Из современной английской новеллы

Детей у нас не было. В этом большом викторианском доме мирно потекла моя жизнь вдвоем с человеком, который был моим мужем, и снова, как когда-то в доме 17 на Лорелай-авеню, я почувствовала себя счастливой. Наш дом стоял на отшибе, хотя и неподалеку от близлежащей деревни. Муж мой каждый день уезжал туда, где изготовлялись и проходили испытания сконструированные им крепежные детали для самолетов. Над землей проносилось — да и сейчас проносится — немало самолетов, которые развалились бы на части, если бы не гениальное изобретение моего мужа.

В доме было много комнат. В одной из них — большой квадратной гостиной — был металлический потолок, кажется из белой жести с орнаментом, как из сахарной глазури на свадебном пироге. Выкрашенный в белые и голубые тона, потолок напоминал не то свадебный пирог, не то веджвудский фарфор. Все обращали внимание на этот потолок, и мой муж любил объяснять, что металлические потолки были очень в ходу одно время, особенно в больших особняках в Австралии. Состоятельные австралийцы, по-видимому, вывозили их из Бирмингема, следуя английской моде. Мы с мужем, рука об руку, водили, бывало, гостей по дому и показывали им этот потолок, или зеленые обои в нашей спальне, или портреты, развешанные на стенах вдоль лестницы.

Освещение в доме было плохое. Длинная лестница из холла в бельэтаж днем выглядела очень мрачно, а вечерами освещалась единственным бра. Дальше лестница становилась менее величественной и вела к небольшим комнатам, в которых прежде помещались слуги, а следующий пролет — еще выше, к чердаку и кладовым. Ванная, выложенная зеленым викторианским кафелем, находилась в бельэтаже, рядом была туалетная комната, обшитая панелями красного дерева.

В маленьких комнатах для прислуги теперь жили мистер и миссис Рейчелс. Мой супруг оборудовал для них отдельную кухню и ванную комнату, так что у них получилась совершенно обособленная квартирка. Мистер Рейчелс занимался садом, а миссис Рейчелс следила за порядком в доме. Держать их, в сущности, было не так уж необходимо: я вполне могла бы убирать комнаты сама и даже возиться в саду, но мой супруг по своей всегдашней доброте решительно освободил меня от этих забот. По ночам я слышала, как Рейчелсы ходят у меня над головой. Эти звуки беспокоили меня, и мой муж попросил Рейчелсов по возможности соблюдать тишину.

В 62-м году моему мужу пришлось отправиться в Германию — ему предложили проинструктировать немецких самолетостроителей по части изобретенных им крепежных деталей. Поездка предстояла продолжительная, по меньшей мере на три месяца, и я, узнав об этом, естественно, опечалилась. Муж и сам был огорчен, но тем не менее 4 марта он улетел в Гамбург, оставив меня на попечение Рейчелсов.

Это была довольно приятная супружеская чета, обоим, как мне кажется, перевалило уже за пятьдесят, причем муж отличался молчаливостью, а жена не прочь была поболтать. Если бы они не шебаршили по ночам у меня над головой, их присутствие ничем бы меня не обременяло. После отъезда мужа в Германию я дала миссис Рейчелс денег на приобретение ночных туфель, но, по-видимому, она их не купила, так как шум был все тот же. Я, разумеется, не стала подымать из-за этого разговор.

В ночь на 7 марта я проснулась от звуков музыки — в доме играл оркестр. Я услышала старую мелодию, популярную в пятидесятых годах: кажется, она называлась "В поисках Генри Ли". Музыка была отчетливо слышна в моей спальне, и я лежала испуганная, не понимая, откуда могут долетать ко мне четкие танцевальные ритмы Виктора Сильвестера. Потом я услышала женский голос, что-то быстро лопотавший по-французски, и тут наконец поняла, что слушаю программу передач по радио. Радиоприемник стоял в другом конце комнаты на столике у окна. Я зажгла ночник, встала и выключила приемник. Потом выпила апельсинового сока и снова легла в постель. Мне как-то даже не пришло в голову задуматься над тем, кто же мог включить радио.

