Из Тьмы, Арка 5

— Эрис, ты же знаешь, что я мирный человек, — произношу, пропустив девушку вперёд и демонстративно прицепив ножны к поясу. — Я не люблю ругаться и без причины никого не обижаю, — на заднем фоне фыркнул Сюра, помянув мелких безумных сучек и набитые казнёнными площади и дороги. — Просто очень не люблю, когда обижают моих подчинённых и друзей. Извини, если напугала.

— Не буду её трогать, если первая не полезет. И остальных тоже, — к немалому моему удивлению, скрипнув зубами, выплюнул Сюра, который под требовательным взглядом блондинки растерял заметную долю своего запала. — Но предупреждаю: угрозы и насмешки надо мной обычно очень плохо кончаются, — добавил он, увидев появившихся в «предбаннике» подчинённых и почувствовав поддержку от их присутствия.

Что интересно, из двоих появившихся лишь один оказался знаком мне по каноничной истории: самурай, имя которого, правда, в голове не задержалось, да и не суть важно. Ни мерзкого черномазого клоуна-педофила-детоубийцы, ни пирата с любовью к изнасилованиям и сомнительными вкусами в одежде. Вместо последнего хозяином Шамшира выступал незнакомый дядька. Судя по походке и тому, как он стоит, широко расставив ноги, будто под нами палуба качающегося на волнах корабля — тоже моряк, но из ВМФ. Западной чернокнижницы в этой тёплой компании тоже не было — то ли совсем, то ли ещё не появилась.

Да-а, теперь то, что Эрис сумела прижиться в Дикой Охоте и притом не растерять своё наивное видение мира, удивляет уже не столь сильно. Из самых конченых представителей данной банды в ней остался лишь сам Сюра. Моряк, если верить эмпатии, и вовсе относился скорее к людям, пусть битым жизнью, но всё же добрым. Случись здесь бой, не сможет сразу начать действовать во всю силу, будет думать о сопутствующем ущербе. Учтём на будущее. Зато в глазах самурая светилась хорошо знакомая для понимающего человека постоянная готовность к насилию и убийствам. Вот уж кому плевать — кого, где и когда усекать на голову. Прикажет хозяин — и он без колебаний зарубит хоть Императора.

Но если не прикажет — будет спокойно стоять, словно вышколенный сторожевой пёс.

— Сойдёмся на том, что мы вместе не любим угрозы для нас и наших людей, — глядя в жёлтые глаза сына Онеста, произнесла я вслух; тот к своей чести взгляд выдержал, лишь прищурился недобро. — Что касается моей возможной смерти или немочи… Я должна была умереть ещё двенадцать лет назад, когда была маленькой деревенской девочкой, на провинцию которой обрушились неурожай и голод. Я могла умереть уже в Отряде на одном из испытаний. Могла не вернуться с любой из миссий. Из соратников, с которыми я начинала, ныне живы менее четверти. Так чего же мне сейчас бояться за свою жёсткую задницу?

— Всем есть, чего бояться, — с неопределённой угрозой ответил Сюра.

Подхватив возмущённо взвизгнувшую блондинку под руку, премьеров сынок телепортировался к парочке своих головорезов. И когда они синхронно, будто не раз отрабатывали данный манёвр, шагнули почти вплотную к лидеру, тройка мужчин вместе с не успевшей даже попрощаться девушкой исчезла в розоватой вспышке триграммы, на мгновение проявившейся на полу.

Что-то мне подсказывало, что в Скаре, да и на территории северного региона вообще, вляпавшаяся в Дикую Охоту бедовая блондинка больше не появится. А ведь мы с ней расстались не на самой благозвучной ноте. Эх… Ладно, хотя бы знаю теперь, что Сюра её не обижает. И что состав Дикой Охоты сильно отличается от того, что должен быть по канону. Похоже, моя блондинистая знакомая посодействовала нарастанию отклонений от известной мне-Виктору линии возможного будущего даже сильнее, чем я. Нужно будет подумать над этим.

Потом.

— Отбили у нас подружку? — усмехнулась мне Сена, которая до этого момента благоразумно помалкивала.

