Из Тьмы, Арка 5

Да и кроме искажённых и заражённых ядовитыми миазмами Столицы, здесь присутствовали также их жертвы. Некоторые из них даже не представляли собой обрубки людей или сочащиеся сукровицей, искусственно поддерживаемые в жизни и сознании куски страдающего мяса. Они ещё могли покинуть этот филиал Преисподней, чтобы снова вступить с городом в борьбу за выживание.

И проиграть несколько позже, добавив свои кости к мириадам оставленных предшественниками. Как и все остальные жители города. Но отсрочка приговора для невинных — всё же лучше казни на месте. Идзумо с его командой — линчеватели, да, но не дикие звери, пьяные от крови.

...Впрочем, одного из падших зверей прогнившего сердца Империи, что по недоразумению считался человеком, дворянином и элитарием, пришлось пощадить.

Идзумо подошёл к перевёрнутому кожаному дивану, чтобы, присев рядом с его торцом, резко выбросить руку вперёд. Там, за ненадёжным укрытием, он схватился за длинные, красивые и ухоженные золотистые волосы своей цели, и, потянув на себя, начал постепенно вытаскивать на свет жалобно скулящего обладателя данной, пристойной скорее для женщины шевелюры: худого, но весьма рослого мужчину с покрытой косметикой холёной физиономией.

— Не-ет! Не надо-а! Не убивайте! Я всё-всё сделайа-а… а-а, больна-а!! — протяжно и на удивление тонко визжал он от не такой уж и сильной боли. Как удивительно уязвимы к собственной боли большинство упырей этого города, что упиваются чужой! — Йа богат! Йа лорд Имприй-а-а-а!!! — перекрывая общий шум, заорало тело, когда раздражённый Идзумо дёрнул чуть сильнее.

— Заткнись, отброс, — сурово проронил Каратель, вытащив длинного визгливого «червяка» из его смехотворного укрытия. — Сам, небось, никого не жалел.

— Я заплачу, заплачу, заплачу… — лихорадочным тоном зачастил растерявший весь свой лоск влиятельный дворянин, который пусть и перестал противно визжать, но не заткнулся.

— Заткнись! — Идзумо недовольно повысил голос. — Мне велели доставить тебя живым, но про целого не заикались. Ещё раз разинешь пасть — сломаю руку, — посмотрев в злые глаза мужчины, андрогинный аристократ полностью осознал, что так оно и произойдёт, поэтому счёл за лучшее замолчать, для надёжности закрыв рот руками.

Тем временем творящаяся вокруг бойня уже миновала свою кульминацию и стремительно шла на спад: в помещение вошли бойцы из второй группы, которые, очевидно, уже зачистили свою часть здания и, видя, что содействие в добивании оставшихся крыс не требуется, стали оказывать помощь их жертвам.

Когда-нибудь, когда Столица породит своё жестокое, переполненное обидой и голодом дитя, и оно, пресытившись местью и кровью былых угнетателей, вырастет в нечто человечное, потомки, появившиеся на свет и повзрослевшие в неге и равноправии — назовут их преступниками, террористами и бессудными головорезами. Может быть, самые недалёкие из них, опираясь на блистательную историю нынешнего высшего общества, станут грезить о «потерянной Империи» и проклинать варваров-революционеров. Идзумо, как одно из порождений нынешнего «времени греха», не обольщался, поэтому не исключал и такого поворота дел.

Но… и что, если так? Хищник льёт кровь, потому что он хищник. А он, Каратель — убивает, потому что такова его суть убийцы. И лишь цепи воли сдерживают его от того, чтобы перестать разбирать правых и виноватых, превратившись из линчевателя в очередное чудовище этого проклятого города.

Он не заслуживает светлой памяти.