На другой день я рассказала об этом миссис Рейчелс, и вот она-то и навела меня на мысль, что все это куда более странно, чем мне показалось поначалу. Я отчетливо помнила, как сама выключила приемник, ложась спать, и, кроме того, у меня нет привычки слушать французские передачи, так что если бы даже приемник каким-то чудом включился сам, то он уж никоим образом не мог сам настроиться на французскую волну.

Два дня спустя я обнаружила, что моя ванна до половины наполнена водой, а полотенца, мокрые и смятые, разбросаны по полу. Вода в ванне была теплая и грязная: примерно час назад кто-то здесь принимал ванну.

Я поднялась по лестнице и постучалась в комнату Рейчелсов.

— У вас засорился сток из ванной? — спросила я, когда мистер Рейчелс — и, конечно, не в ночных туфлях, на которые им были даны деньги, — появился в дверях. Я добавила, что не возражаю против того, чтобы они пользовались моей ванной, но была бы им очень обязана, если бы они всякий раз не оставляли после себя воду и убирали полотенца. Мистер Рейчелс поглядел на меня как на сумасшедшую. Он кликнул жену, и мы втроем спустились вниз в мою ванную комнату. Оба очень решительно заявили, что никто из них ванны не принимал.

Я плохо спала в ту ночь, а спустившись вниз на следующее утро, обнаружила, что стол в кухне накрыт на четверых. Стол был застелен скатертью, чего я обычно не находила нужным делать, а на маленькой железной печке кипел чайник. Большой коричневый фарфоровый чайник для заварки чая, которым я, как правило, никогда не пользовалась, подогревался рядом. Я заварила чай, села и стала размышлять о Рейчелсах. Почему они так странно ведут себя? Зачем понадобилось им забираться ночью ко мне в спальню и включать приемник? Зачем они пользуются моей ванной, а потом отрицают это? Зачем накрыли на стол так, словно у нас в доме кто-то заночевал? Я не стала ничего трогать на столе. Сливочное масло было подано в виде шариков, мармелад разложен на две фарфоровые тарелочки. Серебряный тостер — свадебный подарок тетушки моего супруга — стоял наготове.

— Спасибо, что накрыли на стол, — сказала я миссис Рейчелс, когда часом позже она вошла в кухню.

Она покачала головой. И принялась уверять, что и не думала накрывать на стол, но тут же замолчала. Я видела по ее лицу, что они с мужем накануне вечером обсуждали случай с ванной. Теперь же ей не терпелось обсудить с ним накрытый к завтраку стол. Я улыбнулась ей.

— Странная штука произошла на днях у нас тут ночью, — сказала я. — Меня разбудила музыка — Виктор Сильвестер исполнял мелодию под названием "В поисках Генри Ли".

— "Генри Ли"? — повторила миссис Рейчелс. Она стояла у раковины и обернулась ко мне. Ее обычно румяное, как яблочко, лицо побелело.

— Это старая песенка пятидесятых годов.

И только тут, говоря это, я вдруг поняла, что происходит у нас в доме. Конечно, я ничего не сказала миссис Рейчелс и сразу же пожалела, что вообще говорила ей что-либо. Я была испугана, обнаружив беспорядок в ванной, и, естественно, это должно было испугать и Рейчелсов. А мне не следовало их пугать, так как бояться, разумеется, было нечего. Ни Джордж, ни Элис, ни Изабел не могли причинить вреда никому, если только смерть не преобразила их совершенно. Но даже в этом случае я ведь все равно не смогла бы ничего объяснить Рейчелсам.

— Должно быть, я просто стала очень рассеянна, — сказала я. — Говорят, это случается с людьми, когда они долго живут в одиночестве. — И я рассмеялась, давая понять, что в этом нет ничего необычного и меня это нисколько не тревожит и не пугает.

— Так вы хотите сказать, что накрыли на стол сами? — спросила миссис Рейчелс. — И сами принимали ванну?

— Да, и не выключила как следует приемник, — сказала я. — Забавно, как такое если уж случается, то непременно не меньше трех раз — одно за другим. И как ни смешно, но объяснение всегда самое простое. — И я снова рассмеялась, и миссис Рейчелс не оставалось ничего другого, как рассмеяться тоже.