Из праха восставшие
Шрифт:
Бесплотная сущность помедлила и продемонстрировала несколько образчиков скрипа и пения проворачивающихся петель. Это звучало как истинная музыка.
– Родившись, я никогда уже не умирал. Почти умирал, но не совсем. И сколько бы люди ни умащивали маслами свои двери и ворота, всегда оставалась хоть одна петля, куда я вселялся на ночь, на год, на век человеческий. И вот я пересек континенты, со своим древним языком и сокровищницей своих знаний, чтобы стать здесь, у вас, представителем всех открываний и закрываний, происходящих в этом огромном мире. Не смазывайте мои упоры ни коровьим маслом,
Его мягкий смех поддержали все сидевшие за столом.
– Так как же мне вас записать? – спросил Тимоти.
– Как члена племени говорящих без воздуха и дыхания, самодостаточных рассказчиков дня и ночи.
– Повторите, пожалуйста.
– Негромкий голос, вопрошающий мертвых, стучащихся в райские врата: «За всю твою жизнь знал ли ты энтузиазм?» И если ответ «да», вас пускают на небеса, а если ответ «нет», вы низвергаетесь в геенну огненную.
– Чем больше я вас спрашиваю, тем длиннее ваши ответы.
– Запишите тогда «Фивейский глас».
Тимоти начал писать, но потом остановился и поднял голову:
– Глас или голос?
– Пусть будет «голос».
Глава 18
Спешите жить
Кто-то назовет мадемуазель Анжелину Маргариту странной, кто-то – необычной, кто-то – гротескной, кто-то – кошмарной, но в любом случае следует признать ее опрокинутую жизнь крайне загадочной.
Тимоти и узнал-то о ее существовании только через много месяцев после великой достопамятной Семейной Встречи.
Потому что она жила, или существовала, или, что будет еще ближе к истине, скрывалась на тенистом участке земли за великим Деревом, где стояли памятные камни с именами и датами, особо важными для Семьи. Даты относились к тому времени, когда испанская Армада разбилась у берегов Ирландии, что дало жизнь многим темноволосым мальчикам и еще более темноволосым девочкам. Имена восходили к счастливым временам инквизиции и крестоносцев – детей, радостно въезжавших в мусульманские склепы. Некоторые камни, большие прочих, напоминали о страданиях ведьм в массачусетском городе. Все эти знаки были установлены по мере того, как Дом постепенно наполнялся жильцами. Что лежало под ними, было известно только маленькому грызуну и совсем уже крошечному арахниду.
Но только одно из имен, имя Анжелины Маргариты, заставило Тимоти затаить дыхание. Оно очень мягко перекатывалось на языке. Оно было прекрасно.
– Когда она умерла? – спросил Тимоти.
– Спроси лучше, – сказал отец, – когда она родится.
– Так она же уже родилась, и давным-давно, – удивился Тимоти. – Я не смог разобрать дату, но уж точно…
– Уж точно, – прервал его высокий, сухопарый, бледный человек, сидевший во главе стола и час от часу становившийся все выше, сухопарее и бледнее, – уж точно, если я могу верить своим ушам и нервным окончаниям, она родится не позже чем через две недели.
– Насколько не позже? – спросил Тимоти.
– Посмотри сам, – вздохнул отец. – Она не станет залеживаться под этим камнем.
– Ты хочешь сказать…
– Понаблюдай. Когда надгробие задрожит и земля зашевелится, ты получишь наконец возможность посмотреть на Анжелину Маргариту.
– А она будет такая же прекрасная, как ее имя?
– Уж
не сомневайся. Я бы очень не хотел наблюдать, как старая карга понемножку молодеет, год за годом приближаясь к своей былой красоте. Если нам повезет, она будет подобна кастильской розе. Анжелина Маргарита ждет. Беги посмотри, проснулась она или нет. Живо!И Тимоти побежал; один крошечный друг висел у него на щеке, другой затаился в его рукаве, третий следовал за ним по пятам.
– О Арах, Мышь и Ануба, – говорил он, поспешая к выходу из старого темного Дома. – Что же все-таки имел в виду отец?
– Тихо, – прошелестели ему в ухо восемь тонких ног.
– Слушай, – донеслось из его рукава.
– Отступи в сторону, – сказала кошка. – Я пойду первой!
Добежав до могилы с белым, гладким, как девичья щека, надгробием, Тимоти встал на колени и приложил к холодному мрамору ухо, в котором сидел невидимый ткач, чтобы слушать с ним вместе.
И закрыл глаза.
Сперва: мертвая тишина.
И опять тишина.
Он был уже готов разочарованно вскочить на ноги, когда легкое щекотание в ухе сказало ему:
– Подожди.
И откуда-то из безмерной глубины до него донеслось что-то похожее на одиночный удар погребенного сердца.
Земля под его коленями трижды вздрогнула.
Тимоти смятенно отпрянул.
– Отец говорил правду!
– Да, – прошептало в его ухе.
– Да, – эхом отозвался пушистый шарик в его рукаве.
– Да,– мурлыкнула Ануба.
Это было так жутко и непонятно, что Тимоти расплакался и продолжал плакать всю дорогу домой.
– О бедная леди!
– Чем же она бедная? – удивилась мать.
– Но она же мертвая!
– Теперь уже ненадолго. Успокойся и жди.
Но он не нашел в себе сил вторично навестить белое надгробие, а только отряжал к нему своих посланцев, чтобы послушали и доложили.
Сердце билось день ото дня сильнее. Землю пронимала нервная дрожь. В его ухе выткалась паутинная завеса. Карман его куртки ходил ходуном. Ануба носилась кругами.
Близилось время.
А затем, на половине долгой ночи, после только что отгремевшей грозы, в кладбище ударила одинокая молния.
И земля разрешилась наконец от бремени, и было это так.
В три часа поутру, в полночь души, Тимоти выглянул в окно и увидел свеченосную процессию, устремлявшуюся по тропинке к Дереву и тому, особому надгробию.
Процессию возглавлял отец с многолапым канделябром в руке; он взглянул и сделал знак. Испуганный или нет, Тимоти должен был участвовать.
Когда он догнал Семью, та стояла уже вокруг могилы, освещая ее высоко воздетыми свечами.
Отец протянул Тимоти маленькую лопату.
– Одни лопаты скрывают, другие раскрывают. Будь первым, кто откинет ком земли.
Пальцы Тимоти выронили инструмент.
– Подними и копай, – сказал отец. – Живо.
Тимоти неловко воткнул лопату в могильный холмик. Грянули три новых сильных удара сердца. Мраморное надгробие треснуло и развалилось надвое.
– Прекрасно!
Отец начал энергично копать, к нему присоединились остальные. Вскоре на свет показался изумительной красоты золотой гроб с гербом кастильских королей на крышке; его извлекли из ямы под общий радостный смех и положили под Деревом.