Так что пусть благополучные потомки грезят о загадочном и будоражащем кровь прошлом, забыв о его гнилом нутре. Главное, чтобы те потомки были. Именно потомки, а не низведённые до состояния полускота неграмотные, вечно голодные крестьяне и чернорабочие, не знающая собственного достоинства обслуга выродившейся аристократии или жертвы их мерзких и грязных развлечений!

За это Каратель — жуткое и безобразное порождение страшных и уродливых времён — убивает. И за это, если придётся, он умрёт.

Мысли не мешали отслеживать обстановку и вести внутренний счёт. Поэтому, когда внутренние часы сказали, что пора отходить, Идзумо сверился с часами механическими, после чего, убедившись, что пусть и поспешил, но совсем немного — скомандовал:

— Время! Отходим! Второй и Седьмой, на вас груз, — сказал он двоим бойцам, подтолкнув к ним схваченного за шиворот и вздёрнутого на ноги аристократа. Тот сейчас напоминал скорее хнычущую барышню, а не опасного и ядовитого гада благородных кровей, попившего из людей много крови — во всех смыслах попившего — и испортившего ещё больше.

Группа линчевателей, состоящая по большей части из бывших сотрудников армии и силовых ведомств, уставших терпеть всю ту грязь, свидетелями которой им пришлось стать, начала оперативно собираться. Один подошёл к отделанной драгоценным деревом стене и, вытащив из-за отворота плаща пакет, достал оттуда лист бумаги с отпечатанным там списком самых тяжёлых преступлений клуба отравленных грязью этого города мерзавцев, пресыщенных «обыденными» развлечениями, и пришпилил его кинжалом. Ниже он вывел кровавую надпись на дереве:

«Неприкосновенных извергов нет! Справедливая кара настигнет каждого!»

Каратель не был против: в конце концов, именно он когда-то положил начало данной, давшей ему прозвище традиции. Для замаранных во грехе прощения уже нет и не будет, но страх может отвратить от гнилой стези ещё не совсем пропащих.

На выходе произошла заминка: одна из освобождённых жертв клуба попыталась наброситься на сопровождаемый груз.

— Я убью его! Убью! Убью-ю-у!! Эта тварь замучила моего мужа и ребёнка! Осквернила и убила моего маленького сыночка! Пропустите меня-а-а!!

— Не беспокойся, ответственность за дела его не минует, — негромко проговорил Идзумо, появившийся за спиной впавшей в истерику женщины и, аккуратно пережав сосуды на шее, заставил её отключиться.

Ему было неприятно защищать одного из основателей и активных покровителей этого заразного бубона порчи, скрывающегося за вывеской клуба. Но именно живое тело этого лорда, способное говорить и вести записи, требовали захватить союзники и покровители их команды борцов за хоть и кровавую, с сомнительным душком (как, впрочем, почти всё в этом тёмном мире и являющейся его квинтэссенцией Столице), но справедливость.

Да, поистине: в этом городе, прогнившем и порочном, словно старая путана, даже справедливость отдаёт тленом.

Впрочем, пусть Каратель и не знал, для чего конкретно его освободителям и партнёрам потребовалась эта падаль. Но он не сомневался, что этот человеческий отброс ещё не раз пожалеет о том, что не умер сразу.

Что касается союзников — по факту покровителей, но они сами не слишком настаивали на своём главенстве, а Идзумо, не желающий превращения в цепного зверя на поводке у очередного злого порождения Столицы, их в этом поддержал — то эти люди (пока?) не предлагали ничего неприемлемого. Поступающие же от них деньги, а также многое из того, что нельзя достать за одно лишь золото — как то информация, изготовленное под заказ оружие, спецпатроны, эликсиры или те же маски, искусно имитирующие чужую внешность (ведь настоящие лица Карателя и его товарищей сильно отличались от тех забулдыг, что видели окружающие) — всё это сильно облегчало его войну. И пускай Южная кампания уже давно кончилось, он в Столице, а не посреди джунглей, но Идзумо считал происходящее именно войной.