Из тени в свет перелетая

– Мы не лезли, что вы в церковь ходите! Каждому свое!
– сказал первый, в телогрейке, заискивая.

А Лиза все пыталась заглянуть им за спины, чтобы рассмотреть третьего. Двух других она вспомнила - Витя и Вова, оба с Ельцовской. Когда Инесса Донова с ними напивалась и робко стучала в окно к Алисе: "Ну мам, ну открой...", то Алиса, если и открывала - Витю с Вовой всегда гнала и еще кричала вслед, через всю ночную улицу: "Тони на вас нету Взвизжевой!"

– У тебя деньги в кулаке?
– робко спросил Витя, в тело

грейке.

– Игрушки покупать бежит, - сказал третий из-за спины товарищей придавленным голосом.
– Барахло кукольное...

И тут Лиза увидела: третий был тот самый электрик Юра с железными "кошками", любитель подушечек с повидлом.

– Нам все отказывают, кого ни попросим! Хоть ты денег дай!

– Возьмите, - согласилась Лиза, сжимаясь под взглядом электрика Юры.

В зеленом платье из панбархата, с камеей на груди, Лия Ивановна вошла в учительскую. Учительница труда, Анна Елисеевна, пила чай с коржиками. Полная, она сидела в кримпленовом костюме с отворотами.

– Это мои девочки испекли на уроке домоводства, - и она подвинула Лие Ивановне тарелку с коржиками.

– У вас костюмчик - просто прелесть, - сказала Лия Ивановна.

– Ноский, - согласилась учительница труда.
– А у вас камея такая хо-лодненькая - прямо потрогать хочется!

– Я Донову видеть не могу, - сказала вдруг Лия Ивановна, наливая кипяток из электрического чайника.

– Это такая худенькая, хорошенькая?
– спросила учительница труда.

– Смазливая, - поправила Лия Ивановна.
– И ведь не придерешься к ней. Она хорошо учится по всем предметам, только коврики по труду у нее не получаются.

– Жалко, - сказала учительница труда.
– А так ее можно было бы из школы выгнать за неуспеваемость и дать направление в интернат для отсталых...

– Ее даже за поведение не выгнать. Она сидит - тихая такая на задней парте. Молчаливая. Мне кажется, что она против меня что-то затаила. Вышвырнуть ее из класса хочется посреди урока, прямо так бы взяла и швыранула в коридор!

– Такое без причины не бывает, - согласилась Анна Елисеевна.
– Вот девочки мои коржиков в сахаре на уроке напекли, а сами мне бумажек в прическу накидали. Я не заметила, так и ходила всю перемену и в столовой так сидела рядом с директором. Я бы девок этих тоже всех в коридор повыкидывала!

– Мне Донова изложение сдала недавно "Моя любимая книга". Все дети как дети, написали нормально, от темы не отступили, ошибка на ошибке. Одна Донова напридумывала: и с прямой речью, и с диалогами, и все рифмами, рифмами так и сыпет. Я такого в классе не объясняла. Это она мне показывает, что она умнее других, - делилась Лия Ивановна с учительницей труда.

– Гонору в ней много, - сказала Анна Елисеевна.
– А знаний никаких!

– Я вызвала ее мать. Мать-то ее знаете?
– продолжала Лия Ивановна. Она в школу пришла, вся косматая, водкой за версту разит, а она ладошкой прикрывается, думает, не унюхаю... "Что же вы, - говорю, - с вашей Доновой дополнительно занимаетесь, диалоги ей разные объясняете? Думаете, я от детей знания утаю? Лучше, - говорю, - коврики с ней по труду вяжите..." А она мне: "Я в театре работаю, мне с ней заниматься некогда! Лиза моя, - говорит, книжки все время читает, вот и запомнила, что как пишется!"

– Действительно, - подхватила Анна Елисеевна, - откуда ей, алкоголичке, такой грамотной быть!

