Из того ли то из города

Спустя время, возвращается. Мешок поперек седла перед собой везет. Подъехал к остальным, скинул, и оказалось, не мешок вовсе, а человек. Сгрудились вокруг него степняки, залопотали, в сторону Ильи руками машут. Потом расступились, концом копья толкнули, иди, мол. Глядит Илья, а человек-то вроде не из степняков. Наш человек. Тощий только больно. Рубаха едва не спадает, и порты непонятно на чем держатся. Даже веревку, в поясе перехватить, не дали.

Подошел, остановился. Рукой под носом провел, шмыгнул как-то по-детски.

– Михеем меня кличут, - говорит.
– Послали меня к тебе бусурманы на беседу, чтоб, значит, предложение сделать.

– Переговорщиком, - невольно улыбнулся Илья, уж больно нелепо тот выглядел. Весен сорок разменял, а видом, ровно мальчишка. Даром что бородкой козлиной обзавелся.

– А ты не смейся. Хоть горшком назови, лишь бы не в печь. Так, значится. Предлагают тебе шатер белый, шелковый, роздых, еду-питье, какие пожелаешь, с одним условием...

Нахмурился Илья. Знаем мы ваши условия, да не на того напали.

– ...чтоб ты завтра, чем свет, с богатырем ихним силой померялся.

– Это как же?
– опешил Илья.
– На кулачках, что ли?

– Да нет, не на кулачках. У них, вишь, - Михей опять шмыгнул носом, - свой собственный богатырь имеется. Только он в битву особо не встревает, потому - не интересно ему, а ищет себе поединщика. Себе и другим на потеху. Потому как никто против него устоять не может. Силища у него, даже с кем и сравнить, не знаю... Они все со зверем заморским каким-то сравнивают, по-ихнему аслан. Размером он с гору, с двумя хвостами, один спереди, другой сзади. Так вот передним хвостом он деревья вековые запросто из земли вырывает, а ежели веревкой обвязать, так не знамо сколько лошадей перетянет. А уши, поболее, чем крылья у орла.

– Ты это про кого говоришь, про богатыря?
– не понял Илья.

Михей, хоть и стоял ниже, а глянул сверху вниз.

– Про аслана. Про зверя, с которым они его сравнивают, и который этих зверей один запросто десяток одолеть может.

– А мне что с того?

– Как, что? Это ж не мне, тебе с ним биться...

– С кем? С асланом?

– С каким асланом? С богатырем!..

– У которого уши, как у орла крылья?

Михей разинул рот. Помотал головой.

– Есть у них Буга-богатырь, - начал он снова.
– Ему супротивника, что иному муху прихлопнуть. Коли ты согласен с ним завтра чем свет в бой смертный вступить, то нынче вечером все тебе будет, по твоему желанию. Ежели не согласен... ну, сам понимаешь, не маленький.

– А коли я его прихлопну?

– Ты-то?..
– недоверчиво протянул Михей, оглядывая Илью с ног до головы.

– Вот что степнякам передай. Коли я верх возьму, чтоб они осаду сняли, полон отпустили, все, что награбили, оставили, и зарок дали, на землю нашу разбоем ходить.

– Эвона, куда хватил, - с сомнением пробормотал Михей.
– Скажу, конечно, чего ж не сказать, только вряд ли...

– Скажи-скажи. Ты ж мне сам вещал, мол, богатырь ихний по десятку асланов зараз бьет. Неужто с одним встречным-поперечным не справится?..

Как в воду глядел Илья. Услышали степняки, что Михей им передал, поначалу, видно было, в недоумение пришли, между собой переглядываются, переговариваются, в сторону Ильи посматривают. А потом расхохотались без удержу. Сказали что-то Михею, и большая часть по своим делам подалась. Остальные присматривать остались.

– Ну, чего?
– спросил Илья, когда толмач приблизился.

– Чего, чего...
– пробормотал тот.
– Идем, в шатер отведу. Согласные они. Посмеялись даже, маловато, говорят, запросил. Степь великую, и ту отдали бы.

– Придет время, и степь наша будет, коли не угомонятся.

– Ты бы о себе лучше подумал, как завтра за свое согласие ответ держать будешь. Аль удрать надеешься?

– Не приучен я, удирать-то.

– Приучен - не приучен, не мне знать. А только коли попробуешь, раньше смерти помрешь. Ты не думай, что ежели они охрану не приставили, так и вовсе не приглядывают. Моргнуть не успеешь. Стрелы, окаянные, уж больно ловко мечут.

Пока до шатра добрались, разузнал Илья, что Михей в полон совсем молодым попал, что к работе неспособен оказался, здоровьем слаб, а вот язык на лету схватывал. Потому и живой остался. Родом из-под Любеча. Не бежал почему? А куда и бежать-то? Да и убежишь - куда податься, к кому приткнуться? Здесь же напоен-накормлен, при деле вроде как. Обращение?.. Терпимое... Чернигов дней с десять осаждают. Не палят почему? Так им ведь палить не с руки. За добычей пришли, а ежели запалить, так зря и набегали. В рати умелые. Выходили горожане из-за стен - бились вровень. Подмоги ждать не приходится, обложили - мышь не прошмыгнет. А без подмоги не продержаться. Людей?.. Да, многих побили. Сколько - не ведает, а много...

Шатер себе Илья как-то по-другому представлял. Мнилось ему, как слово это слышал, нечто такое, из блестящего белого шелка, золотом расписанное, солнце али месяц вверху, полы распахнуты, возле - стража. А оказалось - грубого холста, о четырех углах, никакой тебе стражи, - оно и понятно, посреди вражьего стана, куда ты денешься? Веревки растянуты, к вбитым кольям привязанные, внутри - столб торчком, в полторы ладони толщиной, углубление в земле, с угольями, кусок ковра повылинявшего, и все.

– Располагайся, - кивнул Михей.
– Сейчас повечерять принесу.

И вышел.

– Чурбан какой захвати, - крикнул ему вслед Илья. Вышел, забрал с коня оружие, занес вовнутрь. Снова вышел, расседлал, тоже вовнутрь. Седло под голову пойдет, оружие должно все время подле находиться, чтоб не изурочили. А чурбан вместо стола приспособить. Не степняк, ноги скрестив сидючи, вечерять.

Тут уж Михей вернулся. Принес кувшин с водой, хлеб, жареного зайца, репу. Чурбана не нашел поблизости - все в кострах пожгли.

– Коли еще чего надо, говори, попробую сыскать. А коли нет, мешать не буду, пойду, за конем твоим догляжу.

– А сумеешь?

– Не впервой. Жить у степняков, да не научиться... Ты вот что, окромя завтрашнего, ни о чем не думай. Ничего тебе плохого ждать не приходится. Потому, очень уж им смотреть нравится, как их богатырь из своих супротивников пыль выколачивает да веревки вьет. Всю ночь как зеницу ока стеречь будут, чтоб никто ничего.

Потоптался; видно было, что и сказать хочется, и слов нужных не находит. Наконец, - ежели что понадобится, зыкни, я тут рядышком буду, - махнул рукой и вышел.