, которому хотелось и похвалиться и покуражиться, не посмел дальше волынить и протянул два листа бумаги. На одном из них отличным каллиграфическим почерком было начертано:

«Мы, Красные Разведчики, клянемся воспитать в будущих гражданах Советской России любовь к Родине и ненависть к угнетателям всего мира. Да здравствует мировая революция!»

Содержание другой бумаги, исполненной более коряво, было таким, что у Смита глаза полезли на лоб.

«Президенту Соединенных Штатов, императору Японии и другим главным буржуям.

Пишет вам Красный Разведчик Михаил Дудин в открытую, потому что я вас вовсе не боюсь. Чего вы к нам привязались, боитесь, что ли? Все равно мы домой попадем и вас будем бить везде. Чего лезете и мешаете людям жить? Я пишу вам, как запорожцы писали письмо султану. Можете посмотреть на знаменитой картине Репина, только вам тошно станет, как тому султану. И если вам жизнь дорога, не трогайте мистера Крука и миссис Крук, потому что мы их вполне уважаем. За всех Красных Разведчиков — Михаил Дудин».

Смит свернул эти документы и ткнул ими Ростика в лоб. Тот послушно ел Смита глазами.

— Увидишь снова, рви сразу, — мрачно посоветовал Смит.

Он еще раз поглядел на бумаги, нехотя усмехнулся и все-таки сунул их в карман.

— Выходит, все? — вспотел сразу Ростик. — Амба?

— Амба, — кивнул Смит. Он зачем-то осваивал местный жаргон. — Едете домой, товарищ Гмыря.

— Какой я товарищ, — захныкал Ростик. — Еще издеваетесь над человеком... Я же с вами хочу...

Смит щелкнул его по носу и отвернулся.

— Может, хоть Мишке всыпать? — безнадежно спросил Ростик.

Великий день наступил 30 марта. За три рейса американский катер доставил всех ребят с Русского острова во Владивосток. Отправка эшелона из Владивостока в Питер назначена была на 5 апреля 1920 года.

В эти дни было много счастливых слез, бестолковой суеты, спешки... Ребята разом словно устали, ослабели. Даже Ларька ходил задумчивый, тихий, не ухмылялся...

Хотя по городу бродили какие-то тревожные слухи о свержении местного правительства и аресте Дальбюро большевиков, о новых провокациях еще уцелевших колчаковских частей и кое-где, на окраинах, слышна была иногда перестрелка, хотя Круки строжайше запретили покидать огромное здание школы, где до отъезда разместили ребят, — не только Ларька с Аркашкой, но и многие другие не утерпели, пробрались на вокзал и отыскали-таки свой эшелон. Знакомые теплушки, но со свежими, даже не просохшими еще красными крестами...

Они осторожно подходили к вагонам, пока наглухо закрытым. При малейшей тревоге ребята прятались под вагоны. Трогали руками все, до чего могли дотянуться. А Миша Дудин всерьез попытался сдвинуть эшелон с места, подталкивая его в сторону Питера.

27

Как известно, в ночь с четвертого на пятое апреля 1920 года японские войска произвели вероломное нападение на Владивосток.

Первого апреля из города ушли последние войска и корабли американцев. Хозяевами положения остались японцы. Их войска занимали ключевые пункты города. Но японскому командованию не нравилось, что в правительственных учреждениях Владивостока большую роль играют большевики, что их поддерживают широкие массы населения, что сильны большевистские партизанские отряды...

С одиннадцати часов вечера 4 апреля японцы начали захват правительственных учреждений Владивостока. С Тигровой сопки и военных кораблей японцы открыли по городу артиллерийский огонь, улицы простреливались из пулеметов...

Накануне, третьего апреля, утром Катя по просьбе миссис Крук бегала в ближайшую аптеку на углу Светланской и Алеутской улиц и случайно заметила, как японцы втаскивали на чердак аптеки пулемет. Она рассказала об этом Ларьке. Установили наблюдение и обнаружили, что японцы втащили туда же второй пулемет и еще один спрятали на чердаке здания на углу Алеутской и Фонтанной... Теперь из этих пулеметов велся беспорядочный огонь.

Когда начался обстрел, в школе, где временно жили ребята, еще никто не спал. Энн и Джеральд Круки только что попрощались на ночь со своими мальчиками и девочками, еще раз полюбовались их счастьем... В эти последние дни между Круками и ребятами полностью восстановились доверие и тесная близость. Круков уговаривали насовсем ехать в Питер.

— Вместе с нами! — приставала Тося. — Ну что вам Америка? У вас там никого нет. А мы теперь ваши дети...

Но Круки решили ехать домой, в свои Соединенные Штаты, а ребят передать уполномоченным местной власти, которые будут сопровождать эшелон до границы с Советской Россией... Уже приходил один уполномоченный. Он назвался Джеромом Лифшицем и объяснил, что родился в России, но долго жил в Америке. Теперь он работал одним из редакторов владивостокской большевистской газеты «Крестьянин и рабочий». Он был маленького роста, худенький, очень веселый человек, и для него не существовало препятствий.

— Поедете со мной! — обнимал он Ларьку, Аркашку и других ребят. — Не пропадем! Все будет олл райт!

А теперь в ночном городе стреляли...

— Пушки, — нахмурился Миша Дудин.

Ребята толпились, таясь у темных окон, силясь хоть что-то рассмотреть. Ничего не было видно. Прибежали Круки, заглянул Смит, потом Валерий Митрофанович и другие учителя. Никто ничего не понимал.

— Нас это не касается, — решила наконец миссис Крук. — Нам завтра уезжать. Сейчас двенадцать, подъем в восемь, чтобы вы как следует выспались перед дальней дорогой.