Из тьмы

“Он тоже будет скучать по тебе”, - сказал Пекка.

“Я сомневаюсь в этом”, - ответила Линна с небрежным убийственным цинизмом. “О, может быть, немного, пока он не найдет кого-нибудь другого, чтобы переспать с ним в Елгаве, но после этого?” Она покачала головой. “Вряд ли. Но я буду скучать по нему. Я никогда не знала никого, подобного ему, и не думаю, что когда-нибудь узнаю”.

“Нет никого похожего на Ильмаринена”, - сказал Пекка с большой убежденностью. “Они отчеканили только одну такую монету”.

“Здесь ты прав”, - сказала Линна. “Он даже хорош в постели, ты можешь в это поверить? В конце концов, я сказала ему "да" столько же, чтобы он заткнулся, сколько и по любой другой причине, которую я могу придумать. Он так долго приставал ко мне - я подумала, что мы могли бы покончить с этим, и тогда я могла бы дать ему понять, что меня это больше не интересует. Но он одурачил меня.” Она снова покачала головой, на этот раз в медленном изумлении. “Как только он начал, я уже не хотела, чтобы он останавливался”.

Фернао кашлянул и опустил взгляд на свои руки. Это было больше, чем он ожидал или хотел услышать. Куусаманцы - особенно их женщины - были намного откровеннее в некоторых вещах, чем лагоанцы. Обдумывая какой-нибудь ответ, он сказал: “Ильмаринен был бы хорош во всем, за что бы ни взялся”.

“Он, вероятно, так и сделал бы”, - согласился Пекка.

Линна ничего не сказала, но выражение ее лица говорило о том, что Ильмаринен действительно был хорош в чем-то. Придя в себя - ей нужно было время, чтобы сделать это - она спросила: “Что я могу тебе принести? Ты так и не сказал мне.”

“Чай. Горячий чай. Много горячего чая и кувшин спиртного, чтобы плеснуть в него”, - сказал Фернао.

“Мне то же самое”, - добавил Пекка. “И большую миску супа из рубцов в придачу”. Линна кивнула и поспешила на кухню.

“Суп из рубцов?” Эхом повторил Фернао, гадая, правильно ли он расслышал. Но Пекка кивнул, значит, так оно и было. Он странно посмотрел на нее. “Неужели куусаманцы действительно едят такие вещи? Я думал, вы цивилизованны”.

“Мы едим всякие странные вещи”, - ответила Пекка с огоньком в глазах. “Мы просто не всегда делаем это там, где нас могут видеть иностранцы. Куриные желудки. Утиные сердечки. Язык северного оленя, отваренный с морковью и луком. И суп из рубцов. ” Она рассмеялась над ним. “Задирай нос, сколько хочешь, но нет ничего лучше, когда ты слишком много выпил накануне вечером”.

“Я ел язык”, - сказал Фернао. “Говяжий язык, не олений. Его продают копченым и нарезанным в модных мясных лавках в Сетубале. Это неплохо, пока ты не думаешь о том, что ешь ”.

Огонек в глазах Пекки стал только опаснее. “Ты никогда не пробовал омлет с мозгами, яйцами и сливками, когда то, что ты ешь, думает о тебе”.

Желудок Фернао медленно скрутило, как бывало, когда волны начинали бить по лей-линейному кораблю, на котором он служил. Только один способ справиться с этим, подумал он. Когда Линна вернулась с чаем, укрепителем и большой миской дымящегося супа, он указал на это и сказал: “Дай и мне немного этого”.

Брови Пекки взлетели вверх, как пара испуганных дроздов. Линна просто кивнула. “Полезно для того, что тебя беспокоит”, - сказала она, - “хотя кто бы мог подумать, что у лагоанца хватит ума понять это?”

“Ты уверена?” Спросила Пекка, остановившись с ложкой супа - и кусочком чего-то тонкого и серовато-коричневого в миске ложки - на полпути ко рту.

“Нет”, - честно ответил Фернао. “Но если это отвратительнее, чем я думаю, мне не обязательно есть это все”. Он положил ложку меда в свой чай и плеснул туда еще немного спиртного. Горячий, сладкий и приправленный специями напиток действительно заставил его почувствовать себя лучше. Он залпом выпил его.

Пекка тоже выпила крепленый чай, но сосредоточилась на супе. Линна почти сразу вернула миску Фернао. “Повар приготовил большую кастрюлю этого сегодня утром”, - сказала она, ставя ее перед ним. “После того, что произошло прошлой ночью, он решил, что людям это понадобится. Я сам съел немного, там, на кухне.”

Оглядев трапезную, Фернао увидел нескольких куусаманов, перед которыми стояли такие же миски, как у него. Если это не причинит им вреда, то, вероятно, и меня не убьет, подумал он. Пекка непроницаемо посмотрел на него, беря ложку.

Из всех вещей, которых он ожидал, суп действительно понравился в последнюю очередь. “Это вкусно!” - сказал он, и даже когда он говорил, в его голосе звучало подозрение: как будто он подозревал кого-то в обмане. Но это было. Бульон был горячим, жирным и соленым, с ароматом чеснока и мелко нарезанного зеленого лука. И рубец, хоть и был жевательным, на вкус почти ни на что не походил. Его головная боль тоже отступила. Может быть, это был чай. Но, с другой стороны, может быть, это было не так.

Он лучезарно улыбнулся Пекке. “Ну, если это варварство, кому нужна цивилизация?” Она засмеялась. Почему бы и нет? Ее миска была уже пуста.

Как и все фортвежцы в бригаде Плегмунда, Сидрок ненавидел зимы на юге. Это была третья зима, через которую он прошел, и с практикой легче не становилось. Он не думал, что в Янине было так холодно, как в южном Ункерланте, но это было намного хуже, чем в Громхеорте, его родном городе. Там снег был диковинкой. Здесь это было не что иное, как вечная неприятность.

Он вспомнил, как однажды бросался снежками со своими двоюродными братьями, Эалстаном и Леофсигом, когда уайт действительно покрыл землю там, наверху. Ему было, наверное, девять, того же возраста, что и Эалстану, а старший брат Эалстана был подростком. Сидрок хрюкал в своей замерзшей норе в земле. Больше никаких игр с ними. Эалстан сделал все возможное, чтобы разбить ему голову, и он сам разбил голову Леофсигу - разбил ее стулом. Сукин сын слишком часто доставлял мне неприятности, подумал Сидрок. Скатертью ему дорога. Вся семья - это свора грязных любителей каунианства.

Кто-то позвал его по имени - альгарвейец, судя по трели, которую он произнес. “Сюда, сэр!” Сидрок пропел, сам говоря по-альгарвейски. Даже сейчас, после более чем двух лет отчаянных боев, в бригаде Плегмунда не было ни одного фортвежского офицера - никого выше сержанта. Рыжеволосые зарезервировали верхние места для себя.

Однако лейтенант Пулиано не был альгарвейским дворянином. Он был сержантом-ветераном, который, наконец, стал офицером по самой простой и отчаянной причине из всех: осталось недостаточно дворян, чтобы занять места, которые нуждались в заполнении. Почти невидимый в белом снежном халате, Пулиано скользил по земле, пока не упал в яму рядом с Сидроком. “У меня есть кое-что для тебя”, - сказал он. “Можно сказать, подарок”.