– Я дальше спрашиваю: "Тогда почему ваша Донова написала мне изложение одними рифмами?" А она вся просияла, представляете? "Потому что, - говорит, - моя доченька будет поэтом, как я!" Тогда я не удержалась. "Какой вы поэт, - говорю, - вас в милицию каждую неделю забирают!" А она мне: "Милиция поэту - не помеха!", и я думала, она хоть уйдет после этого, а она сказала: "Я как-то смотрела тетради Лизы, вы пропускаете почти все ошибки, кроме самых простых - на жи-ши. Если об этом сказать, вас могут уволить!"

– Ей никто не поверит, - успокаивала, как могла, учительница труда. Она всегда пьяная! С ней наш директор даже разговаривать не станет, он человек порядочный!

Лиза вошла в комнату к Инессе. На стенах висели афиши "Грозы" и "Закатов в дыму" с подписью Танечки Зотовой. У кровати стоял стол с печатной машинкой.

– Мне эту машинку актеры из реквизита отдали, - сказала Инесса.
– "У нас, - говорят, - нет спектаклей про писателей!" А бабушка Алиса как раз тогда мою "Эрику" из окна выкинула!

– Бабушка ругается, когда ты по ночам буквы шлепаешь!

– Не шлепаешь, а печатаешь, - поправила Инесса.
– Ты купила посудку?

– Магазин закрылся, - отмахнулась Лиза.

– А деньги где?

– Дружкам твоим отдала. Вите и Вове. Они же нам подавали, помнишь?

– Вот паразиты, - сказала Инесса.
– Ты только бабушке Алисе смотри не проговорись!

На столе Инессы под настольной лампой стояли две иконки. Одна - Николай Угодник на картоне, совсем недавно из типо

графии: еще пахла краской. А другая, совсем маленькая, в серебряном окладе, Богородица Всех Скорбей с кинжалами в ладонях.

– Почему у нее ножи?
– спросила Лиза.

– Это она все наши грехи принимает.

– Откуда ты знаешь?

– Эта иконка еще прабабушки твоей Зои. Она мне все детство про нее рассказывала. Она умерла в войну. В самом конце, в первых числах мая. Уже всем стало ясно, что наши победят. Она научила меня всему такому, женскому: шить, вышивать. Тогда бабка Алиса еще совсем молодая была, вечером, после работы, дома не сидела. А у нас один эвакуированный на баяне хорошо играл, он был без ноги, просто играл себе каждый вечер. Вот бабка Алиса наденет красное платье и кирзовые сапоги, совсем ей не по размеру, от одного раненого остались, тогда ведь туфель почти ни у кого не было, и бежит скорей с подругами танцевать. Мы с бабушкой Зоей оставались тогда вдвоем и молились, молились до слез, так сладко, так упоительно... Так хорошо было. А днем бабушка Зоя иконку и распятие прятала...

В комнату вошла Алиса с горчичником на шее, с полотенцем поверх горчичника.

– Распятие ты давно пропила, - сказала Алиса, усаживаясь на кровати.

– Грешна, - согласилась Инесса.

– А у бабушки опять давление, - увидела Лиза горчичник с полотенцем и красноватые глаза Алисы.
– Может, врача вызовем. Все вызывают, одни мы терпим!

– Дорогая моя!
– раздраженно начала Алиса.
– Зачем мне врач, когда я лечусь сама! Толку от твоих врачей никакого... А вы говорите, говорите, я люблю вспомнить старое!

– Отец Александр велел молиться, - продолжала Инесса.
– Утром, как встанешь, и вечером, перед сном. "Грех, - говорит, - не молиться!"

– Молиться, бабушка?
– спросила Лиза.

– Не знаю, Лиза. Я не молилась. Но ты делай, как Инесса учит, мне мать в войну то же самое говорила!

"Как же Тебе не больно?" - думала Лиза, разглядывая кинжалы на иконке. И так она молилась каждый день, утром и вечером, она решила, что старых молитв мало, и прочла еще одну, Иоанна Златоуста, числу часов дня и ночи.