— Похоже на то, — хмуро посмотрев на место, откуда исчез Сюра, сказала я даже не став пояснять, что Эрис мне (и тем более «нам») не такая подружка, как думалось проныре, поплелась обратно в кабинет.

— Ничего. Раз не получилось повеселиться втроём, то я сегодня постараюсь за двоих.

— Ты лучше по работе сначала постарайся, — обернулась я. — Бумажки сами с собой не расправятся.

— Oui, mon general! — на западный манер отозвалась девушка.

— И ничего она не жёсткая, — донеслось мне вслед, когда я уже перешагивала порог кабинета. — Твоя попка небольшая, но очень мягонькая и приятная. Я проверяла, осталась очень довольной и хочу ещё этих аппетитных, хи-хи, мягких булочек! — услышав мой вздох, эта чертовка захихикала ещё громче.

Ох уж эта Сена! У нас тут случился почти перешедший в боестолкновение конфликт с сынком премьер-министра (который реально мог её убить или покалечить, что проныра прекрасно понимала) и его подоспевшими позже подручными, вместе с которыми Дикая Охота, случись бой, уж точно смогла бы создать кучу проблем и попутных жертв с разрушениями. И что же? Эта ветреная особа выцепила из всего произошедшего тему «сорвавшегося тройничка» — хотя тут скорее выдумала — и моих, гм, булочек!

Впрочем, каждый сбрасывает нервное напряжение, как умеет.

Да и обещание постараться в два раза сильнее звучит довольно… многообещающе. Но это уже после работы.

Примечания:

Пункт тапкоприёма открыт)

Автор и Куроме выражают признательность тем, кто поддерживает текст на Бусти или делает пожертвования на Тёмный Алтарь Печенек.

Поздравляю всех читательниц с 8 марта!:)

А.Н. — бечено.

Глава 29 Коррупция распада

Идзумо ненавидел Столицу. Эту мерзкую, зловонную клоаку, присыпанную блёстками и покрытую глянцевым лаком высокой культуры и цивилизованности.

Этот город родился на чужих костях и страданиях, на них вырос и питается ими сейчас. Словно ненасытная уродливая обжора, напялившая на себя тесный, трещащий под напором корсет, Столица заталкивает в свою утробу всё больше неудачников и, переваривая их, всё сильнее распухает, как пухнет на солнце труп. Отвратительный монстр, в чьём непрерывно раздувающемся чреве нарождается новое чудовище.

Этот город скован монументальным камнем огромных колец Стен — внешней, средней и внутренней, Дворцовой — туго затянут корсетными шнурами мостов и дорог, придавлен глыбами многочисленных памятников, часовых башен и дворцов лордов. Он словно бы навеки застыл во времени. Но в своей непомерной гордыне, жадности и ненависти к породившим его людям он рвётся на свободу. Рычит сотнями глоток колоколен и ударных механизмов на башенных часах, скалится гнилыми клыками трущобных крыш и богатых шпилей с их кровавыми и безумными игрищами, дышит смрадом заросших мусором районов бедноты и испражняется бесчисленным множеством канализационных стоков.

И непрестанно убивает, извращает и очерняет копошащихся в его чреве потомков ненавидимых им основателей. Бесконечно рожает их, растит — и сам же убивает, питаясь жизнями и страданиями населяющих его людей. Подменяет разумное, естественное, живое — своими искажёнными суррогатами.

Что в имени твоем, Столица? Что скрыто во многих твоих ликах, колыбель цивилизации? Холодное горнило, кровавый жертвенный алтарь. Что зреет в твоём готовом разрешиться от бремени мерзостном чреве? Нечто страшное. Ведь какова мать, таково и дитя. Жестокое, с холодными водами каналов вместо горячей крови, голодное, одновременно расчетливое и наивное, сомневающееся и фанатичное. Как настоящий ребёнок, искренне верящее в сказку. В то, что можно подняться до неба, прикоснуться к нему и загадать своё сокровенное желание. Стоит лишь только выстроить пирамиду из трупов — и чем выше, тем лучше! — которые станут ступенями к чистой и прекрасной мечте.