Из того ли то из города

Смешным теперь кажется, что он от земли, да в дружину ратную собрался. Если посмотреть, из всей деревни один такой выискался. Оно, конечно, когда беда приходила, из Степи, каждый за что мог хватался, - за косу, за топор, охотники - те за луки; но чтоб в дружину - что-то такого не припомнится. И то сказать: не наше это дело. Наше - землю обрабатывать, хлеб растить, а воевать да оборонять - на то города есть. Прав Святогор: чем всех оборонять, пусть каждый сам свое бережет. За всех стоять - не настоишься. Жизнь - она однова дадена.

Правильные, вроде, слова, и мысли тоже, вроде, правильные. Все бы хорошо, кабы не голос какой-то, из глубины самого себя раздающийся. Скоренько же ты и калик позабыл, и Васятку, и видения селений разоряемых. Для того ли тебе силушка дадена, чтобы ты вот эдак-то, в глушь забившись, счастье потихоньку в одиночку полным ковшом черпал? Поставил избу с краю - ничего не знаю? Давно ли за обиды людские заступался, а нонче? Каждый сам за себя, выходит? Это хорошо, когда молод, когда силы через край, а ежели отрок, жить не начавший, али старец, давным-давно бросивший последний взгляд во след уходящей зрелости? Как же так случилось, Илья, сын Иванович?

Не может Илья ответить, сколько ни спрашивай. Потому и старается голосу тому не внимать. А он, окаянный, с каждым днем все громче и громче, скоро совсем уж невмоготу станет.

Приметила Рада, что-то нехорошее с мужем деется. Гнетет что-то. Старается как прежде видом быть, да только любящее сердце не обманешь. Ждала, ждала, пока сам скажет, видит - не дождется. Сама спросила. Напрямки.

– Давно не видал отца-матушки, - вздохнул Илья, а сам глаза в сторону отводит.
– Как они там, без меня? Я ведь наведываться обещал... Вишь, каким боком счастье-то выходит. Кроме как об себе, ни до кого дела нет...

– И только-то?
– улыбнулась Рада.
– Обещался, так исполняй. Сама, без тебя управлюсь.

– Нет-нет, ну что ты!
– вскинул голову Илья.
– Вот-вот покос начинать, куда ж я подамся?

– Езжай уж. Раньше справлялась, и сейчас справлюсь.

– Смечем сено, там видно будет...

Сметали. Только Илья и ехать не едет, и ходит, все больше на грозовую тучу похожий становится.

– Теперь-то чего?
– не выдержала Рада.
– Портами за забор зацепился?

– Зацепился, - буркнул Илья.
– Может, и ты со мной?
– спросил с надеждой.

– На мне хозяйство, нешто брошу?

Помолчал Илья, с духом собрался.

– А вот как бы ты на то посмотрела, ежели б я на службу княжескую поступил?

Глаза у Рады, были родничками светлыми, а тут ровно двумя озерками стали, до того удивилась.

– Это кем же?

– Ну... в дружину. Не по себе мне как-то. Не тому меня Святогор учил, чтоб хозяйство... Нет, и тому, конечно, тоже. Но вот ежели б с одной стороны службу воинскую нести, а с другой - хозяйство, это б как-то оно правильнее было...

"Вот оно что, - подумалось Раде.
– Не к родителям тебя тянет, не по местам родным соскучился. Зовет тебя судьба песней калик перехожих, и не смолкнуть ей, покуда жив будешь".

Вслух же сказала:

– Муж и жена - что игла с ниткой, куда игла - туда нить. Везде люди живут. Ты поначалу родителей навести, а там уж и решим, что да как. В Киев загляни на пути возвратном, разузнай, почем она, служба княжеская. Может, не рады тебе там будут, не ко двору придешься. Как в народе говорят: со свиным рылом, да в калашный ряд.

Кивнул Илья согласно, а у самого другая думка. Не может такому случиться, чтоб не признали в нем защитника земли родной, чтоб от ворот поворот указали, по причине происхождения незнатного. С любым искусством воинским потягается, любому, кто нос воротить начнет, окорот даст. Ну да, будем надеяться, не дойдет до того...

...Ночь не спал Илья, ворочался, представлял себе, как с родителями повидается, как в Киев наведается, как примут его в службу княжескую, избу ему выделят. Перевезет он туда отца с матерью, жену с хозяйством, и заживут они жизнью счастливою, мирною. Потому как соберутся у князя все богатыри, какие только в земле есть, и не посмеет Степь до веку на просторы наши сунуться. Разве что торговать, ну да в том преграды им нету.

И Рада не спала. Слышала, как ворочается Илья, лежала тихохонько, о своем думала. О чем - кто ж ведает?

Утречком встала как обычно, собрала мужу чем в дороге пополдничать, - он к вечеру уж и дома будет, - на стол собрала, пока в бочке с водой плескался. Сидела напротив, положив подбородок на сложенные ладони, смотрела, как завтракает, улыбалась. Не заметил Илья, - он одной ногой здесь, а второй уже в доме родительском, - грусть легкая в глазах затаилась.

Вместе во двор вышли. Сами проверила, как конь оседлан, как оружие пригнано. Протянула суму переметную. Обняла, прижалась крепко. Постояли.

– Ну, что ты, - Илья бормочет.
– Не навек же расстаемся. Пару недель - и жди обратно. За такой срок - что случиться может? Коли не ко двору окажусь в Киеве, так и раньше обернусь. Сама говорила, про иглу с ниткой...

Промолчала. Подождала, пока в седло подымется, провела рукой по руке. Отошла. Склонила голову набок, улыбается.

Долгое расставание - многая скорбь. Натянул Илья повод, взял конь с места рысью легкой, застоялся. Почуял волю, прянул стрелой. Обернулся было Илья, а не видно уже ни избы, ни полянки...

Снова, как прежде, пластается конь выше лесу стоячего, ниже облака ходячего; горы-реки промеж ног пропускает, поля-луга хвостом устилает. Успокоился Илья; вот так бы всегда. И чего медлил, маялся? Нет, чтобы сразу Раде сказать о думах нерадостных, не чужая ведь. Хотя иногда, чем своему, чужому проще высказать. Верится - так все сложится, как задумалось. Коли не ждет его в доме родительском беда какая, так особо задерживаться нечего. Два-три дня, - и в Киев. Не приветят - знать, по-иному судьба поворачивается. К жизни мирной. Нужно будет что-то такое придумать, чтобы Рада согласилась к ним перебраться. А коли самому не придумается, то и совета спросить не зазорно. У отца с матерью, у той же Велеславы.

Ни себе роздыху толком не дал, ни коню. Задержались пару раз возле речек чистых, напились, перевели дух, - и дальше. Только уж как совсем близко от деревни оказались, убавили прыти. Верст пять осталось, не более, а уже все родное вокруг. Илья как приметил полянку знакомую, с коня долой, забрел в траву, раскинул руки в стороны, да и грохнулся навзничь - только гул пошел. Все здесь другое: и травы, и деревья, и запахи, и самое небо над головою. Даже дорога, что через лес к деревне вьется, совсем не та, что, скажем, в горах Сорочинских. Вставать не хочется...